Из тьмы веков

— Живой! — вырвалось у нее.

— Мертвые не приходят, — тихо ответил Гарак.

С того дня жизнь в их доме пошла по-прежнему. Гарак не скрывался от односельчан, но всегда помнил, что его могут снова схватить, и был начеку. А Гойтемир словно забыл о нем. Он не требовал своего долга. Молчал. И сколько ни выведывали Иналук, Калой и Виты, они ни разу не услыхали, чтоб кто-нибудь подозревал их в нападении на помощника пристава и Гойтемира. Народ считал избавление Гарака от тюрьмы делом Всевышнего, счастливой случайностью, знамением того, что боги не терпят несправедливости.

Все было бы хорошо, если б не пошатнувшееся здоровье Гарака. Он не мог, как прежде, рубить лес, косить целыми днями, ходить в гору. Ему приходилось часто отдыхать. И все больше Калой принимал на себя его труд по дому. Гарак видел это и относился к сыну как к взрослому.

Однажды Докки рассказала мужу о том, как упрекала Калоя за то, что тот не разыскивал отца.

И он сказал:

— Я не стану рассказывать тебе, что было. Но ты должна запомнить: он хоть и молод, сердце в нем богатырское. Он спас меня… Он все может…

Калой не знал отдыха. То он с рассвета дотемна косил, то волоком на быке возил дрова, то что-нибудь мастерил по дому. Его детство осталось где-то позади. И только раз он не выдержал и позволил себе вернуться к старым забавам.

Это было в первые дни зимы. Как ни готовились к ней люди, но, когда однажды утром они увидели все вокруг белым, им показалось, что зима застала их врасплох. На крышах появились девушки и женщины с деревянными лопатами. С башен полетели вниз огромные комья снега. Люди торопились убрать его прежде, чем пригреет солнце и вода пропитает земляные крыши. Но на этот раз снега можно было не бояться. Зима пришла основательно, с морозом. Калой помог Докки на крыше и пошел за сеном в загон. В это время с соседней башни Пхарказа на него обрушилась целая глыба снега. Снег забился ему за пазуху, залепил глаза и уши.

— Ах, чтоб тебя!.. — хотел он выругаться, но, посмотрев вверх, увидел Зору. Она хохотала, и лопата едва не вываливалась из ее рук. Отряхнувшись, Калой позвал ее кататься на салазках[55].

Зору перестала смеяться, оглянулась и, перегнувшись через каменный барьер, негромко сказала:

— Я хотела. Но мне не разрешили, говорят, что я уже большая… — Она улыбнулась. — Теперь я буду только смотреть на вас…

Покончив с домашними делами, Калой схватил свои салазки и побежал за околицу. Здесь уже шумели мальчишки и девчонки всего аула. Были дети и из соседних хуторов. Все они беспрерывной цепочкой двигались вкруговую. Одни с визгом неслись по пологой горе вниз и резко тормозили в конце дорожки, у края глубокого рва, на дне которого курился черный ручей, другие, закинув поручни салазок за плечи, торопились обратно, вверх.

Ни с чем не могло сравниться это удовольствие. Нигде не бывало так весело. Порой один саночник нагонял другого, они сшибались, летели в сугроб, следующие налетали на них, кто нечаянно, а кто нарочно, и начиналась такая кутерьма, в которой ничего нельзя было разобрать. Поднимутся мальчишки, а из снега вылезает еще чья-то рука или нога. И тогда все с криком кидаются к ней и вытягивают наружу какого-нибудь очумевшего паренька.

Сухощавый, легкий, смелый, Калой на снеговой дорожке не знал себе равных. Он несся вниз так, что снежная пыль завихрялась за ним. Иногда он наклонялся то в одну, то в другую сторону, и из-под его полозьев били снежные струи. Многие пытались повторить это, но тут же кубарем летели в сторону. А взрослые с интересом следили за ними с крыш, завидовали и сожалели о своем минувшем детстве.

С тоской смотрела Зору на своих друзей. Как хотелось ей покататься с ними! Ведь с прошлой зимы с ней не случилось ничего. Так почему же мать сказала, что она большая для этих игр? Почему отныне она вместе со взрослыми будет только смотреть на других?..

Вот среди ребят появился мальчик в оранжевой шубке. Ни у кого никогда не бывало такой. Он привлек к себе внимание всех. Зору, которая до этого следила за Калоем, теперь потеряла его из виду и не могла оторвать глаз от этой шубки. Она, как язычок пламени, слетала по белому снегу и вновь поднималась в гору.

— Гойтемировские ребята пришли, — услышала Зору позади себя разговор взрослых.

— Этот, в дубленой городской шубейке, — сын старшины, Чаборз.

Если взрослые не ладят, так хорошо, что хоть ребята играют вместе!

А на горке что-то произошло. Никто больше не съезжал вниз. Все собрались наверху, у начала дорожки. Только небольшая кучка ребят осталась стоять внизу, у самого ручья.

— Некому их разогнать, собак! — выругался Пхарказ. — Опять кто-то решил попробовать силы! Эта сказка была еще и в наше время, будто кто-то когда-то так разогнался, что перелетел через ручей! И вот дурачки каждую зиму бьют себе лбы. А когда-нибудь и шею свернут. В старину, может быть, и прыгали. Но и ров-то, должно быть, был уже…

Пхарказ оборвал свои рассуждения. Первый смельчак ринулся вперед. На горе дети, в ауле взрослые затаили дыхание… Вот уже он внизу, кончилась горка, и он мчится прямо к оврагу… еще миг — и… «смельчак» не выдерживает и резко уходит в сторону. За первым пускается второй, третий… все это взрослые ребята, почти юноши. Даже Виты, не в силах превозмочь страха, отворачивает салазки от оврага. Всех постигает неудача. Ни у кого не хватает ни смелости, ни силы.

Момент ожидания чего-то небывалого прошел. Теперь все были уверены, что никто не повторит подвига «неизвестного героя». Да и был ли он когда-нибудь? Но вот снова люди замерли. Оранжевая шубка рванулась вниз. Чаборз.

Будет ли у него удача?..

Нет. И он, правда, ближе других, подлетел к ручью, но в последний миг спасовал, свернул, да так резко, что покатился кубарем.

На дорожку встал еще один. Он отстегнул и отдал кому-то из ребят пояс с кинжалом.

— Калой! — воскликнула Зору. И, чтоб скрыть волнение, засмеялась. — Сын старшины не смог, а куда ему!

— А куда старшине до его отца! — разозлился Пхарказ. — Его отец, Турс, не отдыхая, через десять хребтов убитого тура на себе приносил!

Рядом с Пхарказом стоял незаметно подошедший сзади Гарак.

Калой бросил короткий взгляд в сторону аула. Зору поняла, что он думал о ней. Калой нахлобучил шапку и, что-то сказав ребятам, отчего те дружно захохотали, понесся вниз… Он смотрел только на ту сторону ручья… Вот он вытянулся вперед и, словно на крыльях, взмыл над оврагом, повис над ним в воздухе и в следующее мгновение свалился — на той стороне!..

Отцы и деды испытывали на этом месте свое мужество. И все терпели неудачу. Никто не ожидал этого. И только один человек был уверен, что Калой не свернет, — это был Гарак…

— Он все может, — прошептал он.

Пхарказ оглянулся.

— Нет, ты помнишь, как мы заваливались?.. Это настоящий второй Калой-Кант! Не зря Доули родила его под Калоевским камнем, а отец дал ему это имя!

А в это время ребята с воплями, подбрасывая вверх папахи и салазки, ватагой неслись к победителю. Он перебрался на эту сторону ручья и, кажется, сам с удивлением смотрел на то место, куда только что перенесло его мужество.

Все ликовало вокруг героя. Малыши старались дотронуться до его салазок.

Чаборз не мог этого перенести. Он один поднялся вверх. Но его красивая шуба уже никого не интересовала. Калой совершил небывалое. Тогда с горы раздался свист. Ребята оглянулись. Чаборз махал рукой, просил расступиться. Все поняли, что он собирается сделать новую попытку.

И он понесся к ним. Вот он увидел овраг… и все почувствовали: ни перелететь, ни остановиться он уже не может. С искаженным лицом он рухнул по глинистой, почти отвесной стене в ручей. Следившие за играми из аула ужаснулись.

А от ручья донесся неудержимый хохот.

Грязный, вымокший Чаборз наконец вылез на дорогу и под свист и вопли ребят, не оглядываясь, трусцой припустил домой.

55

Горские салазки состоят из двух отдельных полозьев. В каждый из них вделан гнутый поручень, держась за который, ребята съезжают с горы.