Страница 58 из 85
— Не нужно было, мальчики, — остановила его Тамара. — Ужин вас ждёт.
— А что у нас на ужин? — поинтересовался Ващенка.
— У нас сегодня шурпа и плов. — На пороге своей комнаты появилась Анна Семёновна. — Девчата попросили приготовить. Я умею делать настоящий плов. Тамарочка с Мариной ягнёнка на рынке купили. Еле распихали в холодильник.
— Здравствуйте, Анна Семёновна. — Иванов, как родную обнял хозяйку. — Давно мы с Вами не виделись. Как Вы?
— Здравствуй, Саша, — сказала Анна Семёновна, обнимая Иванова. — Всё хорошо.
— Здравствуйте, Анна Семёновна, — поздоровался Ващенка. — Не болеть Вам.
— Здравствуй, Андрюша. Спасибо! — Анна Семёновна с доброй улыбкой посмотрела на гостей и пошла к плите, приговаривая:
— Ну, присаживайтесь. Я всё подам.
Сегодня решили обойтись без спиртного — перебрали вчера. Шурпа и плов оказались очень вкусными. Все за столом хвалили Анну Семёновну и её кулинарный талант. Она, скромно пряча глаза, довольно улыбалась. За такой по-семейному уютный вечер Иванов испытывал огромную благодарность сидящим за столом женщинам. Он обвёл взглядом всех, на секунду задержав взгляд на Тамаре, и сказал:
— Спасибо вам, дорогие наши женщины за этот чудесный вечер, за прекрасный ужин, за уют, за то душевное тепло, что вы дарите нам с Андреем. Поверьте, это многого стоит. И мы это ценим. Когда настанут лучшие времена, давайте соберёмся здесь такой же компанией! А, Анна Семёновна?
— Буду рада. Только я, наверное, не доживу до лучших времён, — произнесла хозяйка, поглядев на Иванова.
— Почему же? — запротестовал Ващенка. — Как только выберем нормального президента — всё сразу станет налаживаться. Вот увидите!
— Это Сталин нужен! — махнув рукой, сказала Анна Семёновна. — Да где ж такого взять?
— Не в Сталине дело, Анна Семёновна, — произнёс Иванов. — Дело в народе. В нас с вами. Сталин придёт на время, а после него снова всё разрушится. Народ наш, российский, хороший, но подлый и завистливый. Да, да. Вот, такие мы. Воспитание у нас такое. Нас с детства приучают к безделию и лени. И к жестокости. Вспомните русские сказки. Вот, например, «По щучьему велению»: Емеля тунеядец и лентяй, любящий «халяву» — герой. А «Маша и три медведя»? А «Красная шапочка»? А «Колобок»? Сказки очень жестокие. Чему они могут научить? Почему в народе не прижились сказки про труд? Про Иисуса Христа? Про добро? Нам душу спасать надо! Самим трудиться. Вот о чём нужно сказки детям рассказывать. А мы всё ждём какого-то «чуда»! Чтобы кто-то другой за нас всё сделал!
— Ты не прав, Саня, — возразил Ващенка. — Везде есть хорошие и плохие люди. Возьми, к примеру, наш полк. Большинство — хорошие.
— Нет, Андрей, думаю, тут ты не прав. Если ты имеешь в виду начальство, то запомни одно правило: начальник хорошим не бывает. Согласен, среди командного состава полка пока есть одно конкретное дерьмо — замполит. Но это такой человек. И миссия его такая. Уйдёт Косачаный, всплывёт кто-то другой. Это называется «Закон сохранения дерьма». И такой человек есть в любом коллективе. Никуда от реальности не деться. Но я сейчас хочу сказать о менталитете нашего народа. Загублена душа русского народа на корню. Злые мы, завистливые. Воруем. Прощать не умеем. От того и нет нам удачи. Оттого и гибнет сегодня Россия.
— А что надо делать? — спросила Марина.
— Души надо лечить. Воспитывать людей в любви к Богу, в любви к ближнему. В любви к труду.
— В церковь надо ходить, — поддержала Анна Семёновна.
— Можно и в церковь, — подтвердил Иванов. — Но с самых малых лет нужно прививать ребёнку Любовь. Именно «Любовь» с большой буквы: к себе, к людям, к окружающему миру. И не только словами, а личным примером.
— В церкви неинтересно, — вступила в разговор Марина. — Читают на непонятном языке, бабки толпятся, шипят на тебя. Стоять надо. Ноги устают. Я пыталась несколько раз постоять на службе. Не моё это. Ничего не понимаю.
— Нашу церковь давно реформировать пора, — поддержал тему Ващенка. — Молодёжи там всё непонятно и неинтересно. Читают на старославянском. А почему не на иврите? Для меня одинаково. Однажды я у католиков в костёле был. Вот где красота! Просторно, светло, можно посидеть, общаясь с Богом. А орган звучит — аж мурашки по телу. Ещё бы на русском проповеди читали, я бы ходил слушать. А в нашу церковь зашёл — отсталость и убожество. Ещё у католиков комнатки для исповеди, а у нас перед попом надо стоять на виду у всех. Не захочешь откровенничать.
— Не богохульствуй, Андрюша! — с укором произнесла Анна Семёновна. — Народ сейчас потянулся к вере.
— Ага. Бабули, — не сдавался Ващенка. — Всегда тянулись перед смертью.
— К вере, Андрей, и мы с тобой потянулись, — возразил ему Иванов. — А про церковь ты верно отметил. Отсталость и нежелание перемен. Всё по старинке.
— Это называется «консерватизм»! — вставил умное слово Ващенка.
— Но не Господь Бог наши церкви проектировал и службу организовывал, — продолжал Иванов. — Это людских рук дело. Поэтому я и говорю, что русских людей ещё нужно воспитывать и учить: и вере, и культуре, и любви. А верить в Бога можно и не ходя в церковь. Бога нужно иметь в душе.
— И попов тоже нужно учить и воспитывать!
— А они что, не люди? И попов, и министров, и президентов. Весь народ. Лучше, с самого детства.
— И кто же их будет воспитывать? Господь Бог? — всё не унимался Ващенка.
— Родители, — спокойно ответил Иванов.
— А я в церковь хожу. Мне там легче становится, — произнесла Анна Семёновна.
— Что-то вы, ребята, ещё не пили, а за глобальные темы уже взялись? — попыталась прекратить полемику Тамара. — Может, вернёмся к ужину?
— Андрей, меняй тему, — распорядился Иванов.
И неожиданно для себя добавил:
— Я, наверное, пойду. Огромное спасибо за вкусный ужин. Не провожайте…
Иванов встал и, не прощаясь, вышел на улицу. Он хотел побыть один.
Утром на стоянке перед стоящим с открытыми капотами вертолётом Ващенка расспрашивал Иванова:
— Чего ты вчера ушёл? Ни девчонки, ни я лично ничего не поняли.
— А нечего понимать. Что мне там делать?
— Тамара очень расстроилась.
— А мне что с того? — равнодушно бросил Иванов.
— И правильно, Саня, Тамара — баба очень умная и опасная. Захочет, ты, как миленький, у неё на цепи бегать будешь. И не заметишь, как в ошейнике окажешься.
— Не дура. Но цепь — не для меня. И бегать тоже не буду. Я же сказал: мы — только друзья!
— А ты подумай, — наседал Ващенка, — мы с тобой и так уже пляшем под её дудку. Позавчера она просила меня целовать её в твоём присутствии. Вчера она просила привести тебя обязательно.
— Что? — удивился Иванов.
— Просила обязательно тебя привести, — повторил Ващенка.
— И ты, скотина, привёл и ничего мне не сказал?
— Да я тебе всё время намекал! — Ващенка состроил обиженную физиономию. — А на «скотину» отвечаю — сам такой!
Иванов рассмеялся. Его развеселил факт, что он уже в который раз не замечает того, что лежит на поверхности. А Тамара, действительно, настойчивая женщина.
— Ты прав. Я снова в дураках, — примирительно произнес Иванов. — Не обижайся.
— Снова тебе везёт, — уже миролюбиво, но с оттенком лёгкой зависти, произнёс «правак». — Что в тебе такого бабы находят?
— Не прибедняйся. Маринка ничуть не хуже Тамары. Пойдём лучше прогуляемся.
Они вышли из вертолёта и побрели по бетонной рулёжной дорожке в сторону взлётно-посадочной полосы. Гудение и свист авиационных двигателей над аэродромом не стихали ни на минуту. Аэродром работал как конвейер. На взлётную полосу один за другим садились, заруливали на стоянки, уступая место, и взлетали самолёты и вертолёты разных типов. Иванов любил смотреть на взлетающие машины, когда красота, мощь и сила сливаются в одно стремительное движение — разбег, отрыв и рывок в высоту! Только там, в небе, лётчик чувствует себя свободным и счастливым. Там он — хозяин положения, хозяин своей судьбы. Там он ощущает себя ближе к Богу. И все красоты Земли и Неба принадлежат только ему.