Страница 33 из 85
— Зачем обвинять кого-то, когда можно просто попридержать свой язык. Язык — он многих до беды довёл. А ты не просто лётчик, у тебя люди в подчинении. Они на тебя равняются, учатся у тебя. А какой пример ты им подаёшь? — начальник штаба затянулся сигаретой и замолчал, глядя в сторону. Иванову нечего было ответить. Прав был начальник штаба.
— И потом имей в виду, — снова заговорил Гриневский, — «Мохнатое ухо» не зря здесь находится.
«Мохнатым ухом» боевые лётчики называют представителей ФСБ в армейских частях — особистов.
— Пусть бы они Дудаева с Басаевым ловили! — Иванов понял, что вчерашний разговор со звеном Косачаный передал ФСБшникам.
— Это их дела, — предупредил Гриневский. — Так что, Александр, мой тебе совет: думай головой, прежде чем что-нибудь сказать, и смотри, кто перед тобой.
— Спасибо, Николай Иванович. — Иванов благодарил искренне.
— И ещё, — Гриневский поднялся, — в этот раз отстоять тебя мне не удалось, но в следующий список я тебя включу обязательно. Так что — не подведи.
— Постараюсь, Николай Иванович.
Уходя, Гриневский крепко пожал руку, и Иванов остался один. Злость на Косачаного вскипела с новой силой. Настроение упало ниже ватерлинии. Иванов очень жалел о том, что не увидит сегодня Наталью. С ней он бы смог забыть обо всём плохом.
После ужина, отпустив Ващенку и Костина до утра, Иванов напился до беспамятства.
Утреннее пробуждение было ужасным: тяжёлая голова раскалывалась, во рту ощущался неистребимый привкус собачьего дерьма.
— Что мы вчера пили? — спросил Иванов помятого Фархеева.
— Водку, — хрипло ответил тот. — Башка трещит!
— Ты у кого её брал?
— В ларьке.
— Интересно, что они в неё добавляют? Яд какой-нибудь?
— Гонят из коровьего дерьма, — высказал догадку Фархеев. — Надо бросать пить, командир. Здоровья может не хватить на это.
Чтобы как-то привести себя в чувство, Иванов облился холодной водой из — под крана. Но это мало помогло — голова раскалывалась. Было такое ощущение, что одна половина болит сильнее, а другая совсем ничего не соображает. Необходимо было срочно похмелиться, но смотреть на водку без тошноты Иванов не мог и сильно жалел, что не приберёг для такого случая шампанского, как советовал Ковалёв. Но делать было нечего: с чувством великого отвращения Иванов налил треть стакана водки и через силу опрокинул её себе в рот. Проглотив содержимое двумя большими глотками, борясь с подступающей тошнотой, он высунулся в окно и стал глубоко дышать.
Минут через тридцать Иванов направлялся в столовую, чувствуя себя лучше. Возле входа слонялись Костин и Ващенка. По осунувшимся лицам подчинённых командир звена понял, что ребята тоже гульнули «по-гусарски».
— В столовой были? — не здороваясь, хмуро поинтересовался Иванов.
— Не хочется, — мрачно промычал Костин.
— Горячего чая попейте без сахара — помогает, — посоветовал Иванов и зашёл в помещение.
За завтраком в большом зале слышались разговоры лётчиков о каком-то упавшем ночью в горах вертолёте. Но из-за плохого самочувствия вдаваться в подробности Иванов не стал.
Горячий чай без сахара ожидаемого облегчения не принёс. Голова болела, приступы тошноты стали реже, но не проходили совсем. Иванов вышел из столовой и вновь наткнулся на Ващенку и Костина:
— Ну, что, братцы-кролики — начинающие алкоголики, летать-то сегодня сможете?
— Не впервой — отлетаем по первому классу, — ответил Ващенка, но оптимизма в его голосе Иванов не уловил.
— Да, ребятки, — произнёс он сочувственно, — дорвались вы до бесплатного. Ну, поглядим, насколько вас ещё хватит с такой жизнью.
Предполётные указания командир полка начал с сообщения:
— Сегодня ночью упал вертолёт майора Крапивина. Они врезались в одну из сопок Терского хребта. Экипаж и пассажиры погибли. Причины катастрофы выясняются. Возможно, что вертолёт был сбит. Прошу почтить память погибших минутой молчания.
В полном молчании лётчики поднялись и склонили головы. Каждый понимал, что завтра о любом из них командир полка может произнести такую же речь. Через минуту всем разрешили сесть.
Сразу после сообщения командира Иванов почувствовал беспокойство. Наташа должна была летать этой ночью. Но летал не один экипаж Крапивина, по этому маршруту работали три экипажа. Иванов без разрешения задал вопрос:
— Командир, а кто у Крапивина был на борту?
— Семеро раненых и сопровождающая медсестра.
— А фамилию медсестры не скажете?
— Списки у диспетчера, — ответил командир полка и начал предполётные указания.
Иванов ничего не видел и не слышал вокруг; он думал о Наташе: вдруг это она? Но успокаивал себя тем, что говорили о погибшей медсестре, а Наташа была фельдшером. Кое-как дождавшись окончания предполётных указаний, Иванов бегом кинулся к диспетчеру.
— Дай взглянуть на список погибших с экипажем Крапивина! — крикнул он с порога диспетчерской. Диспетчер протянул бумажку с фамилиями. Иванов судорожно пробежал глазами весь список: экипаж — нет, раненые — нет, в графе «сопровождающий» — прапорщик К… Острая боль резанула по глазам и вошла глубоко в сердце, буквы стали расплываться, Иванов почувствовал, как слабеют ноги. Нет — это не она! Он прочитал ещё раз. В графе «сопровождающий» значилось: «прапорщик Кубарова Н.Н.»… Иванов не помнил, кто и о чём его спрашивал, что говорил. Всё происходящее потеряло смысл, вокруг сгустилась глухая пустота. Наташи нет. Наташи больше нет! Такой замечательной, хорошей, милой, родной Наташки больше нет! Почему, Господи?! Почему она? Этого не может быть! Господи! Не может быть! Не может!..
Через какое-то время Иванов начал понемногу воспринимать происходящее: он сидел на стуле, кто-то входил в диспетчерскую, кто-то что-то говорил, но Иванов не мог пошевелиться, казалось, что мороз прошёл по телу и сковал позвоночник, руки и ноги. Наконец, до него дошло, что рядом стоит Ващенка и что-то говорит. Он уловил одно лишь слово «летать». Постепенно смысл этого слова стал доходить до него. Подумав о том, что сегодня нужно летать, Иванов произнёс:
— А Наташи нет…
— Я знаю. Летать сможешь? — Ващенка смотрел в упор.
Иванов кивнул:
— Андрюха, оформляйся на вылет. Я буду ждать на вертолёте.
Он встал и на ватных ногах вышел на улицу. Иванову было необходимо побыть одному. Но на аэродроме люди находились везде: в классах, на стоянках, даже в здании профилактория жили экипажи. Иванов медленно пошёл к своему вертолёту. Сказав ничего не понимающему борттехнику: «Ваня, погуляй, пока Ващенка не придёт», Иванов залез в грузовую кабину и закрыл за собой дверь. Тут он мог побыть один. И тут он мог позволить себе расслабиться.
— Наташка! — простонал Иванов, упав на откидные сиденья, и почувствовал, как к глазам подступили слёзы. Что это? Он не плакал с самого детства. Он не плакал, хороня товарищей, он сдержал слёзы, даже узнав о гибели близкого друга, а сейчас ему хотелось плакать. Иванов плакал. Ему припомнился последний вечер, проведённый с Наташей: она такая красивая, жизнерадостная! Нет, наверное, это ошибка — Наташа жива! Она не могла умереть. Иванов в это не мог поверить! «Господи, ну почему ты не сделал так, чтобы мы летали вместе? Я не хочу жить без неё! Дай мне погибнуть, Господи!», — просил Иванов.
Вдруг ему ясно вспомнился недавний сон: Наташа стоит на вершине башни, протянув руки навстречу Иванову, а вокруг льётся вода, пол под Ивановым опускается, и он не может добежать и докричаться до Натальи, а она не видит его. Монах появляется из ниоткуда и произносит: «Ещё не время!». Что «не время»? Господи, услышь меня! Что «не время»?
В дюралевый борт вертолёта постучали, и послышался голос Ващенки:
— Командир, пассажиры прибыли!
Иванов вытер лицо носовым платком, поправил форму и, приведя себя в порядок, открыл дверь: с улицы на него смотрели двенадцать пар глаз пацанов в военной форме и с вещмешками. «Соберись, Александр Николаевич, возьми себя в руки! Ты же не хочешь, чтобы эти молодые жизни остались на твоей совести?» — приказал себе Иванов и дал команду на посадку в вертолёт.