Из тьмы веков

Под музыку началась джигитовка. «Юноши» показывали свое умение владеть конем.

Потом были скачки, и победителей награждали призами. Кому бокал пива, кому блин, кто получал кусок халвы. Последней игрой царь объявила большие скачки.

Отъехав за версту, конники должны были после третьего взмаха платком поймать Зору.

— Ты не упадешь? — тихо спросила Эйза.

Зору только улыбнулась. Игра разгорячила девушку, увлекла ее. Щеки ее пылали, глаза восторженно светились. Это был самый интересный день в ее жизни!

Наконец всадники удалились к указанному месту. И вот от них отделился конь Эйзы и помчался в сторону женщин. Еще миг — и за ним поднялось облако пыли. Комья земли полетели в небо. Погоня началась. Но где же Зору?.. Только по белым рукавам ее рубашки можно было догадаться, что она скачет, прильнув к гриве лошади. Несколько всадников стали настигать ее. Но она отвернула коня в сторону, и тот под страшный вопль сидевших на траве женщин перескочил через них. Погоня пронеслась мимо.

Победительницей стала Зору.

— Кто она? — спросила Наси соседку, когда шум и общее ликование немного поулеглись.

— Дочь Пхарказа из Эги-аула, — ответила та.

— Того Пхарказа, который похож на помощника пристопа? — переспросила Наси. И удивилась: — У такого отца и такая дочь! А ее стоит иметь в виду. У меня жених растет…

Слова жены Гойтемира тотчас же дошли до Зору. Девочка вспыхнула, покраснела. Она не думала ни о замужестве, ни о женихе. Но одно то, что о ней как о девушке, как о невесте могла заговорить сама Наси и даже допустить мысль, что она может войти в ее дом, было для бедной Зору счастьем.

Начался хоровод. Обняв друг друга за плечи, женщины пошли по кругу. Эйза шла вместе со всеми. Хмель разрумянил их, зажег. Двигались женщины то в одну, то в другую сторону.

Песня постепенно убыстрялась.

И когда хоровод обошел полный круг, Эйза вновь пригласила всех к трапезе.

— Женщины, к нам в гости фур-фуры[56] пришли! — крикнула она, указывая на своих подруг, переодетых в мужчин, и запела:

— Гостей в объятия! — И царь, показывая пример, сама словно юношу, обняла и посадила рядом с собой Зору.

Женщины и «мужчины» перемешались. Музыка и песни звучали в разных местах. Фур-фуры переходили из одной компании в другую, под общий хохот обнимая и целуя девушек и женщин, как пламенные любовники.

Вдруг молодая жена Иналука — Панта с таким удивлением уставилась на парочку, сидевшую напротив, что окружающие обратили на нее внимание. Переодетая в парня Матас, девушка из Гойтемир-Юрта, старалась поцеловать стыдливо закрывавшуюся от нее подружку. Панта вскочила и залилась хохотом. Все подумали, что она опьянела.

— Матас! — закричала наконец Панта. — Да посмотри же, кого ты целуешь? Чтоб я сгорела! — И она в хохоте рухнула на землю.

Матас кинулась на свою соседку, стараясь заглянуть ей в лицо. Но та вскочила и, путаясь в длинном подоле платья, пустилась бежать к лесу. Первой пришла в себя Эйза.

— А ну, пощупать ее! — скомандовала она.

Девушки бросились вдогонку за беглянкой. Они бежали со всех сторон, беглянка растерялась, ее схватили. Под крик, хохот, визг началась свалка. Наконец беглянка вырвалась и, оставив в руках обессилевших от смеха девчат свое платье и обеими руками придерживая мужские шаровары, кинулась наутек и исчезла в лесу.

— Да кто же это?

— Кто? — набросились женщины на Панту.

— Мой! — наконец услышали они. — Мой, Иналук!..

Поднялся новый взрыв хохота. Матас, целовавшая Иналука, не знала, куда деться от стыда.

— А ну, осмотреть всех! Всех до единой! — приказала Эйза своим помощницам.

Стоном и криком наполнилась поляна.

— Смотрите! Вон еще один!

Далеко внизу, по склону горы, удирала еще одна «женская фигура». Платье у нее было задрано до пояса, платок мотался в руке, и только босые ноги и белые шаровары сверкали под лучами солнца. Догнать «ее» уже невозможно было даже на коне. Еще миг — и «она» исчезла под обрывом.

— Мы вторично подверглись нападению! И вторично враг с позором бежал!

Такого веселого праздника, говорили старухи, еще никогда не было! А все потому, что два настоящих фур-фура проникли в их женский стан.

День закончился пляской. Женщины танцевали и за девушек и за мужчин. Многие из них искусно изображали своих близких и знакомых, и это вызывало восторги.

Наконец Эйзе удалось утихомирите женский народ.

— Сестры! — сказала она. — Все, что было — когда-то было… А чего не было — когда-то будет! До будущего такого дня пусть никого из вас не постигнет горе! И пусть не будет над вами царя страшнее, чем я!

Расходились по домам с песнями, с гармошками. Но многие загрустили. Когда еще придет к ним такой праздник! И сколько до него будет тоскливых и горьких женских дней…

Когда вечером Зору в компании эги-аульских женщин проходила мимо скалы Сеска-Солсы, ей показалось, что она издали слышит рожок… Давно уже она не слышала его! Зору приостановилась. Женщины, увлеченные разговором, не обратили на нее внимания. Она пригнулась и по балке побежала туда, откуда ясно доносились печальные звуки.

Калой лежал на хвойном ковре. Рядом с ним отдыхал его жеребенок.

Зору поднялась тихо, незаметно присела в стороне. Каждый раз, когда низкие, приглушенные звуки рожка доходили до Нее, ей казалось, что они трогают ее душу, зовут куда-то, жалуются и плачут… Калой словно рассказывал о чем-то волнующем и печальном. Зору невольно вздохнула и выдала себя. Калой вскочил. Встала и она. Оба молчали.

— Садись, — сказал он первым и опустился на землю. Но Зору не села.

— Ну, как прошел ваш праздник?

Зору с увлечением начала рассказывать. Она говорила обо всем, что видела, и даже о выходке Иналука. Но о себе не сказала ни слова.

— Как интересно! Жаль, что нам нельзя бывать с вами вместе! — вздохнул Калой. — Ну, а ты что там делала?

— Ничего! Смотрела на людей, уму-разуму училась! — сказала Зору, отводя в сторону глаза.

— Смотри-ка, как я ошибался! — воскликнул Калой. — Верно, что мой рожок не волшебный! А я-то сижу тут, играю и слышу — он поет:

«Поглядел бы ты на праздник женщин! Какая у них могучая и красивая царица! Сидит она без платка, старушечьи косы распустила и воображает! А твоя соседка? Она у царицы за плечами стоит, по поручениям бегает. А потом как прыгнет, на коня — и вскачь! Все за ней, а она на народ… Конь у нее необыкновенный, с крыльями! Поднялся он над людьми и перенес ее на ту сторону… Так и не догнали ее старухи да молодухи, а о девчатах и речи нет!..» Я слушал рожок и думал: не о тебе ли это? — Калой снова вздохнул. — Да… Значит, не о тебе…

— А что еще говорил рожок про соседку? — с загоревшимися глазами спросила Зору.

— Да что его слушать! — Врет все! Испортился. Говорил, что в нее влюбились все-все! И даже жена самого старшины!..

Зору смотрела на него как зачарованная.

— Ты! Я знаю теперь! Это ты был с Иналуком и удрал в женском платье к реке! Ты! И не рожок у тебя волшебник, а ты настоящий плут! — Она залилась смехом, обеими руками закрывая рот, чтоб никто не услышал.

Калой любовался ею.

Сегодня, когда он увидел ее на празднике и в женском и в мужском одеянии, когда услышал, как женщины, не стесняясь, при нем разбирали ее красоту, он впервые в жизни увидел в ней ту девушку, которой ей предстояло еще стать…

«Как красиво она смеется! Как высоко поднимаются ее густые брови! Они, словно крылья стрижа, точеные и острые». И, думая о ней, он ласково гладил попавшую под руку морду своего Быстрого.

56

Фур-фуры — по преданию, древнее название одного из ингушских племен.