Из тьмы веков

Подождав до сумерек в лесу, он выехал к реке, переправился и поднялся к развалинам. Пустив Быстрого пастись, он сел на излюбленные камни и предался раздумью. Скоро уже должны кончиться эти потаенные и опасные встречи, и он будет видеть Зору у себя в доме всегда.

Он не сомневался в том, что общими усилиями односельчан, Хасана-хаджи, который как-то сам намекнул ему на Зору, удастся засватать ее, уговорить родителей. Конечно, завидного мало в таком зяте, как он. Но разве он один беден? В конце концов, у него с Зору вся жизнь впереди, и может быть, им еще удастся выбраться из нищеты!

Ведь не с неба же блага валятся на людей. Их добиваются сами люди. Так будут добиваться и они. Только бы пришла она, чтобы договориться обо всем в последний раз.

Долго ждал Калой. Но Зору не шла. Это случилось впервые с тех пор, как они стали встречаться. Он решил подождать еще. Если б он знал, как безнадежно было это ожидание!

Еще вечером, не успел Калой уехать из аула, с другой стороны в него въехали Гойтемир, помощник пристава и два стражника. Они завернули к Хасану-хаджи, посидели у него за легким чаем и вскоре, прихватив его с собой, направились к Пхарказу. Их появление в ауле всполошило всех. Присутствие помощника пристава и стражников не сулило ничего хорошего. Никто к ним не подходил. Люди ждали, хотя всем не терпелось узнать, зачем они прибыли. Даже у Пхарказа екнуло сердце, когда он увидел, что они направляются к нему. И только одна Батази просветлела и обрадовалась так, словно наступил день, в который ее мать выходила замуж[88]. Самым трудным было для нее держать эту радость в себе, как научил Хасан-хаджи, сделав вид, будто ничего особенного не случилось.

Но когда гости вошли и расположились в кунацкой, оставив во дворе стражников, которые занялись лошадьми, понял и Пхарказ, что на этот раз помощник пристава прихвачен Гойтемиром для пущей важности и что намерения у них самые благожелательные. Как его ни уговаривали гости, он отказался сесть, и, так как в доме не было младше него мужчины, поддерживая разговор с гостями, он оставался стоять у дверей. Через некоторое время Хасан-хаджи вывел его, объяснил цель их прихода. Пхарказ принял эту весть внешне спокойно, с достоинством. Он распорядился, чтобы Зору оделась и, как в старину, вышла поздороваться с гостями.

Тем временем Батази успела позвать себе на помощь трех соседок, и они принялись за дело.

Были у Батази, как у всякой горской женщины, запасы, которые хранились только для гостей. Кое-что она сумела привезти от матери. И поэтому теперь могла выставить угощение на славу. В котел пошел огромный индюк, не хуже барана, куры. Женщины быстро, умело готовили лепешки с творогом, резали мед в сотах.

Доверив соседкам эту часть своих забот, Батази взяла на себя самое главное — подготовить для выхода к гостям дочь.

Зору весь день думала о встрече с Калоем. Видя, что ей не удастся вырваться к нему, она решила хоть через Орци предупредить его. Но мать не дала ей и этой возможности. А когда приехали гости, Зору поняла: судьба ее решена.

Всем своим существом, всем сердцем она восстала против того, что должно было совершиться. Но где-то в душе сама уже сознавала, что все ее желания обречены на гибель. Избитая, униженная, подавленная, все эти дни она была совсем больной. Она стыдилась людей. Ей казалось, что весь мир знает о ее позоре. Она стеснялась своего унижения, даже думая о встрече с Калоем. Но его она хотела видеть. Ему одному хотела она сказать, как ей тяжело. А он все дни был от нее дальше всех. Мать стерегла ее, как овчарка.

И вот мать говорит ей, чтобы она оделась и вышла к гостям. А в гостях сам Гойтемир, Хасан-хаджи и русский начальник.

Она чувствовала величие этих людей, понимала, для какого важного дела они пришли, но остановить сватовство она могла, только восстав против всех этих взрослых и больших людей, против родителей и даже соседей, которые сегодня говорили здесь только шепотом.

Где же ей было на это взять силы? Ведь все, что она слышала с детства, все, во что должна была верить, как в Бога, было одно — смирение и послушание воле старших. Хорошо, когда ее желания совпадали с их желаниями. А вот теперь случилось так, что она желала одного, а все они — другого. Как же ей было взять верх над собой и над ними? Обрывки разрозненных мыслей возникали и гасли в ее голове. Она едва двигалась, и, глядя со стороны, можно было подумать, что она вот-вот закроет глаза и заснет.

Батази не хотела кричать на нее в такой момент. Она стремилась как-то вернуть дочери живость, чтобы та не произвела на гостей дурного впечатления. Она говорила без умолку, давала Зору советы, как выйти, что сказать, как и когда покинуть их.

— Послушай-ка меня, мамина девочка! — ластилась она к ней, но Зору не слушала ее и продолжала облачаться, словно все, что здесь происходило, меньше всего касалось ее.

Наконец она была одета. Мать в последний раз оглядела ее и, заметив бледность щек, кинулась за кумачовым лоскутом, чтобы нарумянить дочь. Но Зору отстранила ее и вошла в кунацкую.

Как только Зору сквозь опущенные ресницы увидела гостей, она сразу же перестала думать о том, кто они и зачем здесь. Это были гости, и она по привычке говорила им и отвечала так, как считалось принятым и приличным по традиции.

Гости совершенно свободно и откровенно могли разглядывать ее потому, что она не смотрела на них. Глаза ее были опущены вниз или смотрели куда-то в сторону. Она поздоровалась, спросила, все ли благополучно у них дома, ответила на вопрос о своем самочувствии Гойтемиру и Хасану-хаджи, уделила внимание помощнику пристава, как особому гостю, извинилась за неудобства, недостатки, которые могут встретить такие почетные гости в их доме, сказала, что счастлива видеть их у себя…

Говорила Зору негромко, не торопясь, без жеманства и произвела самое лучшее впечатление.

Гойтемир в душе был против того, чтобы родниться с Пхарказом. Зору он не видел вообще, не помнил ее. Но теперь настроение его резко изменилось. Такая невестка могла только украсить его дом. Он был польщен и заключением помощника пристава, который сказал, что подобная красавица, будь она в городе, свела бы с ума не одного мужчину.

Тоненькая, бледнолицая, с резкими черными бровями, из-под которых только иногда светились большие темные глаза, полные скромности, достоинства и грусти, она была очаровательна. Хасан-хаджи мысленно сравнивал ее с молодой Наси и не мог сказать, которая из них лучше. Он вспомнил Калоя. Подумал о том, какой ему готовится удар, и искренне пожалел умного, простодушного парня с честной душой, потому что тот с детства нравился ему. Но он ведь однажды советовал Калою жениться на Зору, и Калой, видимо, сам виноват, не проявив достаточной настойчивости. Мулла успокоил себя мыслью, что такой богатырь, как Калой, найдет себе пару. А его Чаборз, обиженный судьбой уже тем, что он незаконнорожденный и не знает, кто действительно его отец, должен хоть жену получить по своему выбору.

Улучив подходящий момент, Зору извинилась, попятилась к двери. Ей пришлось немного пригнуться, чтобы, выходя, не задеть за притолоку высоким курхарсом. В это время две блестящие черные косы ее достали до самого пола.

Когда она вышла, гости переглянулись.

— Ой, и не дурак у тебя сын! — воскликнул помощник пристава. — Сватай, не мешкая! И то, что у вас полагается потом за ответом приходить, — это ерунда! Ответ должен быть сегодня — и баста!

Гойтемир и Хасан-хаджи переглянулись.

— Лучшего свата не видел! — сказал Хасан-хаджи. — Он поможет нам решить дело быстрее, чем мы думали.

В комнату снова вошел Пхарказ. И Хасан-хаджи без лишних слов и похвал жениху, как это водилось, рассказал ему снова о цели их прихода, хоть это всем уже было известно. Пхарказ выслушал его и Гойтемира со вниманием. Он поблагодарил за оказанную ему честь и обещал, посоветовавшись со своими родственниками и семьей, дать ответ.

88

День, когда мать выходила замуж, у ингушей считается самым радостным днем человека.