Страница 9 из 10
– Освободи меня! – умоляла она. – Зулейка мертва – освободи меня, ради Бога!
Приглушенно выругавшись, он разрезал ее путы и снова повернулся, почти тут же забыв о ней. Он не видел, как она поднялась и скользнула в занавешенный проход.
Снаружи послышался голос:
– Осман! Во имя шайтана, где ты? Пора в путь! Я видел, как ты бежал сюда! Дьявол тебя побери – ты где?
В комнату ворвался воин в кольчуге и шлеме и застыл на месте.
– Что? Аллах! Ты солгал мне!
– Нет! – весело ответил де Гусман. – Я покинул город, как и поклялся; но затем я вернулся.
– Где Осман? – спросил Аль Афдал. – Я пришел сюда следом за ним... о Аллах! – Он яростно потянул себя за усы. – Во имя Бога, Единого Истинного Бога! О, проклятый кяфир! Зачем ты убивал Османа? Все города восстали, и берберы сражаются с суданцами, которым я вместе со своими людьми спешу на помощь. А ты... – я все еще обязан тебе жизнью, но всему есть предел! Во имя Аллаха, убирайся отсюда, и чтобы я никогда тебя больше не видел!
Де Гусман хищно усмехнулся.
– На этот раз тебе так просто от меня не избавиться, Эс-Салих Мухаммад!
Турок вздрогнул.
– Что?
– К чему этот маскарад? – ответил де Гусман. – Я узнал тебя еще в доме Захира эль-Гази, который прежде был домом Эс-Салиха Мухаммада. Лишь хозяин дома мог столь хорошо знать его секреты. Ты помог мне убить эль-Гази, так как бербер нанял Замана и остальных зарезать тебя. Что ж, неплохо. Но это не все. Я пришел в Египет, чтобы убить эль Гази, и моя цель достигнута; но теперь Аль Хаким намерен уничтожить Испанию. Он должен умереть; и ты поможешь мне в этом.
– Ты такой же безумец, как и Аль Хаким! – воскликнул турок.
– Что, если я пойду к берберам и расскажу им, как ты помог мне убить их эмира? – спросил де Гусман.
– Они изрубят тебя на куски!
– Что ж, пусть! Но они точно так же изрубят на куски и тебя. А суданцы им помогут; никто не любит турок. Берберы вместе с чернокожими вырежут всех турок в Каире, И где в таком случае будет твое тщеславие, когда ты лишишься головы? Да, я умру, но если я устрою так, что суданцы, турки и берберы перережут друг друга, возможно, мятеж сметет их всех, и я своей смертью добьюсь того, чего никогда бы не добился при жизни.
Эс-Салих Мухаммад осознал мрачную решимость, звучавшую в словах кастильца.
– Похоже, мне все же придется прикончить тебя! – пробормотал он, вытаскивая саблю. В следующее мгновение комната наполнилась лязгом стали.
После первого же выпада де Гусман понял, что турок – лучший боец из всех, кого он встречал; если испанец казался воплощением огня, то его противник был холоден, как лед. К нежеланию убивать Эс-Салиха добавилось понимание того, что тот превосходит его в ловкости и силе. Эта мысль привела испанца в безудержную ярость, так что отчаянное безрассудство, всегда бывшее его слабостью, стало сильной стороной. Собственная жизнь не имела для него никакого значения; однако, если бы он погиб в этой забрызганной кровью комнате, Кастилия погибла бы вместе с ним.
За стенами Эль-Кахиры бесновалась толпа; факелы разбрасывали вокруг искры, и сталь взимала свою кровавую дань. В комнате мертвой Зулейки свистели и звенели кривые клинки. «Убей, Диего де Гусман! – казалось, пели они. – Судьба Испании в твоих руках! Сражайся во имя вчерашней славы и завтрашнего величия. Слышишь грохот оружия, шелест знамен на горном ветру; видишь бесплодные усилия защитников и кровь мучеников? Сражайся за родные нагорья, за черноволосых женщин, за костры в очагах и барабаны будущих империй! Сражайся за нерожденные еще королевства, великолепие славы, и громадные галеоны, плывущие по золотому морю к неведомым мирам! Сражайся за прекрасную Испанию, древнюю и вечно юную, феникса наций, возрождающегося из пепла мертвого прошлого, чтобы ярко вспыхнуть среди штандартов мира!»
Из приоткрытых губ Эс-Салиха Мухаммада вырывалось тяжелое дыхание. Его смуглая кожа приобрела пепельный оттенок. Ни сила, ни ловкость его не могли устоять перед натиском этого воплощения ярости, неумолимо наступавшего на него с горящими глазами, нанося удары, словно кузнец по наковальне.
Из-под запекшейся повязки де Гусмана вновь потекла по виску кровь, но меч его был подобен огненному колесу. Турок мог лишь парировать удары, не в силах ответить.
Эс-Салих Мухаммад сражался ради удовлетворения собственного тщеславия; Диего де Гусман сражался за будущее своего народа.
Последнее отчаянное усилие, и сабля вылетела из руки турка. Он отшатнулся, издав вопль – не боли или страха, но отчаяния. Де Гусман, широкая грудь которого тяжело вздымалась, опустил оружие.
– Я не стану сам убивать тебя, – сказал он. – Не буду я и принуждать тебя к клятве с мечом у горла. Ты бы все равно ее не сдержал. Я иду к берберам, и это станет моей смертью – и твоей. Прощай; я мог бы сделать тебя визирем Египта!
– Подожди! – задыхаясь, произнес Эс-Салих. – Давай поговорим! Что ты имеешь в виду?
– То, что сказал! – Де Гусман резко повернулся, чувствуя, что затравленная дичь наконец у него в руках. – Ты что, не понимаешь, что на тебе сейчас держится равновесие власти? Суданцы и берберы сражаются друг с другом, а жители Каира сражаются с теми и с другими! Никто не в состоянии победить без твоей поддержки. На чью сторону ты бросишь своих мамлюков, тот и выиграет. Ты собирался поддержать суданцев и сокрушить как берберов, так и повстанцев. Но, предположим, ты свяжешь свою судьбу с берберами? Предположим, ты окажешься вождем повстанцев, сторонником правоверных, выступающих против святотатцев? Эль Гази мертв; Осман мертв; у толпы нет предводителя. Ты единственный сильный человек, оставшийся в Каире. Ты искал славы, служа Аль Хакиму; однако тебя ждет слава куда большая, стоит только попросить! Встань со своими турками на сторону берберов, и сокруши суданцев! Толпа объявит тебя освободителем. Убей Аль Хакима! Поставь на его место другого калифа, при котором ты будешь визирем и реальным правителем! Я буду рядом с тобой, и мой меч – твой меч!
Эс-Салих, слушавший его словно в полусне, внезапно расхохотался, будто пьяный. Мелькнувшая было мысль о том, что де Гусман собирается использовать его как пешку, чтобы сокрушить врага Испании, тут же утонула в горячем вине неудовлетворенного тщеславия.
– Отлично! – проревел он. – По коням, брат! Ты показал мне путь, который я искал! Эс-Салих Мухаммад будет править Египтом!
7
На большой площади посреди эль-Мансурии пламя факелов освещало водоворот мечущихся фигур, ржущих лошадей и сверкающих клинков. Коричневые, черные и белые люди сражались друг с другом – берберы, суданцы, египтяне – тяжело дыша, ругаясь, убивая и умирая.
В течение тысячи лет Египет дремал под пятой иноземных хозяев; теперь он проснулся, и пробуждение его было окрашено алым.
Подобно безумцам, жители Каира вцеплялись в чернокожих убийц, стаскивая их с седел, перерубая подпруги взбешенных лошадей. Ржавые пики с лязгом ударялись о клинки сабель. Огонь вспыхнул сразу в сотне мест, поднимаясь к небу, пока пастухи Мукаттама не проснулись и изумленно не уставились на зарево. Со всех окраин чудовищным потоком катились ревущие толпы, соединяясь вместе на большой площади. Сотни неподвижных тел, в кольчугах или полосатых халатах, лежали под топчущими их копытами и ногами, а над ними кричали и рубились живые.
Площадь находилась в самом центре суданского квартала, в который ворвались опьяненные кровью берберы, пока основная часть суданцев сражалась с толпой в других частях города. Теперь же, поспешно отозванные в собственный квартал, черные воины явно превосходили берберов числом, в то время как толпа угрожала поглотить оба войска. Суданцы, под руководством их капитана Изеддина, сохраняли некоторую видимость порядка, что давало им преимущество над неорганизованными берберами и лишенной вождя толпой.
Обезумевшие каирцы врывались в дома чернокожих, вытаскивая оттуда вопящих женщин; пламя горящих зданий превратило площадь в океан огня.