Страница 48 из 85
Когда Ващенка дал отсчёт — пять минут расчётного времени полёта до цели, — Иванов уменьшил скорость по прибору и снова вышел в эфир:
— «284-й», я «282-й». Выполняйте задание.
— Понял, — отозвался в наушниках изменённый эфиром спокойный голос Ягудина.
Увеличив скорость, пара «двадцатьчетвёрок» пошла вперёд. У края леса с высоты полёта уже хорошо просматривалась ферма — цель их задания. Иванов, включив блок вооружения, привел в готовность ракеты и пулемёт.
— Виктор! Быстров! — крикнул он в грузовую кабину.
— Вижу, — в проёме двери появился спецназовец и, прищурившись, стал внимательно всматриваться через лобовое остекление пилотской кабины в набегающий пейзаж.
Движения возле фермы не наблюдалось. Но Иванов по опыту знал, что такое видимое спокойствие на войне очень обманчиво.
— Внимательнее! Пулемёт к бою! — скомандовал он борттехнику.
Пара «двадцатьчетвёрок», уменьшив интервал между вертолётами, зашла в крутое пикирование, имитируя атаку. На высоте около двухсот метров, перед самой фермой, «двадцатьчетвёрки» стали выходить из пикирования. «Низковато», — подумал Иванов. Ферма не подавала признаков жизни.
— «282-й», я «284-й», — в наушниках прозвучал голос Ягудина, — на ферме чисто. Захожу на повторный.
— Понял тебя, — ответил Иванов. Пока всё шло по намеченному плану.
— Ветер встречный, три-пять метров в секунду, — доложил Ващенка.
— «283-й», я «282-й», — вызвал Иванов командира ведомого вертолёта. — Заходим парой. Ветер встречный, три-пять метров. Быть предельно внимательными.
— Понял, — отозвался в эфире Фархеев.
— Ну, с Богом! — выдохнул Иванов, переводя вертолёт в режим гашения скорости до скорости планирования.
В это время в грузовой кабине разведчики приготовили личное оружие и, открыв дверь грузовой кабины, выставили пулемёт на шкворневую установку. В проёме двери пилотской кабины снова появился Быстров.
— Ну, как там, тихо? — поинтересовался он, внимательно вглядываясь в приближающуюся ферму.
— Пока тихо, — ответил Иванов, плавным движением вниз рычага «шаг газа» уменьшая мощность двигателей и переводя вертолёт на снижение.
— Подходи ближе и садись справа, — показал рукой направление Быстров.
— Сделаем, — ответил Иванов, подбирая место для посадки.
Прямо по курсу «двадцатьчетвёрки», уже вышедшие из пикирования, правым крутым разворотом перешли в набор высоты. До места посадки «восьмёркам» оставалось меньше трёх километров. Вертолёт шёл по пологой траектории или, как говорят лётчики, глиссаде снижения: скорость по прибору — 150 км/ч, вариометр показывал снижение 2–2,5 м/с, высотомер фиксировал уменьшение высоты: 150, 140, 130 метров… «Не нравится мне эта ферма. Что-то слишком тихо. И скот тут точно не держат — очень уж чисто», — подумал Иванов, пытаясь что-нибудь разглядеть в приближающихся аккуратных, сложенных из белого кирпича одноэтажных строениях барачного типа.
Ващенка ещё раз уточнил направление и силу ветра у земли. Голос «правака» заставил Иванова поймать себя на мысли, что он сам напряжён, что неоправданно сильно сжимает рычаги управления, что, ставшие каменными, ноги почти не чувствуют педалей. «Всё нормально. Расслабься!» — приказал Иванов себе и мысленно проконтролировал расслабление мышц рук, ног и спины. Краем глаза он наблюдал, как с постоянной периодичностью устраивается поудобнее в пилотском кресле Ващенка, как мёртвой хваткой до белых кончиков пальцев вцепился в ручки пулемёта застывший у прицела Мельничук. Иванов понимал их состояние. Ферма могла оказаться с «сюрпризом».
— Держи ферму в прицеле, — напомнил он припавшему к пулемёту борттехнику, затем обратился к Ващенке:
— Андрей, спокойнее. Всё нормально. Сегодня обязательно пойдём в город.
— Обязательно пойдём, — механически повторил «правак», занимающийся какими-то подсчётами, не упуская из поля зрения приближающиеся строения.
Ферма казалась безжизненной. Иванов уже выбрал место для посадки и, уточнив расчёт, стал уменьшать мощность двигателей, приподнимая нос вертолёта и гася поступательную скорость.
В этот момент на крыше ближайшего строения мелькнула яркая вспышка, казалось, будто там заработал сварочный аппарат. Ещё по Афганистану Иванов знал, что так стреляет крупнокалиберный пулемёт ДШК — очень страшное оружие против вертолётов и легко бронированной техники. Без сомнения, с крыши фермы работал ДШК.
— Пулемёт на крыше! — резко бросил в эфир Иванов, прерывая заход на посадку и энергично давая двигателям дополнительную мощность.
— Всем на пол! — в следующую секунду крикнул он в грузовую кабину и успел заметить, как к ручкам носового пулемёта потянулся Быстров через лежащего на полу скрюченного Мельничука. Но сейчас Иванову было не до борттехника.
Чеченский пулемётчик пытался достать в хвост «двадцатьчетвёрки», видимо зная, что эти вертолёты, при всей их живучести и мощности вооружения, с заднего сектора не защищены ни оружием, ни бронёй. Но пара Ягудина, получив информацию об ожившей огневой точке, резко увеличила крен и с максимальным набором высоты уже выходила из-под обстрела боевым разворотом. Пилоты «двадцатьчетвёрок» пока ещё не могли видеть цель, и Иванов понимал, что им потребуется ещё не меньше минуты, чтобы выйти на боевой курс для повторной атаки. А вот положение «восьмёрок» оставляло желать лучшего: в этот момент расстояние от фермы до вертолёта Иванова составляло чуть больше километра, до вертолёта Фархеева — около двух. С такой дистанции ДШК легко доставал обе цели. За секунду в голове Иванова промелькнули несколько вариантов возможного противозенитного маневра, но в данной ситуации мог подойти только один и крайне опасный — боевой разворот с энергичным набором высоты. И вдруг Иванов понял, что сделает в следующую секунду. Вместо крутого боевого разворота, он направил нос вертолёта прямо на ферму.
— Атакую! — коротко бросил в эфир Иванов…
С принятием решения пришла ясность в мыслях, и какое-то наркотическое состояние спокойствия и тупого упорства завладело Ивановым. Для него перестало существовать всё, кроме ярких вспышек на крыше строения. «Убить!» — стучало в мозгу. «Убить!» — подчинённый только этому приказу, оставив страх и желание жить за уже пройденной чертой, Иванов выводил медленно набирающий высоту вертолёт для атаки.
— Обороты! — истошно закричал Ващенка. Но Иванов видел только прицел и не боялся, что винтокрылая машина на пределе напряжения не выдержит, свалится, упадёт, потеряв обороты перетяжелённого несущего винта, так как в этот миг он и она слились в один организм, вопрос жизни и смерти которого зависел от них обоих. За годы полётов Иванов научился всем телом чувствовать жизненные ритмы винтокрылого друга, и сейчас был уверен, что вертолёт его не подведёт.
Оба двигателя натужно выли на самой высокой ноте, выдавая мощность, необходимую для маневра.
— Высота 250 метров, — излишне громко сообщил Ващенка.
«Теперь пора» — подумал Иванов и плавным движением ручки управления вогнал ферму в сетку прицела, понимая, что промахнуться никак нельзя: пулемётчик уже перенёс огонь на атакующий вертолёт. «Не спеши», — повинуясь внутреннему голосу, Иванов продолжал накладывать перекрестье прицела на крышу фермы, откуда в глаза нестерпимо яркими вспышками молнии била «сварка».
— Стреляй! — не выдержал Ващенка.
— Держите, суки! — тихо произнёс Иванов, нажимая кнопку пуска ракет, и почувствовал характерный рывок. Из каждого из четырёх подвесных универсальных блоков с обоих бортов вертолёта, оставляя дымные хвосты, вспыхнувшими стрелами вырвались по восемь ракет и двумя стайками, собираясь впереди в одну большую стаю, пошли к цели. Ракеты первого пуска ещё не достигли земли, как за ними последовали тридцать две ракеты второго залпа. Успев заметить, как первые разрывы стали плотно ложиться перед строением, на крыше которого, не переставая, работал пулемёт, и как, охватывая всё большую площадь, фонтаны взрывов стали накрывать всю ферму, Иванов левым глубоким креном увёл вертолёт с боевого курса.