Страница 19 из 63
Вот где пригодилась школа профессора Мирицкого и, казалось бы, негативный опыт отрицательных результатов. "Отрицательных результатов, Юрочка, не существует, — повторял в свое время Мирицкий, когда его студент опускал руки после сотой или тысячной попытки неудачного прочтения мыслей, — ведь мы на самом деле определили еще одно из условий, при которых это не действует".
Кондрахин разделся донага и принялся с помощью прибора тщательно исследовать поверхность своего тела — везде, куда мог дотянуться. Левую руку он тоже проверил, зажав проводок с электродом зубами, поскольку пальцы поврежденной руки совершенно его не слушались. Белведский аппарат работал безотказно везде, кроме правой руки, от плеча до кончиков пальцев. Попутно Юрий установил и назначение средней шкалы: она рекомендовала силу тока для воздействия. Правда, стрелка прибора в большинстве случаев зашкаливала, еще раз напоминая, что белведы — не люди.
Оставалось испытать аппарат на себе. Нет, Юрий не рассчитывал на улучшение состояния, тем более, на излечение. Сама мысль об этом, если бы и промелькнула, вызвала бы снисходительную улыбку. Просто он должен испытать сам те ощущения, которые суждены его будущим — возможным — пациентам. Для крепления электродов предлагалось воспользоваться популярным на Белведи прозрачным пластиком. Особенно широко им пользовались в спортивной медицине для заклеивания царапин и небольших ранок. Имелся таковой и в аптечке Кондрахина.
Укрепляя электроды на правой руке, он мимолетно отметил, что волосы на коже пора уничтожать вновь. Да и ежик волос на голове уже немного великоват для белведа.
Юрий установил силу тока на минимальное значение, которое позволял регулятор. Требовалось еще меньшее, но, судя по довольно вялому пробегу индикаторной стрелки на второй шкале, погрешность была небольшой. Первые минуты Юрий ничего не чувствовал. Ни боли, ни жжения, ни пульсации — ровным счетом ничего. Оговоренная длительность процедуры составляла пятнадцать белведских минут, как раз продолжительность поединка в спортивном погле. Несмотря на отсутствие эффекта, Кондрахин решил не отступать от инструкции.
Минула половина отведенного времени, когда Юрию показалось, что он чувствует, будто мизинец его правой руки подергивается. Зрение опровергало это. Тем не менее, с каждой минутой, ощущение усиливалось и стало умеренно болезненным. Постепенно оно распространилось и на остальные пальцы, а потом и на кисть в целом.
Кондрахин попробовал чуть-чуть пошевелить пальцами. Ничего не получилось. Ну, конечно, самовнушение. Доведя процедуру до конца, он отсоединил электроды и отключил питание прибора. По крайней мере, теперь он сможет воспользоваться им для оказания помощи занедужившим белведам. Теперь пора было реализовать хоть и мимолетную, но более актуальную мысль — привести в порядок свой "камуфляж". Юрий растер мазью для уничтожения волос всё тело, благо был обнажен. С левой рукой, правда, пришлось ограничиться очень ограниченным участком. Через пару минут мазь можно было смыть вместе со щетинкой еле отросших волосков. Вот бы такое бы снадобье доставить на планеты земной грозди! Ни тебе заточки бритв, ни порезов. Помазал лицо и умылся.
Со стрижкой дело обстояло сложнее. По понятным причинам расчесок на Белведи не выпускали, отсутствовало даже понятие о таком обыденном для землянина предмете. Кондрахину пришлось сконструировать для себя специальный агрегат из двух самостоятельно изготовленных примитивных расчесок с зажатой между ними полосой очень остро заточенного лезвия. Пока работали обе руки, процесс стрижки, хотя и был не слишком комфортен, отнимал не столь уж много времени. Сейчас же, вынужденно пользуясь одной лишь левой рукой, Кондрахин чуть не свернул себе голову.
Когда было покончено и с этим нелегким занятием, он спохватился: до визита к маркизу оставалось три четверти часа. Завтраком пришлось пожертвовать.
Его высочество Вианут, герцог Мадирский, оказался таким глубоким стариком, каковых Юрий не видел за всё время пребывания на Белведи. Белведы с возрастом не так уж сильно меняются, во всяком случае, заметно меньше, чем люди. И лишь за несколько лет, а то и месяцев до смерти тело начинает стремительный распад. Так вот, герцог Вианут походил на высушенную мумию. Голос его оказался скрипучим и одновременно дребезжащим, как болтающаяся на ветру оконная створка с разбитым стеклом. Ходили слухи, что маркиз выжил из ума еще в лучшие свои годы, но подтвердить или опровергнуть эти слухи за время краткой аудиенции не представлялось возможным. Во всяком случае, Вианут оставался одним из богатейших белведов Фитира.
Свидетельством помешательства сановного старика считали его страсть к науке. Точнее, к распространению знаний. За свой счет он приглашал в столицу королевства крупнейших ученых со всего мира для проведения одной-двух лекций, на которые допускались все желающие. Но допуск этот маркиз осуществлял самолично, беседуя с каждым претендентом. Возможно, когда-то эти беседы и преследовали конкретные цели, но со временем превратились в чистую формальность, обязательный, но ни к чему не обязывающий ритуал. Во всяком случае, он нисколько не удивился, что некий боец погла обуреваем желанием приобщиться тайн мироздания. Он лишь благосклонно кивал, выслушивая Юрия, и изредка вставлял в его монолог неоконченные дребезжащие фразы.
Не важно, был ли герцог в здравом рассудке или повредился в уме, посещение его завершилось вручением Юрию пластиковой карты, дающей право на вход в Королевскую Библиотеку. Правда, скоро выяснилось, что на заранее объявленную лекцию заезжего научного светила пускали всех желающих, и с карточкой маркиза, и без нее.
Кондрахин чуть-чуть опоздал, и с трудом отыскал себе место: как и в большинстве земных студенческих аудиторий таковое отыскалось на первом ряду, в двух метрах от докладчика.
Им оказался сухощавый белвед, достигший по земным понятиям лет семидесяти. Он свободно фланировал между столиками библиотечной залы, ни на секунду не прерывая вещания. Голос его, подстать фигуре, был сух и монотонен. Да, и тема, выбранная докладчиком, не подразумевала лирических отступлений.
Звался он Мун Коол, заслуженный физик из Занкара. Кондрахин несколько раз читал его работы в журналах, и Мун Коол произвел на него впечатление почти земное — этакий балагур. На деле же оказалось, что манера раскованного письма и чопорной речи ученого — великая разница.
Оратор из Мун Коола получился никудышный: он то и дело повторялся, сглатывал концы фраз, не обращал внимания на перешептывания присутствующих: что называется — публикой не владел.
Между тем, речь его не могла не привлечь внимания Кондрахина. Коол говорил о таких основополагающих понятиях, как пространство и время. Часть его воззрений Юрий успел постичь в минуты самоподготовки, некоторые воззрения слышал впервые.
— Нет времени вне пространства, и нет пространства вне времени, — вещал занкарский ученый, семенящей походкой перебегая между рядами слушателей, — только их единство предопределяет наличие зримого нами мира. Там, где нет времени, нет и пространства, и наоборот. Но не могут ли они переходить одно в другое?
С этого высказывания лектор переключился на уже знакомые Кондрахину по учебникам постулаты о миг-материи. На какое-то время он отвлекся, шепотом обратившись к молодому белведу, сидящему по соседству:
— Перерыв будет?
Взгляд, которым его одарили, можно было бы назвать презрительным, если бы недоумение, промелькнувшее в глазах белведа при виде физиономии Кондрахина. Действительно, облик Юрий не предполагал его присутствия на лекциях по теоретической физике.
— Записывай, это же сам Коол! — также шепотом одернул его слушатель. — Где еще такое услышишь?
Юрий, вздохнув, откинулся на сиденье кресла. Записывать он не мог — рука не позволяла. Да, и ничего принципиально нового для се6я он пока не услышал. Если весь подготовительный курс окажется пересказом уже опубликованного и прочитанного им, вряд ли это повысит его шансы на поступление в Университет. Неужели слава занкарского образования настолько раздута?