Перемирие

Дарсай подошел ко мне и обнял за талию. Я закрыла глаза. И почувствовала, как он целует мои волосы. Такое легкое прикосновение.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— И правда, — вдруг сказал дарсай, — странно они кричат.

— Я устала.

Он снова поцеловал мои волосы.

— Ну, что, идем? — крикнул веклинг.

Мы молча двинулись дальше. Дарсай шел рядом со мной, не снимая руки с моей талии. Птицы все кричали над нами, сотни и тысячи птиц, улетающих куда-то в зимнем белесоватом небе.

Может быть, это покажется странным, но я не горевала о своих ребятах, даже не вспоминала о них. Их так много прошло через мою жизнь и умерло на моих глазах — безымянных мердов, адраев, торренсов, кейстов. И каждый из них был личностью, и ни об одном я потом не вспомнила. Жизнь Охотника — как огонек на ветру, в любой момент может погаснуть, и не стоит сожалеть о ней.

Скоро стемнело. Рука дарсая с моей талии переместилась на плечо и довольно ощутимо давила на него. Дарсай шел, опустив голову, и я чувствовала, что он уже совсем вымотался.

— Все, — сказал он вдруг, — все, хватит на сегодня.

Он выпустил меня и сел прямо там, где стоял. Я опустилась рядом на колени, притянула его к себе и прижала его голову к своему плечу.

— Устал?

— А то ты не чувствуешь, — буркнул он.

Веклинг подошел к нам и сел рядом, обхватив колени руками.

— Холодает, — сказал он.

Дарсай высвободился из моих объятий и лег на каменную поверхность, вытянувшись во весь рост. Он устроил голову у меня на коленях и закрыл глаза. Я погладила его волосы, он вздохнул, но ничего не сказал. Веклинг молчал, и я тоже молчала.

Сгущалась ночная тьма, птицы все кричали и кричали.

— А знаешь, — вдруг сказал веклинг, — ведь когда-то он был очень красив.

Я невольно улыбнулась.

— О чем ты?

— Это правда…

— Да, нет, я верю, — сказала я и, наконец, решилась, — Глядя на тебя, совсем не трудно поверить в это.

Молчание было мне ответом.

— Он ведь твой отец? Вы очень похожи. Это так?

— Мне восемьдесят лет, а ему сто девяносто. Он может быть мне и прадедушкой, и прапрадедушкой. Мы ведь не знаем своих родителей.

— Вы, правда, похожи.

— Я знаю, — печально отозвался веклинг.

Мы замолчали. Кричали птицы. Вокруг была темнота и пустота. Как сказал поэт:

Только вот их видно не было, но они словно летели перед моими глазами, так ясно я представляла их.

— Послушай, — сказала я, вдруг развеселившись, — Я давно интересовалась вот чем…. Слушай, среди Воронов действительно нет женщин, или это слухи?

— Что же, я, по-твоему, вырос, как груша на дереве?

— Так что же? Это слухи?

— Слухи. Но, наверное, скоро это станет правдой.

— О чем ты?

Он ответил не сразу. Я тронула его руку, веклинг усмехнулся, поймал мою руку и пожал ее.

— У нас никогда не жаловали рождение девочек. Само понимаешь, никого это не радовало, — негромко сказал он, — У нас много детей умирает в раннем детстве. Знаешь ведь, какой у нас климат…. Хотя ты, наверное, не знаешь, — вдруг добавил он.

— Знаю, — сказала я, — Я бывала в глубокой пустыне. Пару раз.

— Постоянные засухи, перепады температуры, нездоровая вода. Я не говорю, что у нас плохой климат. Здесь гораздо хуже, — добавил он со смешком, — Но жить у нас нелегко, и не каждый выдержит это. Дети часто умирают — от болезней, от нехватки пищи. Никто же не будет отнимать еду у будущих воинов, чтобы накормить ребенка, из которого может вырасти всего лишь самка. Их ведь не нужно слишком много, если их будет недостаточно, всегда можно найти подходящих…

— На нашем берегу, — сказала я.

— Да. Но ваши женщины рожают от нас только мальчиков, уже не знаю, почему так происходит. А в наших деревнях все больше и больше ваших женщин, потому что наши во множестве умирают еще детьми. Никого это не заботит, сама понимаешь. В той деревне, где я родился и куда обычно приезжаю, вообще нет каргских женщин. И во многих деревнях так, редко-редко можно встретить карганку. Может, скоро их вообще не останется…

Я услышала в темноте его странный сдавленный смех.

— Вот объясни мне, — сказала я, — У вас это по плану?

— Что?

— Ну, вы ездите туда — по плану? Раз в неделю, раз в месяц, или когда у вас возникает зов плоти, желание? И когда вы приезжаете туда, вы хватаете первую попавшуюся, или выбираете, или ездите к одной?

— О, влюбленная девочка.

— Нет, я не о любви говорю. Я о другом. Ну, понимаешь, я, например, не стану спать с кем попало. Я найду того, кто мне понравиться, и не только внешностью. Я найду того, чьи мысли будут созвучны с моими мыслями и устремления с моими устремлениями. А ты, что же, хватаешь первую, кто попадется тебе навстречу?

— Они все одинаковы.

— Я тоже женщина.

— Ты — тцаль, — сказал он, — Это совсем другое.

— Почему? Или ты думаешь, что я по-другому устроена? Когда рассветет, я тебе покажу…

— Не надо, — засмеялся веклинг, — Я верю.

— Так в чем дело?

— Ну, — сказал веклинг, снова дотрагиваясь до моей руки. Голос его стал серьезным, — я объясню тебе, если ты хочешь. Понимаешь, зов плоти — это для харадаев. Ты не обижайся, — быстро прибавил он, — Видно, у вас все иначе, если тцаль и урожденная espero завела со мной этот разговор.

— Да. Совсем иначе.

— Может, поэтому вы не можете догнать нас на пути духа?

— Что ты сказал?

— Ничего.

— Так ты не испытываешь потребности в этом? И никогда не испытывал?

— Только в юности.

— Но ты ездишь в деревни?

— Да, — сказал он, словно удивляясь на мой вопрос.

— Зачем?

— Ты не понимаешь? — сказал он, — А мой долг перед народом? Ведь дети нужны.

— Много вы ему должны, как я посмотрю.

Веклинг усмехнулся, но промолчал.

— Мы все-таки разные, да?

— Да. Совсем разные…

— А он? — вдруг спросила я.

— Что он?

— Он ездит туда?

— Да. Он ведь еще не сонг.

— А сонги не обязаны?..

— У сонгов, — сказал веклинг, — нет уже никаких обязательств. Совсем никаких.

Мы замолчали. Закрыв глаза, я повторяла про себя: "никаких… никаких обязательств". Как странно, оказывается, я совсем не знала Воронов. Как это сочетается в их жизни — пути духа и все их эти обязательства перед народом, как они умудряются это совмещать и разбираются во всей этой путанице?

И вдруг я подумала: "Как он выглядел тогда? Как жалко, что я его тогда не видела". Нет, мне, в сущности, было безразлично, как он выглядит, но я не могла почему-то представить его — красивым. Я все пыталась вообразить себе его молодым, когда еще не было этих шрамов на его лице, когда он весил килограммов на двадцать больше и еще не умел читать мысли и предсказывать будущее…

Я слышала, как веклинг ложится и ворочается, укладываясь на каменной поверхности. К ночи сильно похолодало, и только голова дарсая грела мои колени. Скоро и я легла. Ночь была вокруг, глухая, темная, без единой звезды, и я смотрела в эту ночь. Казалось, что мы потерялись где-то между мирами, вокруг были только тьма и холод, холод и тьма… Я лежала, и подо мной был жесткий камень, а надо мной — морозная глухая ночь. Мне казалось, что я не засну; мне было так жестко, холодно и безумно.

Дарсай поднял голову с моих колен, приподнялся, потом сел.

— Что ты? — сказала я сонно.

Он что-то буркнул. Я видела, как в темноте светились его глаза. Он несколько минут просидел так, потом, словно решив что-то, подлез ко мне и лег рядом. Безошибочная рука легла на мое плечо, дарсай притянул меня к себе, и я ткнулась лбом в его плечо. Он погладил мои волосы, потом сильно прижал к себе мою голову (мой нос вдавился в его плечо, и я замотала головой, стараясь высвободиться, — не тут-то было).

22

Тао Юаньмин