Из тьмы веков

Чаборз с облегчением вздохнул и, обращаясь к мулле и Бийсархо, прошептал:

— Пойдемте ко мне… Есть чем погреться… В такой день никому не грех… — А когда шли, подумал: «Когда же еще бой? Отослать бы еще пару гробов…» И вдруг, испугавшись собственной мысли, он почти вслух воскликнул: «Чур меня!..»

Калой и Орци последними покинули станцию. Шли они вместе, но каждый думал о своем.

«Сколько горя и слез повезли!.. А сколько могил встретилось уже в пути!.. Убитые в землю уходят, а горе остается…»

Мысли Калоя перебил Орци:

— Было убито двенадцать, а отправили четырнадцать гробов…

— Должно быть, двое скончались от ран, — откликнулся Калой. Орци оглянулся. Вокруг не было ни души. Он совсем приблизился к брату и сказал:

— В двух фобах Чаборз и Соси отправили домой… винтовки и патроны!..

Калой остановился.

— Что?

Орци повторил.

— А зачем?..

— Как зачем? — удивился Орци. — Продавать!.. Если сказать Байсагурову, — заторопился он, — их сейчас же арестуют и по проволоке скажут, чтоб задержали вагон! Сказать?

Калой тяжелым взглядом смотрел на брата, и счастье было того, что в наступившей мгле он не видел его глаз.

— Они собираются торговать награбленным. А ты чем? — наконец спросил он.

— Как чем? Я не собираюсь… — растерялся Орци.

— Будь это дома, я изодрал бы твою шкуру!.. — сказал Калой.

Орци невольно попятился.

— Наперед запомни: останусь один, но языкатого брата не потерплю!.. Калой пошел. Орци виновато шагал за ним.

— Соси не раз глумился надо мной, — сказал он через некоторое время, — вот я и подумал: не отомстить ли ему?..

— Язык — это бабское оружие! — откликнулся Калой. — А если тебе больше нечем мстить, юбку надень!..

Больше они не говорили. Только через некоторое время Орци, видимо, в ответ на какую-то свою мысль здорово стукнул себя по лбу кулаком.

В эту ночь взвод Бийсархо шел в пикеты. В такой снегопад нужна была особая осторожность, и корнет предупреждал своих людей. Всадники не верили в опасность. Кому придет на ум в метель на двор вылезать! Однако приказ есть приказ.

Орци с товарищем лежали в кустах, в стороне от поврежденной железной дороги. Снег огромными хлопьями валил без конца.

Они завернулись в бурки. И самым сильным их противником оказался сон. Он одолевал обоих.

В полночь на полотне показалась тень. Присмотревшись и не поняв, волк это или собака, всадники, однако, отметили, что животное, прислушиваясь и оглядываясь, бежало от кого-то со стороны противника. Это рассеяло сон, насторожило.

И снова время шло, и ничто не нарушало ночного покоя.

У Орци заныло в животе. «Надо же в такое время!» — с досадой подумал он и решил назло самому себе перетерпеть. Но резь усилилась, стало невмоготу. В конце концов ему все-таки пришлось подняться и пойти в разбитый домик путевого обходчика, в который они заходили, когда шли на пост.

Соблюдая осторожность, Орци тихонько добрался до дома. В нем по-прежнему все было мертво. Двери и окна сорваны взрывом. Однако здесь снег не слепил глаза и не дул ветер.

Через некоторое время Орци мог уже возвратиться на пост. Но ему так не хотелось снова вылезать на холод, что он решил покурить. Курить он начал недавно, курил плохо и тайно от Калоя. Табачный дым сам по себе не доставлял ему удовольствия, но зато было приятно иметь кисет, табак, угощать товарищей и самому угощаться.

Вот и сейчас он скрутил цигарку, сунул в рот и вспомнил: «А спичек-то нет!..»

В это время около дома послышались осторожные шаги. Кто-то обходил его, останавливаясь и, видимо, прислушиваясь. Постояв в дверях, человек вошел в сторожку.

Орци, уверенный в том, что это его напарник, обрадовался и негромко спросил:

— Спички с тобой?..

Но вместо ответа человек нелепо взмахнул руками и отскочил в сторону. В просвете окна Орци увидел австрийца. Страх, как кинжалом, пронзил всадника. Человек бросился к окну, споткнулся о кирпичи, схватился за подоконник. Орци подмял его под себя и прижал к полу. Тот не сопротивлялся, не двигался. Орци сорвал с него пояс с револьвером, сунул оружие себе за пазуху и связал руки. «Притворяется», — мелькнула у Орци мысль, и он также молниеносно замотал лицо пленного башлыком, ноги затянул поясом. Лишь после этого он подумал о том, что враги, наверно, уже прикололи или увели с собой его товарища… «И все из-за этого проклятого живота!..» Он вынул револьвер, ощупал его, взвел курок и выглянул в окно… Там никого не было видно. Тогда Орци, петляя и прячась за кустами, побежал на пост…

Товарищ лежал, ничего не подозревая. Орци увлек его за собой. Они побежали к дому. Пленный оставался на месте.

— Да не убит ли он? — воскликнул напарник Орци.

Он перевернул пленного на спину. Тот был жив, только тяжело дышал и таращил глаза.

Всадники развязали его и повели к себе.

Австриец едва волочил ноги.

В блиндаже при свете фонаря Орци увидел наконец свою жертву. Это был молоденький младший офицер, умиравший от страха. Взгляд его безумно блуждал по бородатым лицам горцев в косматых папахах, с огромными кинжалами на поясах. Видимо, он ждал какого-то ужасного конца.

Урядник послал за корнетом. Бийсархо пришел немедленно. Узнав о случившемся, он велел Орци и второму всаднику идти обратно на пост, а пленного направил в штаб полка.

Через час все пикеты отвели назад. Полк занял оборону. Были предупреждены и соседние части. Атака австро-венгров, намеченная на предрассветный час и рассчитанная на внезапность, была встречена дружными залпами и плотным пулеметным огнем. Понеся большие потери, противник отступил.

Орци получил вторую награду — крест. Неожиданно для самого себя он становился заметным человеком в полку.

Как-то Бийсархо узнал, что Орци прячет револьвер плененного офицера и потребовал отдать трофей. Орци согласился. Он только попросил разрешения поговорить с корнетом наедине, потому что у него-де есть «личный секрет», связанный с этим делом. Когда всадники покинули землянку, Орци приблизился к Бийсархо и зашептал:

— Я этот револьвер сам добыл, рискуя жизнью… Офицер не преподнес мне его. Я боролся! Но я отдам… Отдам… Только сначала хочу, чтобы вы с Чаборзом вернули в полк два гроба… — Орци улыбнулся. — Те два гроба…

Бийсархо близко видел улыбающиеся глаза Орци. Он готов был размозжить ему физиономию. Как смел этот хам так говорить с ним, с офицером! Но вместо этого он заставил себя усмехнуться.

— Ну и пройдоха же ты!..

— Мы все пройдохи! — засмеялся Орци. — А что делать? Я понимаю… деньги и мне и тебе нужны! Каждому нужны… Я этот револьвер хочу Чаборзу продать. А вот эту штуку не продам!.. Домой повезу!

Откуда-то из глубины бездонного кармана он вытащил роскошный золоченый портсигар с монограммами и золотыми монетами на крышке. Запирался портсигар кнопкой с драгоценным камнем.

— Где взял? — загорелся Бийсархо.

— У убитого вытащил. — Орци вскинул портсигар, поиграл им и снова сунул в карман.

— Да ты знаешь, за мародерство тебя могут… расстрелять! — воскликнул Бийсархо, умирая от зависти.

— Не расстреляют! — хихикнул Орци. — А хоть и расстреляют, я рискую! Да… Ты вон какое жалованье получаешь и тоже рискуешь… А у Чаборза мало, что ли? А и он идет на риск: водку сюда, гробы — туда… Ха-ха-ха! — Орци тихо смеялся. — А у меня ни лавки, ни жалованья! Царь на царя идет тоже не так, ради геройства, а за что-то! И рискует царь. То ли он победит, то ли его поколотят! Словом, война, я так понимаю, это кто кого осилит, обхитрит, кто у кого вырвет! Ну и мы тоже не должны хлопать ушами… Свой у своего — нельзя, конечно! А у врага — отчего же? Друг друга понимать надо!.. — Он опять приблизил к офицеру глаза и любезно улыбнулся. — Ну, я пойду…

Когда Орци вышел, корнет на цыпочках подбежал к двери и приник к ней ухом. Он знал, что всадники ждут Орци… Ведь они слышали, как он потребовал сдать трофей.

— Ну? Отнял? — услышал он их голоса.

— Конечно! Не будешь же перечить офицеру! — сокрушенно ответил Орци, и всадники засмеялись.