Записки орангутолога

Начало пути было жарким — солнце даже у горизонта пекло немилосердно. Но светило, краснея и остывая, быстро скрывалось за горами. С моря дул освежающий ветерок, я переставал щуриться и все бодрее шел к далекой светящейся вывеске «Жасмин».

С сумерками из своих укрытий появлялись многочисленные такси-фургончики и, включив фары, целыми стаями носились по шоссе в поисках пассажиров. И белый человек, с большим полиэтиленовым мешком, из которого выглядывали ласты и трубка для ныряния, устало бредущий по дороге, проложенной через пустыню Восточная Сахара, был для них даром небесным — как минимум пятью фунтами, лежащими на обочине. Поэтому таксисты, что бы не упустить добычу, начинали еще издали заливисто гудеть привлекая таким образом мое внимание, потом подъезжали ближе, останавливались и открывали дверцу своей колымаги. Я, злорадствуя в душе, дружелюбно улыбался очередному извозчику, отрицательно мотал головой, перебрасывал мешок с ластами на другое плечо и брел дальше. Водитель, открыв рот смотрел, как ветер безнадежно уносит в пустыню уже, казалось, положенные в карман пять фунтов, быстро сбавлял цену до стоимости коренного жителя или белой женщины. Но я был непреклонен, и с невозмутимостью верблюда неторопливо продолжал свой путь, экономя таким образом наличные, а заодно получая огромное моральное удовлетворение.

Я оторвался от своей коллекции и посмотрел в окно. Было совсем темно. Я оделся и пошел в столовую — ужинать.

В дверях я столкнулся с уже поужинавшим немцем-ихтиологом, уносящим в руке пару булочек — корм для рыб, а в очереди за десертом оказался рядом с силиконовой итальянкой, чувствующей себя в одежде явно стесненно. Завтраки в «Жасмине» были убогими, а вот к ужину повара старались. Особенно усердствовали кондитеры. Чтобы хотя бы попробовать все предлагаемые сорта тортов, желе, муссов и прочих восточных сладостей приходилось брать пару глубоких тарелок. Я заел очередной обильный десерт арбузом и вышел из столовой. Ветер к ночи чуть стих. На аллеях светились фонари. На открытой веранде сидели немцы, пили кофе и курили кальян, булькая водой и пуская клубы необычайно ароматного дыма. Итальянцы шли к танцплощадке и к эстраде. Я же отправился на ночную охоту.

Пансионат состоял из множества одноэтажных каменных коттеджей. Я шел по шелестящим от ветра зеленым улочкам, выбирал безлюдные проулки и медленно двигался мимо сложенных из ракушечника стен на которых были развешены редкие электрические светильники. У каждого фонаря на вертикальной стене сидел розоватый геккончик и огромными глазами заворожено смотрел на горящую лампочку. Неподвижная ящерица продолжала медитировать до тех пор, пока на свет не прилетала ночная бабочка. Тогда геккончик молниеносно перебегал по вертикальной стене и хватал насекомое.

Я, вспоминая свою охоту на квакш на Дальнем Востоке, продвигался вдоль стены и убедившись, что вокруг никого нет (особенно служащих-египтян, которые любили красться кустами), вставал на выступ стены и пытался схватить геккона. Это удавалось нечасто — почуяв опасность, юркие ящерицы мгновенно скрывались в какой-нибудь щели. Так что охота была очень азартной. Гекконов я собирался довезти живыми до Москвы и подарить своему приятелю-террариумисту.

Сегодня мне не везло — удалось поймать всего две ящерицы. Я вышел на главный, хорошо освещенный «проспект» нашего пансионата. По нему неторопливо прогуливались редкие пары. Большинство же обитателей «Жасмина» сидели на верандах, переваривая обильный ужин и нежась под черным египетским небом и струями теплого ветра.

Я уже почти добрался до своего жилища, как вдруг с одной из веранд я услышал: «Ком! Ком!»

Знакомый пожилой немец, тот самый, что любил кормить рыб, махал мне рукой. Рядом стояла его супруга — плотная, краснощекая, седая дама. Немец подошел ко мне, взял за руку и повел на свою веранду.

— Скорпион, скорпион! — хором запричитала немецкая чета.

Я обрадовался — какая удача увидеть, а может быть и поймать местного скорпиона!

— Где? — спросил я по-английски.

Немец явно не понял меня, но ткнул пальцем в потолок. Я посмотрел туда. На потолке сидел геккон. На каждом пальце рептилии были крохотные подушечки, а не коготки, как у гекконов сидевших у фонарей. Такое альпинистское снаряжение позволяло ящерице свободно гулять по потолку. Этого вида еще не было в моей коллекции.

— Это не скорпион, — я продолжил общаться с немцами на единственном иностранном языке, на котором мог изъясняться. — Это ящерица.

Но немцы лишь пожимали плечами и дружно твердили: «Скорпион! Скорпион!»

— Это не скорпион, — настаивал я. Потом произнес, как мне показалось более привычное для немецкого уха, чем английское lizard, слово — reptilian.

Но и его немцы не знали. Теперь они уже сбились с ритма и вразнобой голосили: «Скорпион!».

Я постоял, подумал, какой бы еще синоним им предложить. Наконец меня осенило.

— Это маленький динозавр, — сказал.

Вероятно, немцы не знали слово «little», а слово «dinosaur» знали, так как они вдруг замолчали и в недоумении уставились на меня.

— Это не динозавр! — наконец авторитетно заявил немец глупому русскому, который путался не только в типах Царства животных, но и в палеонтологической летописи. — Это скорпион!

Я понял, что словами тут делу не поможешь, забрался на пластмассовый стул, стоящий тут же на веранде, и стал осторожно подводить руку к ящерице.

Немец торопливо отошел в сторону, а его жена, взвизгнув, исчезла за дверью своих апартаментов. Я посмотрел вниз, ободряюще улыбнулся и побледневшему ихтиологу, и его супруге, с ужасом и любопытством наблюдающей за мной из узенькой щели чуть приоткрытой двери.

От моей руки до рептилии оставалось не больше десяти сантиметров. Я хлопнул ладонью, пытаясь накрыть геккона, но реакция у него оказалась превосходной. Ящерица, для которой рядом — на соседней стене — было множество укрытий: щелей, выбоин и скважин — выбрала совершенно непредсказуемый маршрут.

Под истошный и все усиливающийся вой немки, геккон строго по прямой линии стремглав перебежал по ровному потолку около четырех метров, юркнул в чуть приоткрытую дверь и скрылся в недрах номера пожилых супругов.

Реакция у немки была гораздо хуже, чем у рептилии. Только спустя пару секунд пожилая фрау захлопнула дверь, оставшись таким образов с чудовищем-скорпионом в одной комнате. Супруг поспешил ей на выручку. А я слез со стула, и хотя на меня уже никто не смотрел, с достоинством поклонился, как мастер бильярда, пославший труднейший шар точно в лузу, и ушел.

В своем номере я пристроил пойманных гекконов, то есть положил носок, в котором сидел мой сегодняшний улов на нижнюю полку холодильника, А потом покинул свой номер, но на этот раз не для того чтобы охотится на рептилий, а просто погулять по берегу.

Ближе к морю светились многочисленные огни маленьких ресторанчиков. В самом крайнем шумно гуляла компания серфингистов. Я, чтобы сократить путь, прошел через неосвещенный теннисный корт. По асфальту в дальний угол корта молниеносно пронеслась серая тень.

— Крыса, — подумал я. Но животное, оказавшись в углу, как-то странно пыталось залезть на отвесную деревянную ограду теннисного корта. Я поспешил туда. Движения животного не были похожи на движения млекопитающего. Во-первых, оно не прыгало, во-вторых, однообразно, как заводная игрушка, все время срываясь вниз, карабкалось по доскам, а в-третьих, не сменило тактику даже тогда, когда я оказался рядом. Это была не крыса, а огромный краб-привидение. Я подошел ближе. Краб наконец одумался, метнулся вбок, нашел щель в стене корта, просочился сквозь нее и почти невидимым серым облачком улетел над самой землей в сторону моря.

На танцевальной площадке, под звуки небольшого оркестрика, вальсировали редкие пары. Зато в стороне у изгороди, отделявшей территорию «Жасмина» от дикого пляжа, было многолюдно и шумно. Администрация пансионата устроила шоу под названием «Ужин у бедуинов». Там был раскинут шатер, стоял верблюд, горел костер, при свете которого белокурая красотка (русская, которую я неоднократно встречал на пляже) исполняла танец живота.