Океаны Айдена

– Ты – идти Бур. Идти быстро-быстро! Сказать Бур: прислать сюда две руки женщин, ловить мясо для котла.

Трог кивнул и растворился в полумраке. Пусть приведет женщин; они крепкие, свирепые и в драке не уступают мужчинам. Одинцов чувствовал, что на этот раз ему нужна помощь. Пришельцев оказалось больше сотни, и, значит, атака справа будет слабее. Такое иногда случалось: в зависимости от темперамента и личных пристрастий, нападающие предпочитали прорываться либо мимо слоновьего бивня, либо правее, мимо камня, похожего на спину двугорбого верблюда, где располагался командный пункт вождя. На этот раз предпочтение было отдано бивню.

Дождавшись, когда первая группа пришельцев окажется в пяти шагах от каменистой гряды, Одинцов, по-разбойничьи свистнув, выскочил из своего укрытия. Затем свист раздался снова – когда, приблизившись к шеренге трогов, он пустил в дело чель. Звук рассекаемого сталью воздуха оборвался сочным хрустом, потом все начало повторяться в мерном ритме джазового оркестра: ссс-чпок!.. ссс-чпок!.. ссс-чпок!..

С реакцией у пещерных жителей было плоховато. Точнее говоря, они могли двигаться быстро, но прежде им требовалось подумать, куда бежать и зачем. Думать же они не любили. Те немногие, кто оказывался способным на такой подвиг, становились вождями или шаманами – может быть, один-два из сотни. Одинцов уже не раз замечал, что примитивное общество его мохнатых соратников испытывало острейший дефицит по части интеллектуалов. Временами троги напоминали ему бомжей, что толкутся у ларька, окружая заводилу, самого крепкого и хитрого, в чью ладонь суют рубли, сбрасываясь на бутылку.

Еще одно роднило их с бомжами: присущее дикарям звериное чувство самосохранения у них казалось притупленным или, во всяком случае, не приводившим к инстинктивной быстрой реакции. Никаких опасных животных на островах Зеленого Потока не водилось, а самая крупная рыба – из тех, что представляли интерес с гастрономической точки зрения, – была длиною в руку. Прозябание в пещерном мирке, монотонное и тягучее, резко отличалось от полной приключений жизни охотничьих племен. Тут существовали лишь две опасности: очутиться в котле и погибнуть в стычке с пришельцами. Но в этих схватках трог противостоял трогу, и шли они на равных.

Это было племя тугодумов. Возможно, потому его и вытеснили в самое гиблое, самое мерзкое место на всей планете. Думай хоть целый год, хуже не придумаешь!

Одинцов скосил уже десяток мохнатых фигур, когда остальные, опомнившись, с ревом навалились на него. Он перехватил древко челя посередине обеими руками и вступил в ближний бой. В серебристом свете Баста тускло мерцало лезвие, вспарывая животы, отсекая руки и разбивая черепа; иногда Одинцов наносил удар концом рукояти, где торчал острый стальной наконечник, чувствуя, как он погружается в податливую плоть. Четверка телохранителей прикрывала его со спины, резво орудуя дубинками. Потом их осталось трое, двое, и Одинцов вдруг понял, что их постепенно оттесняют к камням. Это было плохо. Говоря по правде, это никуда не годилось! Среди высоких каменных обломков он не мог как следует размахнуться своим оружием.

Он прижал чель к груди и, словно живой таран, ринулся налево, туда, где шеренги темных фигур казались не такими плотными. Он сбил пятерых или шестерых трогов, запнулся, упал на колени, потом на бок и быстро перекатился по неровной почве на свободное место. Позади него слышался хруст костей и сдавленные вопли – толпа нападавших приканчивала телохранителей. Похоже, они даже не поняли, куда подевался главный убийца, и продолжали в тупом ожесточении терзать обмякшие тела.

Одинцов вскочил на ноги и двумя ударами клинка прикончил двух отставших пришельцев. Он находился сейчас с тыла мохнатой орды и мог разделаться еще с десятком-другим трогов до того, как его заметят. Если он не ошибся в счете, перебито уже тридцать нападавших – примерно четверть. Раньше этого хватало, чтобы остальные разбежались с испуганным воем, но сейчас их было много, чересчур много.

Георгий Одинцов, полковник в отставке, вольнонаемный служащий и испытатель баргузинского Проекта, он же – Аррах Эльс бар Ригон, нобиль империи Айден и герой Хайры, вздохнул и опять взялся за чель. Ему приходилось тяжким трудом отрабатывать пищу и кров, предоставленные повелителем троглодитов на этой окраине мира. Конечно, он сам мог бы захватить власть в племени, прикончив Бура, но, в сущности, ничего бы не переменилось. К тому же Одинцов знал, что рано или поздно уйдет отсюда, и тогда племя Ай-Рит неизбежно погибнет без толкового лидера. Он не хотел такого исхода; как бы то ни было, добром или силой, айриты все же приютили его.

Снова свистел клинок, падали темные коренастые фигуры, площадку перед скалистой грядой оглашали нечленораздельный рев и хрипы умирающих. Потом за валунами на дальней ее стороне мелькнули смутные тени, камни и стрелы обрушились на пришельцев, и Одинцов понял, что пришла подмога. Он тут же бросился на землю – ему совсем не улыбалось получить стрелу в плечо или между ребер. Вдали раздавался голос Бура – очевидно, тот справился со своей работой на правом фланге и решил лично оказать поддержку лучшему бойцу племени. Теперь нападавшие были обречены – с вождем пришло не меньше полусотни воинов, мужчин и женщин.

Пришельцы прекратили сопротивление, сгрудившись посреди площадки обреченной толпой. Проиграв, они превратились в фаталистов. Не все ли равно, где погибнуть от удара палицы – тут, наверху, или в пещерах… Конец был один, и потерпевшие поражение с роковой неизбежностью попадали в котел. Правда, у некоторых, наиболее крепких, оставалась надежда занять места погибших айритов. Пещеры под скалой были довольно просторны и могли приютить и прокормить сотню взрослых и сотню детенышей; Бур же, весьма ревностно относившийся к своим обязанностям вождя, следил, чтобы племя всегда могло выставить не меньше семи-восьми десятков сильных бойцов.

Одинцов поднялся на ноги и помахал челем над головой. Женщины собирали оружие пришельцев, часть мужчин повела пленников к пещерам, остальные начали стаскивать в кучу тела убитых – главную ценность, которой побежденные могли поделиться с победителями. Бур, переваливаясь на коротких ногах, подошел к Одинцову. Судя по разинутой пасти, что означало улыбку, вождь был доволен.

– Хорошо. Четыре руки чужих… Там, – он махнул волосатой лапой направо, – две руки. Хорошо!

Бур мучительно сморщил лоб, вычисляя.

– Шесть! Шесть! – Ударив себя в грудь, он разразился звуками, похожими на радостный хохот. – Шесть – идти, – переставляя два толстых пальца левой руки по ладони правой, Бур показал, как оставшиеся в живых враги бредут к пещерам. – Остальные – лежать! Много, много – все лежать! – Вождь склонил голову к плечу и закрыл глаза, изображая мертвеца.

Он был очень неглуп, этот Бур, скорее даже умен – с точки зрения трогов, конечно. Он умел считать до ста, складывать и вычитать – тоже в пределах сотни, мог делить на два, на три и даже на четыре. К тому же он обладал твердым характером, физической силой и определенными тактическими способностями. Словом, лучшего компаньона в дальнейших странствиях трудно было бы желать, если бы не одна загвоздка: Одинцов люто ненавидел этого пожирателя человечины. Расовая неприязнь к этому не имела отношения; собственно, ее у Одинцова не было, так как за время своей военной карьеры он больше дрался за черных и желтых против белых. Теперь вот дерется за волосатых, и в принципе они ничем не хуже негров… За одним исключением: ни сомалийцы, ни ангольцы не являлись каннибалами.

Но в спутники вождь не годился еще потому, что был начисто лишен любопытства. Он имел практический склад ума, принимал обстоятельства как должное и стремился извлечь из них выгоду, не думая о причинах, эти обстоятельства породивших. Хороший предводитель, но, в сущности, никудышный помощник в дальней экспедиции. Потому и сидел он на своей скале, наслаждаясь сытым благополучием, которым осчастливил племя стальной одинцовский клинок.