Страница 25 из 42
Черный ящик
К виолончелисту лучше было сходить после обеда. Пообедав, люди, как правило, благодушно настроены и приветливо взирают на мир и своих близких. После хорошего обеда — это может быть грибной суп, голубцы и сладкий ягодный пирог — в голову приходят приятные мысли. У виолончелиста, наверно, тоже улучшится настроение, и он сможет забыть о ста тысячах, которые так неожиданно утратил вместе со шляпой, если он утратил что — либо вообще.
Мы отправились к виолончелисту после обеда, но уже по дороге к нему стали нервничать.
— Послушай, обратилась я к Мацеку, — можем ли мы прийти к виолончелисту, если не знаем, где он живет?
— Но ты ведь знаешь.
— Да, но он думает, что я не знаю. Может быть, лучше сходить тебе одному?
— Мне! — негодующе возразил Мацек. — Да он же видел меня на дереве!
— Это как раз и хорошо! Если он видел тебя на дереве, то знает, что тебе известно, где он живет.
— А если он спросит, что я делал на дереве?
— Скажешь, что хотел поучиться у него готовить цветную капусту.
Мацеку идея не понравилась. Мне хотелось, чтобы пошел он, а ему — чтобы пошла я, и мы спорили, кто из нас пойдет, пока не дошли до стены. За стеной оставалось пройти немного, и следовало принять решение. Мацек, разумеется, этого сделать не мог, а на меня старинные стены произвели такое сильное впечатление, что я забыла, куда и зачем иду.
Я восхищалась красотой и очарованием разрушенного дворца. Он лежал в развалинах и потому казался гораздо более таинственным, чем в действительности. От него веяло историей и средневековыми легендами. Точь — в—точь как на картине "История взывает", которую я видела в Народном музее. Если бы я была художником, тут же передала бы на полотне все очарование увиденного.
Дворцы и замки имеют, как правило, два крыла. У этого левое крыло лежало в развалинах, а от правого осталась стоять стена с оконными нишами, в которых вместо цветов произрастали крапива и другие сорняки. А над крыльями возвышалась стройная башня с узкими окнами, в самый раз для духов и призраков. В каждой такой башне должны являться привидения. И подумать только, что наш виолончелист готовил здесь цветную капусту!
О калеке я уж и не вспоминаю. Он сам был похож на привидение, и ему впору здесь жить. Но пани Моника? Ей, должно быть, пришлось натерпеться страху.
С бьющимся сердцем я ожидала, из какого окна появится призрак. Однако вместо призрака появился пан Коленка, правда, не из окна, а из обычной двери. Спор о том, кто должен пойти к нему и показать шляпу, разрешился сам собой. Оставалось лишь подойти к нему и спросить: "Скажите, пожалуйста, это не та самая шляпа?"
Мы не сразу решили, кто к нему подойдет, а оптом заметили тот черный ящик, который нас окончательно добил. Пан Коленка вышел с огромным черным ящиком в руках, напоминающим по форме гробик. Он с трудом тащил свою ношу, почти сгибаясь под ее тяжестью, и потому выбрал не кратчайший путь через пролом в стене, а направился в сторону каштановой аллеи, ведущей к главным воротам.
— Что это он тащит? — прошептал Мацек.
— Представления не имею, — ответила я. — Может быть, в ящике что — то спрятано.
— Мне кажется, это футляр от виолончели.
— В равной мере он ожжет быть не футляром, а гробом, недаром черного цвета.
Нелегко было определить, что несет виолончелист, и мы двинулись за ним, стараясь остаться незамеченными. Нас разбирало неимоверное любопытство, куда это пан Коленка тащит таинственный ящик. Мы не узнали этого ни на Пасечной, ни на Полевой улице, ни у палаточных домиков туристского лагеря. И только на тропинке взорвалась новая бомба: пан Коленка шел к дому бородача!
— А я говорил, — дернул меня за рукав побледневший от переживаний Мацек. — Видишь, шляпа за сто тысяч и листочек… все сходится.
— Да не сходится пока, — фыркнула я. — Нужно еще проверить, что именно сойдется.
Тем временем под кедами пан Коленки поскрипывал песок, в густой листве посвистывал черный дрозд, а виолончелист, посапывая, тащился прямо к приюту бородача.
Около дома мы спрятались за самыми толстыми соснами в ожидании того, что будет дальше. А дальнейшие события немного напоминали спектакль. Виолончелист прошел под окнами, зашаркал ногами по коврику, но тут на крылечке появился бородач, по — театральному широко раскрыв объятия.
— Добро пожаловать, дорогой пан Валерий, добро пожаловать! Никак не могу вас дождаться.
Пан Коленка тоже раскрыл объятия, вернее, протянул одну руку, удерживая другой черный ящик.
— Наконец — то, профессор, — произнес он, задыхаясь. — Наконец… — И вместе с черным ящиком пал в объятия бородача.
Они вошли в дом, но окна были закрыты, и мы больше ничего не увидели. На счастье, бородач вскоре отворил окно, а мы, ступив на невысокий песчаный пригорок, наблюдали из — за деревьев в бинокль, что делается в комнате. Сначала не происходило ничего интересного. Виднелись только рыжая борода профессора, лоснящаяся лысина виолончелиста и широко распростертые над ними крылья ястреба. Они разговаривали, скорее всего о погоде, и пили кофе. И даже не взглянули на черный ящик, стоявший под чучелом утки.
— Самец, — шепнул Мацек.
— Где? — вздрогнула я.
— Не где, я говорю об утке, узнал по оперению.
Забавный этот Мацусь! Там пьют кофе, обстановка тревожная, а он помышляет об утином чучеле — селезень это или самочка! И вообще ничто его не волнует, так как, должно быть, знает, что за него нервничаю я.
Я же не могла дождаться, когда, в конце концов, они допьют свой кофе. Но вот бородач поднялся с места, встал и пан Коленка, и запахло новой сенсацией. Я увидела, как пан Коленка приближается к черному ящику… Подойдя к нему, он, задумавшись, немного помедлил и после таинственных манипуляций открыл.
— Я говорил, что это виолончель! — язвительно заметил Мацек.
Мацек был прав. В черном ящике покоилась виолончель, а раз она принадлежала пану Коленке, значит, он был виолончелистом. Вот это рулет с повидлом! Полная неудача! Никаких подозрительных действий, подобающих грозному и опасному преступнику. Просто пан Валерий Коленка стал перебирать пальцами струны виолончели, а потом водить по ним смычком, издавая режущие слух звуки.
Вдобавок ко всему, бородач принес откуда — то скрипку, и они забренчали уже вместе.
— Настраивают инструменты, — тоном профессионала произнес Мацек. — Сейчас начнут играть.
Мне едва удалось сдержать слезы. Я ждала от них чего — то иного, они меня полностью разочаровали.
— Мацек, — выговорила я, коснувшись рукой орнитолога, — быть может, бородач, этот самый профессор, вовсе не химик, а обыкновенный скрипач?
— Нет, — с важным видом ответил Мацек. — Он, наверно, как Эйнштейн, создает разные теории, а в перерывах играет на скрипке, чтоб голова не лопнула от всех этих формул и формулок. Это его хобби.
Я е хотела ему верить. Мне казалось, что они снова готовят какой — то большой сюрприз, чтобы обмануть всех и прежде всего меня.
— Ты не считаешь, — шепнула я Мацеку на ухо, — что у них это для отвода глаз?..
Мацек пожал плечами.
— Кому бы они хотели пустить пыль в глаза?
— А нам. Или Франту.
— Забудь об этом.
Пан Коленка, сидя на стуле, водил смычком по струнам, то же самое, стоя, делал и профессор. А к нам из окна плыла музыка.
— Прекрасно, — вздохнул Мацек.
— Что прекрасно?
— Не слышишь? Играют Генделя.
— Ты в этом разбираешься?
— Хожу на уроки музыки, учусь играть на рояле.
— Так скажи, когда это кончится. Я не могу больше терпеть.
— Они только начали, а тебе хочется, чтобы уже закончили.
— Любишь музыку?
— Обожаю.
— Ну так слушай, пока они играют, и соображай, что будет дальше. А я смотаюсь в гостиницу. Возможно, увижу там что — нибудь более интересное. Приходи, буду тебя ждать.