Жизнь холостяка

— Но на мои десять су нужно оплачивать комнату с мебелью...

— А какие средства у дамы, за которой вы ухаживаете?

— У нее ничего нет, сударь, в смысле денег, разумеется! Потому что у нее болезнь, от которой даже врачи содрогаются... Она мне должна за шестьдесят дней, вот почему я и продолжаю за ней ухаживать. Она графиня, — значит, муж у нее граф, и уж он-то, без сомнения, уплатит мне по счету, после ее смерти. Ну, а покуда я дала ей взаймы все, что у меня было. Но больше у меня ничего нет, я заложила все свои вещи. Она мне должна сорок семь франков двенадцать су, да еще тридцать франков за уход. Она решила умереть от угара, но я ей сказала, что так не годится. Я и велела привратнице присматривать за ней, когда меня нет, потому что она, того и гляди, из окна бросится.

— Но что с ней? — спросил Жозеф.

— Ах, сударь, приходил доктор из Общины сестер милосердия, а болезнь у нее такая... — Тут г-жа Грюже приняла застенчивый вид. — Он сказал, нужно отправить в больницу... случай смертельный.

— Мы идем туда, — решил Бисиу.

— Возьмите, — сказал Жозеф, — вот десять франков.

Запустив руку в пресловутый череп и взяв оттуда все свои деньги, художник вышел на улицу Мазарини, сел в фиакр и отправился к Бьяншону, которого, к счастью, застал дома. Тем временем Бисиу сбегал на улицу Бюсси, за их другом Дерошем. Час спустя четверо друзей встретились на улице Уссэ.

— Этот гарцующий на коне Мефистофель, именуемый Филиппом Бридо, придумал забавную штуку, чтобы избавиться от своей жены, — сказал Бисиу трем приятелям, поднимаясь с ними по лестнице. — Вы знаете, что наш друг Лусто, весьма довольный тем, что получал от Филиппа тысячу франков в месяц, вовлек госпожу Бридо в общество Флорины, Мариетты, Туллии, де ла Валь-Нобль. Когда Филипп увидел, что его Баламутка привыкла к нарядам и дорогим удовольствиям, он перестал давать ей деньги и предоставил ей добывать их себе... вы понимаете, как? Таким образом за полтора года Филипп добился того, что его жена падала с каждым месяцем все ниже и ниже; наконец, при помощи одного великолепного унтер-офицера, он приучил ее пьянствовать. По мере того как Филипп подымался, его жена опускалась, и теперь графиня увязла в грязи. Эта девка, родившаяся в деревне, весьма живуча; не знаю, как уж Филипп взялся за дело, чтобы избавиться от нее. Мне любопытно изучить эту маленькую драму, так как я собираюсь отомстить приятелю. Увы, друзья мои, — сказал Бисиу таким тоном, что его компаньоны не знали, шутит он или говорит серьезно, — чтобы избавиться от кого-нибудь, достаточно предоставить ему погрязнуть в каком-нибудь пороке. «От балов без ума, до смерти доплясалась», — сказал Гюго. Вот, например, моя бабушка любила лотерею — и Филипп убил ее при помощи лотереи. Папаша Руже любил позабавиться — и Лолота убила его. Госпожа Бридо, бедняга, любила Филиппа — и погибла из-за него. Порок! Порок, друзья мои... Знаете ли вы, что такое порок? Это сводник смерти!

— Значит, ты умрешь от любви к насмешке! — улыбаясь, сказал ему Дерош.

Добравшись до пятого этажа, молодые люди поднялись еще выше по лестнице, похожей на стремянку, какие в некоторых парижских домах ведут на мансарду. Жозеф помнил Флору такой красивой, и хотя уже был подготовлен к ужасающему контрасту, все же не мог даже вообразить, какое отвратительное зрелище предстанет перед ним.

Под наклонной крышей мансарды, у голой стены без обоев, на складной кровати с тощим тюфяком, вероятно, набитым волосом, молодые люди заметили какую-то женщину, зеленоватой бледностью похожую на утопленницу, пробывшую два дня в воде, и тощую, как чахоточная за два часа до смерти. У этого отвратительного трупа голова, на которой совершенно вылезли волосы, была повязана дрянным ситцевым платком в клетку. Вокруг впалых глаз была краснота, а веки походили на пленку яйца. Что касается тела, когда-то столь пленительного, то от него остался только мерзкий костяк. Увидя посетителей, Флора натянула на грудь обрывок муслина, который, видимо, служил когда-то оконной занавесочкой, потому что по его краю виднелись пятна ржавчины, как бы от железного прута. Молодые люди окинули взглядом обстановку, состоявшую из двух кресел и скверного комода, на котором горела свеча, воткнутая в картофелину; на полу стояли тарелки и миски, а в углу нетопленного камина — глиняная печурка. Бисиу заметил листки писчей бумаги, купленной в мелочной лавке и послужившей для письма, которое обе женщины, вероятно, сочиняли вдвоем. Слово «чудовищный» не имеет превосходной степени, которою надо было бы передать впечатление от этой нищеты. Когда умирающая увидела Жозефа, две крупные слезы скатились по ее щекам.

— Она еще может плакать! — сказал Бисиу. — Зрелище несколько странное: слезы, выступающие из костяшек домино! Это объясняет нам чудо Моисея[72].

— Она совершенно иссохла, — заметил Жозеф.

— На огне раскаяния, — сказала Флора. — А я не могу позвать священника, у меня нет ничего, даже распятия, чтобы видеть образ господа! Ах, сударь! — воскликнула она, воздев руки, похожие на два обломка средневековой деревянной скульптуры. — На мне большая вина, но господь еще никого не наказывал так сурово! Филипп убил Макса, который давал мне ужасные советы, и он же убивает меня. Он стал бичом в руках господних. Живите честно, помните — у каждого из нас есть свой Филипп.

— Оставьте меня с ней, — сказал Бьяншон, — я хочу определить, излечима ли ее болезнь.

— Если Флору вылечат, то Филипп Бридо околеет от бешенства, — сказал Дерош. — И я позабочусь о том, чтобы немедленно было засвидетельствовано, в каком состоянии находится его жена; он не устанавливал в судебном порядке, что она виновна в нарушении супружеского долга, следовательно, за нею остаются все права его супруги; он будет опозорен судебным процессом. Прежде всего мы перевезем госпожу графиню в лечебницу доктора Дюбуа на улице Фобур-Сен-Дени; там ей будет обеспечен прекрасный уход. Потом я добьюсь в судебном порядке, чтобы граф взял ее обратно под супружеский кров.

— Браво, Дерош! — вскричал Бисиу. — Вот это славно — изобрести столь злокозненное доброе дело.

Десять минут спустя Бьяншон вышел и сказал своим двум друзьям:

— Я спешу к Деплену, он может еще спасти эту женщину, сделав ей операцию. Ах, он охотно займется ею, потому что от злоупотребления спиртными напитками у нее развилась великолепная болезнь, которую считали уже исчезнувшей.

— Чудак медик! Так ты видишь здесь только врачебный случай? — спросил его Бисиу.

Но Бьяншон был уже на дворе — он торопился сообщить Деплену эту важную новость. Два часа спустя несчастная невестка Жозефа была отправлена в приличную лечебницу, недавно открытую доктором Дюбуа, а впоследствии купленную городом Парижем.

Три недели спустя «Медицинская газета» поместила сообщение об одном из самых смелых опытов современной хирургии, произведенном при лечении больной, обозначенной инициалами Ф. Б. Больная умерла, но скорее от истощения, вызванного нищетою, чем от последствий операции.

Тотчас же подполковник граф Брамбур в глубоком трауре посетил графа де Суланжа и осведомил его о горестной утрате, понесенной им. В большом свете шептались о том, что граф де Суланж выдает свою дочь замуж за выскочку, который имеет большие заслуги и вскоре получит звание генерал-майора и командира полка королевской гвардии. Де Марсе передал эту новость Растиньяку, и тот рассказал ее за ужином в «Роше де Канкаль», в присутствии Бисиу.

«Не бывать этому!» — решил остроумный художник. Среди друзей Филиппа, которых он перестал узнавать, некоторые, вроде Жирудо, лишены были возможности отомстить за себя. Но Филипп неосторожно обидел Бисиу, вхожего во все дома благодаря своему остроумию и не прощавшего оскорблений. Однажды в переполненной зале «Роше де Канкаль», в присутствии ужинавших там солидных людей, Филипп сказал Бисиу, выразившему желание прийти к нему в особняк Брамбур:

— Ты придешь ко мне, когда будешь министром!

72

Чудо Моисея. — Здесь имеется в виду библейская легенда, рассказывающая о том, как от удара жезла Моисея из скалы забил источник.