Страница 12 из 14
Наряду с легендами и стихами об ангелах смерти возникли средневековые сказания о борьбе ангелов и чертей за обладание душою усопшего; сказания эти известны и у немцев, и у славян. По свидетельству немецких памятников, во главе ангелов выступает архангел Михаил, как проводник душ в райские селения.[137] По нашим преданиям, при одре умирающего присутствуют и спорят за его душу ангел-хранитель и дьявол; если добрые дела человека перевешивают злые, то ангел-хранитель прогоняет дьявола копьем, а если перевешивают злые дела — то ангел удаляется с плачем.
В числе других представлений Смерти особенною поэтическою свежестью дышит то, где она является невестою. Этот прекрасный образ объясняется из старинных метафорических выражений, уподоблявших кровавую битву свадебному пиршеству, а непробудный сон в могиле — опочиву молодых на брачном ложе. Умирая от ран, добрый молодец, по свидетельству русской песни, наказывает передать своим родичам, что женился он на другой жене, что сосватала их сабля острая, положила спать калена стрела. Когда Смерть сражает цветущего юношу, она (выражаясь поэтическим языком) сочетается с ним браком.
В сборнике «Westslawischer Märchenschatz»[138] есть любопытный рассказ, как один богатый юноша напрасно искал невесту, которая пришлась бы ему по сердцу. Раз встретил он прекрасную девицу в белом платье. «Куда идешь ты?» — спросила его красавица. «Ищу невесту по сердцу и об одном только прошу Бога, чтобы хотя единый час мог насладиться любовью, прежде чем умру». «Юноша, — сказала она, — я согласна быть твоею женою». Обрадованный и влюбленный, он повел ее в свой дом. Но когда прошел час времени, прекрасная невеста вдруг превратилась в старое и беззубое привидение: это была — Смерть. «О, неверная соблазнительница! ты меня обманула», — воскликнул жених. «Не я, а ты обманул сам себя! — возразила страшная гостья. — Ты обещал быть моим, и я беру тебя с собою». Она взмахнула острой косою, и юноша пал мертвый.
Болезни рассматривались нашими предками как сопутницы и помощницы Смерти, а повальные и заразительные прямо признавались за самую Смерть, и ни в чем так ярко не выступает стихийное значение этой древней богини, как в народных преданиях и поверьях о различных недугах. Немецкая легенда рассказывает, что одному юноше обещалась Смерть прежде, чем возьмет его душу, прислать своих послов, и он зажил весело и разгульно, не помышляя о последнем конце. Но вот он состарился и за ним явилась Смерть. На упрек, что она не исполнила своего обещания, Смерть отвечала: «Как, я не посылала к тебе моих послов? Разве не трясла тебя лихорадка, разве ты не чувствовал головокружения, лома в костях, зубной боли, ослабления зрения и глухоты?»[139]
Славянские названия болезней соединяют с ними мысль о карающем божестве: bogine — оспа, boža rana — язва, чума, božj bic или boža moc (Божья сила) — падучая, бешенство, boža ruka — паралич; сравни: нем. der gotesslac, die gewalt gottes, die hand gottes (schlagfl uss, apoplexia) — названия, указывающие на быстрый, внезапный род смерти, в противоположность тем болезням, которые сводят человека в могилу только после продолжительных мучений. В русских областных говорах: божье, или божья немочь, — падучая; божья — эпидемия («божья ходит»); одержимых припадками беснования и помешанных называют божевольными и божегневными, что свидетельствует за древнейшее воззрение на болезнь как на Божью волю и Божий гнев.[140]
Индусы изгоняли прокаженных из касты и лишали права владеть собственностию, так как эти несчастные поражены «Божьим гневом». В Европе долгое время верили, что каждая язва есть заявление Божественного гнева и требует всенародного покаяния. Изувеченных и калек называют: убогий, ubožatko; малоросс. небôжчик, польск. nieboszczyk — покойник, то есть как бы отвергнутый светлыми богами, постигнутый небесною кáрою.[141]
Далее, мы имеем положительные свидетельства языка, что болезни причислялись некогда к сонму нечистых духов. Областной словарь представляет тому обильные примеры: стрел — черт и стрелы — колотье: «пострел бы тебя побрал!», чемор — дьявол («поди ты к чемору!») и чéмер — спазмы в животе или боль в пояснице, а чéмерь — головокружение, страдание живота и болезнь у лошади; игрец — истерический припадок, кликушество и дьявол; худоба — сухотка, истощенность, худобище — конвульсии в тяжкой болезни, худая боль — сифилис, сибир. «в худых душах» — при смерти и худой — злой бес; черная немочь (не-мощь = не-дуг; мощный и дюжий — сильный, здоровый) — паралич, чернá — скотская чума, черная смерть — мор, опустошавший Русскую землю в 1352 году (при Симеоне Гордом), и черный — эпитет нечистого духа, черный шут — дьявол; лядить — долго хворать, лядить — томиться, изнывать, хиреть, лядащий — бессильный, больной, негодный и ляд — черт: «ну те к ляду!» У белорусов лядашник — дух, причиняющий людям порчу: «лядашцик перелецеу ямý», то есть он стал полоумным, сумасшедшим; сравни: бес, беснующийся, бешенство и чеш. besny pes (бешеная собака).
Входя в человека или животное, демон порождает в нем болезненные припадки и безумную ярость; подобное же действие, производимое ядовитыми растениями, также приписывалось демонам: euphorbia называется у славян — бесово молоко, у немцев — teufelsmilch, atropa belladona — бешеная вишня и т. д. Ворогуша — лихорадка и враг (ворог) — дьявол; лихóй — злой дух и болезнь у лошадей, старинное лихновьць (в Святославовом изборнике) — сатана, лихорадка (лихоманка, лиходейка), лихота — нездоровье, немощь, лиховать — быть нездоровым, чувствовать тошноту; тоснуть — болеть, скучать и тошная — нечистая сила, шатун — черт и шат — обморок, головокружение, болезнь у собак; вологод «тяжкая пришла», то есть посетила болезнь, и тяжкýн или тяжкой в значении дьявола; икóта (икотка) — болезненный припадок и человек, одержимый бесом, икотница — страдающая икотою; притка — падучая и всякий нежданный, нечаянно приключившийся недуг («чтоб тебя разопритчило!», «мне на таком-то месте попритчилось!), а следующие выражения: «эк ця притка принесла!», «притка его ведат, откуда он!» — указывают на демона; сравни: «кой черт тебя принес!», «черт его ведает!». Лишай — гнойный струп на голове и дьявол.[142]
Тесная связь нечистой силы с болезнями, расслабляющими тело человеческое, подтверждается и следующими названиями: облом (от ломать) — дьявол, домовой; костолом и кожедер — злой человек, леший, черт; в числе болезненных ощущений известен и лом в костях.[143] В апокрифической статье «Свиток Божественных книг» повествуется, что Господь, создавши тело первого человека, «поиде на небеса по душу Адамову; сатана же, не ведая, что ему сотворити, и тну тело Адамово перстом. И приде Господь ко Своему созданию, и виде тело Адамово, и рече: о дьяволе! что ты сотворил? Отвещав же дьявол Господи! забудет тебя сей человек; (но) аще у него что заболит, тогда Господа воспомянет. И Господь обрати (болезнь) Адаму внутрь, и оттого во всяком человеце… болезнь сотвори сатана; аще у кого поболит, тогда и вздохнет о Господе: помилуй мя!»[144] В другом апокрифе — в «Сказании, како сотвори Бог Адама»[145] — читаем: создал Бог первого человека из восьми частей, «и поиде очи имати от солнца и остави Адама единого лежаща на земли. Прииде же окаянный сатана ко Адаму и измаза его калом и тином и возгрями. И прииде Господь ко Адаму и восхоте очи вложити, и виде его мужа измазанна, и разгневался Господь на диявола и нача глаголати: окаянне дияволе, проклятый! не достоит ли твоя погибель? что ради человеку сему сотворил еси пакость — измаза его? и проклят ты буди! И диявол исчезе, аки молния, сквозь землю от лица Господня. Господь же снем с него пакости сатанины и смесив со Адамовыми слезами, и в том сотвори собаку, и постави собаку и повеле стрещи Адама; а сам отиде в горний Иеру салим по дыхание Адамлево. И прииде вторые сатана и восхоте на Адама напустити злую скверну, и виде собаку при ногах Адамлевых лежащу, и убояся вельми сатана. Собака начала зло лаяти на диавола; окаянный же сатана взем древо и истыка всего человека Адама, и сотвори ему 70 недугов». Бог помилосердовал об Адаме, прогнал Сатану и обратил все недуги внутрь человеческого тела.
137
D. Myth., 796–7.
138
С. 143–4.
139
Сказки Гримм, 177; Гальтрих, с. 62.
140
О влиянии христ. на слав. яз., 123; Обл. сл., 12; Доп. обл. сл., 10; Москва, 1852, XXIII, 72: D. Myth., 1109–1110.
141
Старосв. Банд., 411; Обл. сл., 236.
142
Обл. сл., 28–29, 42, 73–74, 104, 108, 134, 179, 218, 231, 235, 251; 256–7, 263; Доп. обл. сл., 102: Приб. к Изв. Акад. наук 1853, 183; Этногр. сб. I, 176–7; Год на Севере, Максимова, II, 463; Материалы для истории письменности, ст. Буслаева, 8; Громанн, 8.
143
Обл. сл., 133; Библ. для Чт. 1848, X, 122.
144
Рус сл. 1862, II, ст. Пыпина, 55.
145
Пам. стар. рус. лит-ры, III, 12–13.