Страница 3 из 6
Я трижды начинал свою речь, и трижды меня заглушали аплодисменты, но очень скоро терпение мое кончилось.
– Заткнитесь, салаги! – рявкнул я, и все мгновенно замолчали, разинув рты от удивления. Угрожающе оскалившись, я добавил: – Это есть самый счастливый момент моя жизнь, клянусь громом!
Изумленные зрители захлопали без особого энтузиазма, а рефери жестом пригласил нас пройти в центр ринга. И вот, когда мы сошлись лицом к лицу, у меня отвисла челюсть, а рефери воскликнул: "Ага!", словно гиена, заметившая попавшее в капкан животное. Судьей матча оказался тот самый здоровенный болван, которого я отдубасил в переулке!
Не обращая особого внимания на Хакона, я с опаской уставился на рефери, бубнившего указания на каком-то скандинавском языке. Хакон утвердительно кивнул и ответил что-то на том же языке. Рефери свирепо взглянул на меня и буркнул что-то, в ответ я тоже кивнул и рявкнул: "Й-а-а!!" как будто понял его слова, и отвернулся в свой угол.
Он шагнул ко мне и схватил за перчатки. Сделав вид, что осматривает их, он прошипел так тихо, что не услышали даже мои секунданты:
– Ты никакой не швед! Я знаю тебя. Ты назвал свою собаку "Майк". В южных морях есть только один белый бульдог с такой кличкой! Ты – Стив Костиган с "Морячки".
– Не говори никому, – нервно прошептал я.
– Ха! – ответил он со злостью. – Теперь я тебе отомщу. Давай начинай бой. А когда он закончится, я объявлю, что ты самозванец! Эти парни вздернут тебя на стропилах!
– Ну и зачем тебе это нужно? – прошептал я. – Держи это в тайне, и я отмусолю тебе пятьдесят баксов после матча.
– Ха! – Он презрительно фыркнул в ответ на мое предложение и, указав на синяк под глазом, полученный от меня в подарок, зашагал в центр ринга.
– Что сказал тебе этот норвежец? – спросил Билл О'Брайен.
Я не ответил ему, потому что слегка растерялся. Взглянув на толпу зрителей, я признался самому себе, что упомянутая рефери перспектива мне совсем не нравится. Я не сомневался, что скандинавы озвереют, узнав, что какой-то чужак выдает себя за одного из них, и понимал, что возможности мои не беспредельны. В смертельной схватке даже Стив Костиган способен одолеть только ограниченное число человек. Но тут прозвучал гонг, и я забыл обо всем, кроме предстоящего поединка.
Я впервые посмотрел на Хакона Торкилсена и понял, чем он заслужил такую репутацию. Это был не человек, а пантера: высокий, худощавый, прекрасно сложенный молодой боец с гривой соломенных волос и холодными стальными глазами. В сравнении с моими шестью футами он был ростом шесть футов один дюйм и весил сто восемьдесят пять фунтов против моих ста девяноста. Хакон был в прекрасной физической форме, а когда двигался, его упругие мышцы перекатывались под белой кожей. Мои черные волосы сильно контрастировали с его золотистой гривой.
Он налетел на меня и нанес левый хук в голову, а я ответил ударом справа по корпусу, заставив его выпрямиться в полный рост. Однако торс Хакона был защищен панцирем из стальных мышц, и даже такому бойцу, как я, предстояло немало потрудиться, чтобы пробить брешь в его обороне.
Хакон был снайпером, поэтому начал наносить мне быстрые прямые удары левой. Поначалу так поступают все мои соперники – думают, что я сосунок и меня можно подловить на ударе левой. Но очень скоро им приходится отказаться от атаки такого рода. Я не обращаю внимания на легкие удары слева. И на этот раз я прошел сквозь шквал таких ударов и нанес Хакону мощнейший удар под сердце, от которого он издал удивленный стон.
Отбросив свою прежнюю тактику, датчанин стал молотить меня обеими руками, и, должен заметить, кулаки у него были отнюдь не пуховыми!
Мне нравятся такие схватки. Хакон стоял прямо передо мной, нанося и принимая удары, и мне не нужно было гоняться за ним по всему рингу, как это бывало со многими моими противниками. Он осыпал меня ударами, но мне по душе такой стиль, и я, улыбаясь во весь рот, стал лупить его по корпусу и по голове. Удар гонга застал нас за обменом ударами в центре ринга.
Толпа оглушительными приветствиями проводила каждого из нас в свой угол, но от одного вида нашего рефери Ярссена, который недобро уставился на меня и при этом загадочно указывал на синяк под глазом, улыбка мгновенно слетела с моих губ.
Я решил как можно быстрее разделаться с Торкилсеном и прорваться сквозь толпу зрителей, прежде чем Ярссен успеет раскрыть мою роковую тайну. Только я собрался рассказать обо всем Биллу, как кто-то дернул меня за ногу. Я глянул вниз и увидел изумленную усатую физиономию Старика.
– Стив! – жалобно заныл он. – Я попал в жуткую переделку!
Билл О'Брайен подскочил так, словно его ножом пырнули.
– Нечего орать "Стив" на весь зал! – прошипел он. – Хочешь, чтобы толпа нас придушила?
– Я попал в жуткую переделку! – запричитал Старик, заламывая руки. – Если ты мне не поможешь, я – конченый человек!
– Да в чем дело? – удивленно спросил я, перегнувшись через канаты.
– Во всем виноват Гид Джессап, – простонал он. – Этот гад напоил меня и втянул в спор. Он знает, что я ничего не соображаю, когда напьюсь, и обманом заставил сделать ставку на Торкилсена. Я же не знал, что ты тоже будешь драться...
– Что ж, – сказал я, – это конечно неприятно, но ты всего лишь проиграешь пари.
– Но я не могу! – завопил он. Бум! Раздался удар гонга, и я вылетел из своего угла ринга, а Хакон из своего.
– Я не могу проиграть! – крикнул Старик, перекрывая шум толпы. – Я поставил на кон "Морячку"!
– Что-о? – заорал я, на мгновение забыв, где нахожусь.
Бац! Хакон едва не снес мне башку размашистым ударом справа. Дико взвыв, я сильным ударом раскровянил ему физиономию, и мы стали от души молотить друг друга обеими руками.
Этот датчанин был крепким парнем! Он, не моргнув, держал такие удары, от которых другие на его месте давно зашатались бы, и смело шел навстречу новым. Но перед самым ударом гонга я застиг его врасплох и молниеносным хуком слева послал на канаты. Шведы вскочили со своих мест и завопили как львы.
Я сел на табурет в своем углу и взглянул на Старика. Тот аж пританцовывал от волнения.
– Так что это значит – поставил на кон "Морячку"? – требовательно спросил я.
– Очухавшись, я узнал, что поставил свое судно против "Черного короля", паршивого корыта Джессапа, которое, по слухам, признано морским регистром непригодным и пойдет ко дну, как только выйдет из порта, – проскулил Старик. – Он подло обманул меня! Я был невменяемым, когда заключал это пари!
– Тогда не плати! – проворчал я. – Джессап – подлец! – Он показал мне бумагу, которую я подписал спьяну, – застонал Старик. – Контракт, подтверждающий наше пари! Если бы не это, я б ни за что не заплатил. А теперь, если я не заплачу, он будет во всех портах всех морей показывать этот контракт и обзывать меня обманщиком. Ты должен проиграть!
– Вот здорово! – воскликнул я, выходя из себя. – Это чертовщина какая-то...
Бум! Снова зазвенел гонг. Я вышел на ринг расстроенный, думая совсем о другом. Хакон налетел на меня и прижал к канатам, где я наконец очухался и отбил атаку. Но у меня в ушах все еще звучали стенания Старика, поэтому я не смог воспользоваться своим преимуществом, и Хакон накинулся на меня с новыми силами.
Датчане взвыли от восторга, когда он стал гонять меня по рингу, осыпая ударами. Однако его удары не причиняли мне никакого вреда, так как я успел закрыться руками. Перед самым ударом гонга я неожиданно вышел из защиты и провел сильнейший левый хук в голову, от которого мой противник зашатался на ногах.
Рефери злорадно взглянул на меня и снова показал на свой подбитый глаз, а я, сжав зубы, едва сдержался, чтобы не уложить его одним ударом. Усевшись на свой табурет, я принялся выслушивать жалобные причитания Старика, которые с каждой минутой становились все невыносимее.
– Ты должен проиграть! – вопил он. – Если Торкилсен не выиграет бой, я разорен! Если бы спор был честным, я бы расплатился, сам знаешь. Но меня надули и хотят обокрасть! Посмотри, вон эта скотина машет в мою сторону проклятой бумажкой! Это выше человеческих сил! От такого любой запьет! Ты просто должен проиграть!