Зеленый папа

Карие глаза старого плантатора вновь обрели утраченный огонь и блеск, прощупывая каждую морщинку на лице Лусеро и допытываясь, какое впечатление произвели на гостя его слова. Он продолжал:

— Весьма сильная группа акционеров старается не допустить самого худшего, и они через мою дочь Аурелию просили меня приехать в Чикаго. Надо так сманеврировать, чтобы ваша страна не потеряла по решению арбитража большую полосу земли и мы не попали бы под контроль «Фрутамьель компани». Вот и все.

— Тогда вам надо ехать в Чикаго…

— Посмотрим… там будет видно… — И лицо его, размякшее при воспоминании о родном городе, снова напряглось и отвердело, стало тем, чем было всегда, сгустком энергии.

— Сеньор Лусеро, — он перешел в решительное наступление, — я имел смелость просить вас приехать срочно потому, что нам понадобятся ваши голоса, как акционеров, для моего избрания президентом Компании; если у меня будет уверенность в вашей поддержке, я сделаю все, чтобы избежать войны, главное ведь — избежать войны, и постараюсь добиться решения арбитража в вашу пользу.

Лусеро поднялся и протянул ему руку; минуту назад он был еще настороже, но теперь горел воодушевлением.

— Не надо трубить победу раньше времени, и не говорите об этом со своими адвокатами, — сказал старый Мейкер, отвечая на его рукопожатие. — Любая обмолвка с вашей стороны может оказаться роковой в этой игре; страна ваша потеряет добрый кусок территории, а мы полностью будем зависеть от «Фрутамьель».

— Отныне рассчитывайте на наши голоса. Черт знает что творится! Как только вернусь на побережье, повидаюсь с братьями и расскажу им обо всем.

— Да, о таких вещах надо говорить с глазу на глаз и не слишком распространяться о конечной цели, которая в итоге сводится к тому, чтобы обставить «Фрутамьель компани» в вопросе о границах, — если состоится арбитраж, — и во что бы то ни стало избежать войны. Адвокатам скажите, что я пригласил вас с целью скупить ваши акции.

— Они так и полагают.

— Тем лучше.

— Когда же вы отправитесь в Чикаго?

— Я жду лишь телефонного звонка; скажу вам в знак доверия, которое вы мне внушаете, — вижу, вы человек открытый, как ваша ладонь, — что нынешний президент Компании — большая помеха в нашем деле. Он слишком симпатизирует группе «Фрутамьель», и нельзя допустить, чтобы он подложил нам свинью. Было бы чудесно, если бы вы поехали со мной в Чикаго, но кто сможет оторвать вас от побережья?

— Нельзя упускать момента, мистер Мейкер, а если господь бог не распорядится иначе, я приеду, коль будет нужно, и брошусь вместе с вами в этот муравейник, тамошние-то города небось точь-в-точь как разворошенные муравьиные кучи.

— А что нового на побережье? Что вы мне расскажете?

— Единственная новость — о телеграфисте. Зарезался. Говорят, давал сведения японским подводным лодкам. По крайней мере, так хотят представить это дело. Он написал письмо, в котором показывает на «Тропикаль платанеру», мол, она заплатила ему за грязное дело.

— Если ему и заплатили, то не кто иной, как агенты «Фрутамьель».

— Но она же находится в соседнем государстве…

— Она — повсюду… Эти компании всемогущи и действуют там, где меньше всего ожидаешь. Вы убедитесь, что тут наверняка замешаны агенты «Фрутамьель».

— Мне надо бросить все дела и ехать домой… Словно не в гостях побывал, а на поле боя… Вы не сказали мне только, как мы сможем передать вам голоса.

— Простой телеграммой… А о сыне своем не беспокойтесь, когда они с Боби вернутся, я велю шоферу отвезти его в моем автомобиле… И большое спасибо… Всего наилучшего…

Другой гость, которого ожидал Мейкер Томпсон этим же утром, шел через сад. Он показался на дорожке, посыпанной белым, искрящимся на солнце песком, среди живописных кустиков, клумб и ковров-газонов. Вблизи он стал виден яснее. Человек без шляпы. Крупный, плотный, в светло-сером костюме, ботинки кофейного цвета, голубая рубашка с поперечными полосками на груди; пристяжной и слишком высокий белый воротничок подпирал мясистые мочки ушей. Мозоли заставляли его скользить на подошвах, как на роликовых коньках.

— Не спешите, дон Герберт, не торопитесь… — шутливо крикнул Джо Мейкер, издалека кивая ему и прикуривая сигарету от пламени золотой зажигалки.

— Приятные новости, — объявил дон Герберт, приблизившись. Он шел на полусогнутых ногах, стараясь наступать на пятки, и махал руками для равновесия. Мой сын Исидор вернулся из долгой поездки на яхте вдоль западного побережья, и не только он сам, но и его друзья, и друзья его друзей — словом, почти все крупнейшие акционеры Калифорнии отдают вам свои голоса.

— Великолепно, дон Герберт. Не хотите ли сесть?

— Ненавижу сидеть.

В самом деле, его всегда видели порхающим и чтото жующим, — то ли он все еще грыз твердый орешек недавней партии в бридж, накручивая на палец и раскручивая в такт цепочку от часов, то ли просто жевал сухие ядрышки, непрерывно скрипя зубами.

— Вы — подходящий человек, Джо Мейкер Томпсон, и мы поставим вас преградой на пути «Фрутамьель компани». Нельзя уступить ей руководство Компанией. И так мы упустили многое с тех пор, как вы тогда отказались стать президентом…

— Столько лет прошло, дон Герберт, не стоит и вспоминать.

— А для меня — словно вчера все было. И поэтому, хоть прошло много лет, я не перестаю себя спрашивать: почему вы отступили? Я прекрасно знаю все ваши отговорки, но как вам угодно, а мне думается, что была еще и какая-то иная причина. Одним оскорбленным самолюбием все-таки трудно объяснить ваш уход. Может быть, потому, что для нас не существует самолюбия, а того, говоря между нами, — кто его имеет, мы требуем распять, и он бывает распят.

— Тем не менее, единственной причиной…

— Не твердите мне об этом, Мейкер Томпсон. Вы шли к вершине своей головокружительной карьеры дельца, вы были овеяны славой флибустьера, который предпочел стать банановым плантатором, вы завоевали имя, которым газетчики Чикаго оглушили в те дни ваш родной город… Зеленый Папа… Разве вы могли отказаться от всего этого только из-за оскорбленного самолюбия! Я работал тогда в мастерской у шлифовщиков алмазов с Борнео, людей, словно пропахших раскаленным бриллиантом и стеклянной пылью. Помню, как сейчас. «Banane King!», «Green Pope!», «Banane King!», «Green Pope!»[97] — орали продавцы газет, а я ночами ворочался в холодной постели, засыпая под крики: «Banane King!», «Green Pope!» — не зная, что это счастье зовет меня во весь голос. На все свои жалкие сбережения купил я первые акции, и вы не можете себе представить мое отчаяние, когда я услышал, что легендарный хозяин тропиков удалился в частную жизнь. Я проклинал вас, плюнул на ваш портрет и поклялся узнать, в чем дело.

— После того как провалился мой план аннексии этих земель, я отказался. Другого пути у меня не было. Однако к чему, дон Герберт, вспоминать вещи, не заслуживающие даже воспоминания?

— Нечего скромничать и болтать о забвении! Разве можно забыть о том, что вы подняли дикие земли Атлантического побережья и превратили их в эмпиреи, в настоящие эмпиреи?

Серой веной змеился табачный дымок по лбу Мейкера Томпсона, перед его глазами маячила потертая временем фигура калеки Джинджера Кайнда — жалкой марионетки. Он улыбнулся, слегка раздвинул толстые губы, улыбнулся едва заметно, припомнив удачную игру слов в споре о том, как правильнее себя называть: «Эмпиреалисты или империалисты».

— Разве можем мы забыть, Мейкер Томпсон, вашу энергию и решимость в борьбе против местных жителей — этой самой страшной для нас заразы? Они хотели конкурировать с нами в производстве бананов! Только вы могли прибрать денег и предать забвению национальный флаг.

Дон Герберт Крилл вытащил носовой платок из итальянского полотна, скомкал и, погрузив в него большой унылый нос, шумно высморкался, — картечью выскочили наружу кусочки орехов, которые он жевал, и снова заговорил:

— Разве можно забыть финансовую политику, равной которой нет ни по смелости, ни по заманчивости. Мир этого не забыл, этой заманчивости. Вы получили у них железные дороги, не уплатив ни сентимо, и обеспечили быструю и дешевую доставку наших банановых богатств с плантаций в порт для погрузки, получили на девяносто девять лет… И это еще не все! Железные дороги приобретены с тем условием, — невиданным и небывалым! — что после пользования ими в течение девяноста девяти лет местное правительство, получая их обратно, уплатит нам их прежнюю стоимость, а ведь они нам ничего не стоили, даже благодарности: мы не благодарили и не станем благодарить, не за что приносить благодарность, так как в конечном итоге мы должны будем продать им то, что они нам подарили. Просто сказка…

97

97. Банановый король, Зеленый Папа! (англ.).