Неспособный к белизне

— Ты просила о помощи? — хрипло спросил он.

Белведка только кивнула. Вряд ли грубые по здешним меркам красоты черты Кондрахина ассоциировались у неё с обликом спасителя.

— Уходим. Быстро!

Лишь время спустя он понял, какую огромную несусветную чушь нёс в себе его короткий приказ. Уведи он в белведку в одиночку, куда бы они делись? Как-то Юрию не приходило в голову, почему на улицах он видит практически только мужчин. Рабочие белведки не в счёт: ничем они не отличались от мужчин. Но ведь рождаются у них дети! И не реже, чем на Земле. Но, чтобы не разбираться, а всем нутром чувствовать естественность происходящего, надо родиться на Белведи и быть белведом.

Годичный гормональный цикл у местных женщин регулярно возвращал им необходимые для воспроизведения потомства облик и способности. Но процесс этот не был единомоментным: легло спать бесполое существо, а проснулась писаная красавица с прелестными округлостями. Нет, изменения и внешние, и внутренние развивались постепенно. За этот подготовительный срок женщина решала для себя, хочет ли она ребенка, ограничится ли половыми связями без зачатия, либо же будет вообще избегать близости. В любом случае, когда природные метаморфозы достигали максимума, и белведка начинала источать столь притягательный для мужчин аромат, она уединялась — одна или с кем-то. Иначе она и шагу бы не смогла ступить, не подвергшись сексуальному домогательству. Даже профессиональные жены, узаконенные только на Занкаре, никогда не появлялись среди публики на виду. Лишь при затухании гормонального выброса белведка, еще сохраняя женские формы, могла без риска появиться в обществе. Освобожденная Кондрахиным пленница, как и все профессиональные жены, постоянно находилась на пике активности. Этого он, разумеется, знать не мог.

Прежде чем покинуть комнату, Кондрахин на миг задержался у входной двери, прислушиваясь. Шум битвы внизу стих, но с лестницы раздавался дробный перестук нескольких пар ног. Свои? Чужие? Властным жестом приказав белведке прижаться к стене и молчать, Юрий осторожно выглянул через щелку.

Хвала всем богам всех бесчисленных миров: свои! Больше не таясь, Юрий громко крикнул:

— Манаити! Сюда! Я здесь!

— Жив, боец? — подбежал запыхавшийся занкарец. — А я боялся, тебя положили. Хотя, куда им! Ого! А ты время не терял! — наконец разглядел он белведку.

Ноздри его зашевелились, а глаза затуманились.

— Это её ты видел? Можешь оставить нас наедине?

— Не время, Манаити-ган, — ответил Кондрахин, по простоте земной души полагая, что занкарец хочет переговорить с женщиной один на один. Но его ответ случайно попал в точку.

— Да, ты прав, — нехотя согласился Манаити, по прежнему не отрывая взгляда от пленницы. — Надо уходить. Еще кто на этаже есть? Тогда поспешим. Один из наших убит, придется уносить: моих людей в городе знают.

Отряд победителей почти успел добраться до ворот, когда незапертая Манаити калитка отворилась. Бандит выстрелил первым, но промахнулся. Тотчас последовал ответный залп из десятка стволов. В один миг всё переменилось: осаждающие превратились в осажденных. Кроме того, они представляли собою прекрасные мишени на открытом пространстве. Жидкий кустарник за их спинами едва ли мог послужить прикрытием.

— Всем назад! — скомандовал Манаити. Правда, Кондрахину показалось, что команда запоздала. По крайней мере, он уже улепётывал, схватив белведку за тонкое запястье.

Иных строений, кроме особняка, на территории не было. Держать оборону можно было только здесь. Но готовности сложить голову за Манаити Кондрахин не испытывал. Не задерживаясь, он повлек белведку за собой на второй этаж, памятуя, что все окна нижнего яруса закрыты толстой решеткой. Спиною он почувствовал, что главарь бандитов последовал за ним; остальные спешно сооружали баррикаду у входной двери.

— Юрен, что ты затеял?

Манаити наконец нагнал беглецов. Кондрахин бросил на него быстрый взгляд, что-то прикидывая.

— Уходим втроём. Твои пусть обороняют вход. Это наш единственный шанс.

— Но как?! — чуть ли не простонал Манаити. — Летать я не научился. И по голой стене мне не вскарабкаться.

Манаити говорил только о себе, словно рядом не было чуть не освобожденной ими белведки. Видимо, обстоятельства сильно подорвали его сексуальную энергию.

— Сколько твои смогут продержаться? — игнорируя крик бандитской души, спросил Юрий.

— Почём я знаю. Ну, может, пару гатчей. Не больше — зарядов не хватит.

— Два гатча… — наморщил лоб Кондрахин. — И много, и мало. Хорошо. Делаем вот что: пробежим по всем комнатам. Должны здесь быть если не веревки, то, по крайней мере, хоть какие-то крепкие тряпки. Придется спуститься со второго этажа. И не просто тихо, а так, чтобы ногу не подвернуть. Ноги нам ой как потребуются. Как только эти ворвутся в дом, изо всех сил бежим к воротам. Даже если заметят и откроют стрельбу, не останавливайтесь. С такого расстояния по бегущему попасть практически невозможно. Остальное, Манаити, зависит от твоей машины. Всё понятно? Тебе, надеюсь, тоже? — повернулся он к женщине. — Или предпочитаешь оставаться здесь?

В ответ та лишь крепко схватилась за рукав его спортивной куртки.

Из найденного постельного белья, напоминающего земные пледы, Юрий изготовил, связывая их прочными узлами, три надежные веревки.

— Хватило бы одной, — ворчал, поторапливая его, Манаити.

— Умолкни. Хочешь жить, слушайся меня. Лучше слушай, когда твои бойцы полягут. Или сдадутся.

— Не сдадутся: смысла нет. Мы пятерых ихних положили. Так что всё равно не пощадят. А почему мы заранее не спустимся?

Кондрахин так выразительно взглянул на занкарца, что тот даже съёжился. Морально добивая его, Юрий пояснил белведке:

— Если штурм затянется, хотя и это не обязательно, эти лихие белведы будут искать обходные пути. Не уверен, что у них нет тайного лаза с этой стороны дома. Или попробуют проникнуть сюда так же, как и я. С фасада не получится — наши их перестреляют. Стало быть, зайдут с тыла. Окажись мы на их пути, бежать будет некуда.

Произнося этот монолог, Кондрахин глазами обшаривал комнату, обдумывая, за что закрепить концы веревок. Здесь не было ни батарей отопления, ни оконных переплетов, ни массивного шкафа, ни, на худой конец, старинного дубового стола, как полагается в приключенческих романах. А время поджимало.

— Манаити, не стой, как колода. Нужна палка, хоть какая-нибудь (слово "швабра" в языке уан отсутствовало), и — живо!

То ли бандита, действительно, проняло, то ли просто повезло, но через минуту он вернулся с куском металлической трубы, оторванной им от перил лестницы. Кондрахин быстро примерил: железка была шире оконного проема.

— Может, мне проследить с той стороны? — почему-то шепотом спросил Манаити.

— Убью, если высунешься, — без тени угрозы сказал Юрий. — Лучше слушай, что происходит.

А происходила ожесточенная схватка. Осажденные не собирались сдаваться, даже не видя рядом с собой главаря, ради которого они жертвовали жизнью. Видимо, действительно, отступать больше некуда. Поневоле Юрий проникался к ним уважением. Вообще, белведы по складу характера в основном были бойцами. Но и среди бойцов встречаются заячьи сердца. Судя по всему, Манаити прекрасно подбирал помощников. Вероятно, самым слабым звеном в им же созданной системе был он сам. Но, даже если Манаити и был не на шутку перепуган, держался он вполне достойно, разве что язык выдавал его волнение.

— Юрен, почему ты без оружия? Мы подобрали пять стволов…

— Я сам — оружие, — не прерывая своего занятия, отвечал Кодрахин. — И гораздо более эффективное, чем твои стрелялки.

Впрочем, от предложенного ствола он не отказался.

Женщина, по его заданию, вела наблюдение из окна, сама не показываясь наружу.

— Пора, — внезапно сказал Кондрахин, одновременно выбрасывая свободные концы веревок через окно. Он первым уловил по слуху кардинальное изменение ситуации. Боевики Пач Лу одолели, и вот-вот ворвутся на второй, уже никем не обороняемый, этаж.