Тегле

Чудовище задержалось, пытаясь растолкать соперников. Его не очень-то пускали, но он использовал остальные щупальца, отбрасывая конкурентов в стороны. Когда не удавалось оттолкнуть, он влезал на упрямую тварь верхом, не прекращая продвижения вперед. Юрий уже прикидывал, что осьминогоподобный гигант вполне способен его схватить, если отвлечется от толкотни, когда он сумел оторвать от себя последнюю нить.

В одно мгновение исчезли вода, твари и туман. Кондрахина швырнуло вперед, сквозь серый туман, внутренности вывернулись, и он всем телом рухнул на что-то мягкое.

Сознание вернулось сразу, как переход от полной тьмы к электрическому освещению. Юрий лежал в мягкой кровати, прикрытый чем-то, среди больничных запахов. Вокруг него дышали, стонали, ворочались люди. Он вспомнил. Рим, поединок с Джироло, чуть было не закончившийся трагически короткий отдых у фонтана и тянущие его в пучину синие нити. Что было потом? Где он сейчас? Прислушался. Говорили по-русски.

Не открывая глаз, он астральным взором обшарил помещение, в котором находился. Вокруг ходили и лежали обычные люди, никто не проявлял к нему интереса. Камень! Где он? Приоткрыв глаза, Кондрахин огляделся. Больничная палата, все десять коек заняты, через открытую дверь видно, как суетятся врачи и медсестры. Повернул голову вниз, заглянул под койку. Ни одежды, ни камня.

— Новенький очнулся, — произнес кто-то.

Очень скоро к Юрию подошел врач. Поводил пальцем перед носом, попросив следить за кончиком пальца глазами. Спросил, как себя Кондрахин чувствует. Юрий ответил, что хорошо.

— Помните свое имя, какой сегодня день, что с Вами произошло?

Юрий понимал, что вопрос стандартный. Пациента, доставленного в бессознательном состояни, обязательно следует об этом спросить. Но что отвечать, если он даже не знает, в каком он мире! И уж тем более не представляет, как он сюда попал.

Изобразив на лице смущение, Кондрахин отрицательно помотал головой.

— Где я, доктор?

— Орловская уездная больница. Вас нашли без сознания неподалеку от города. Ваша одежда на складе. Сейчас вас переведут в отдельную палату, после чего мы поговорим подробнее.

Врач отошел к другим больным. Без малейшего усилия Кондрахин уловил то, чего не сказал врач: в отдельной палате он окажется под надзором полиции, которая испытывает к нему нездоровый интерес. Очень быстро появились дюжие молодцы в белых халатах и перекатили его кровать в новое помещение. У дверей палаты в коридоре стоял стул, а неподалеку отирался городовой, безуспешно пытающийся скрыть форму под белым халатом.

В палате Кондрахина подробно осмотрел врач.

— Синяки на руках, ногах, груди. Ссадины. На руках растянуты сухожилия. Потеря памяти. В остальном Вы совершенно здоровы. Побудете у нас еще двое суток. Если память не восстановится, переведем Вас в другую больницу. Палату не покидайте. Обед принесут.

Врач вышел. В его сознании оставалось недоумение по поводу нескольких странных синяков на теле больного, которые не могли возникнуть в результате удара. За дверью врач тихонько сказал городовому, что больной полностью пришел в себя.

Юрий поел, спросил у санитарки, какое сегодня число. Оказалось, только вчера он сражался с обладателем картины Третьей Печати в Риме, а сегодня лежит в больнице города Орла. Почему здесь? Ответа не было.

В дверь вежливо постучали. Юрий тихо пригласил:

— Войдите.

Он уже знал, прочитав в мыслях, что к нему пришел следователь из городского управления полиции. Вошедший носил цветастый халат и тюбетейку, обычные остроносые сапоги. Он поклонился, прищурив и без того узкие глаза:

— Кажегет Будук-Оол, следователь. Вы позволите, присесть, господин…?

— Прошу Вас, располагайтесь. Извините, не могу представиться. Что-то с памятью, — легко солгал Юрий, про себя оценивая следователя.

Кажегет Будук-Оол был не просто следователем. Это была легенда полицейского управления, следственная машина с невероятной памятью и цепким вниманием к деталям. Считалось, и сам Будук-Оол разделял это мнение, что ни один преступник, попавший в сферу его внимания, не сможет избежать наказания.

Все эти сведения Юрий легко почерпнул из сознания следователя. Читать мысли людей, находящихся рядом, он мог без опасений. Такое проявление его способностей могло быть распознано только находящимся поблизости мастером. К тому же следователь Кажегет был для чтеца мыслей просто находкой: четкие, последовательные, однозначные мысли. Будук-Оол даже мыслил на языке юридических документов. Поэтому Кондрахин мгновенно вызнал, чем вызван интерес полиции к его особе.

Когда его бесчувственное тело раздевали в приемном покое, при нем обнаружилась крупная сумма итальянских денег и пистолет с полной обоймой. И никаких документов, удостоверяющих личность. В любом государстве полиция заинтересовалась бы таким происшествием. Кажегет же, с его феноменальной памятью, припомнил, что примерно три недели назад Коллегия Охраны Безопасности разыскивала одного человека по портрету. И этот портрет очень уж сильно напоминал лицо лежащего перед ним на больничной койке человека.

Как старая охотничья собака, Будук-Оол немедленно сделал стойку, решив про себя, что в любом случае приставит к беспамятному господину усиленную охрану.

— Извините за назойливость, но что-то Вы ведь помните? Например, русский язык. Он для Вас родной?

— Да, — машинально ответил Кондрахин, сочтя вопрос совершенно безопасным. Однако радостная реакция следователя подсказала ему, что он ступил на опасный путь. Сейчас следователь разнообразными вопросами примется выяснять о нем все возможное, рассчитывая либо подловить на противоречиях, либо что-то узнать. Следователь не врач, он не разбирается в законах нарушения памяти. Но допрос вести он умеет, этого у него не отнимешь.

Так и случилось. Кондрахин, полиции совершенно не опасавшийся, легко отвечал на вопросы, стараясь, чтобы самые правдивые ответы выглядели предельно невероятными.

— Да, я из Орла, но из другого Орла. Вашего города я не знаю. Хотите, расскажу про свой…

Следователь добросовестно заносил в блокнот расположение улиц, кинотеатры и библиотеки города Орел мира Земля 1938 года. Это несколько удивило Юрия: неужели полицейскому действительно все равно, рассказывают ему правду или ложь.

— Вы откуда-то знаете, что находитесь в нашем мире, а не в том, о котором рассказываете?

— Совершенно уверен, господин следователь. Это внутренняя уверенность, я не могу ее обосновать. Но в том мире нет обращения "господин". В Союзе Советских Социалистических Республик обращаются друг к другу "товарищ". Если Вы станете утверждать, что Вы "товарищ следователь", то я поколеблюсь в своей уверенности.

Кажегет покачал головой. Совершенно естественно последовали вопросы о Советском Союзе, и следователь недрогнувшей рукой вписывал в блокнот все, что говорил Кондрахин. Несомненно, сегодня же все это предоставят для изучения психиатру. А тот, столь же несомненно, сочтет все рассказанное бредом.

Конечно, рассказ о том, как его тянули в омут с осьминогами, вполне мог послужить украшением самого страшного бреда, и Кондрахин выдал его, опустив лишь упоминание о камне и свои предыдущие похождения.

— Когда эти нити тянули меня вниз, я уже страдал утратой памяти. Откуда нити, где я был до того, кто я — уже над водой я этого не знал. Но тогда мне было не до этого.

Следователь пролистал блокнот назад.

— Значит, над водой Вас удерживал меч, Ваш амулет и оружие. Где он сейчас?

Юрий пожал плечами.

— Ладно. Будем искать. Что еще при Вас было? Одежда, вещи, документы? Не помните. Далее: в нашем мире о городе Орле вы слышали лишь то, что в нем живет некто Владимир Горшенин, журналист, интересующийся всякой чертовщиной. Вы с ним встречались?

Юрий снова пожал плечами. Если к Горшенину обратятся с вопросами, тот сможет выбрать любую линию поведения: признать первую встречу, сделать вид, что впервые Юрия видит. В том, что Будук-Оол непременно навестит журналиста, а может быть, покажет ему свои записи, Кондрахин не сомневался.