Страница 42 из 70
Впрочем, к чему он сказал тогда о провале? Все будет хорошо! Жаль только, что торопится Кларк, а его подгоняет Ирвин Гроу, неприметный руководитель неприметного шестнадцатого отдела. Впрочем, это для других неприметного, но не для Вернера Штольца, которому в случае удачи с Зайцевым был обещан перевод на новую должность в этот отдел.
План операции безупречен: врач входит в доверие к Белову и получает от него самую полную информацию. Разумеется, не задаром. В крайнем случае Белова можно будет прижать старым, но практически безотказным приемом: показать две-три фотографии, узнав о которых, начальство вычеркнет его из списка благонадежных, выгонит с завода, распадется вторая семья, и перспектива представится не из лучших.
Конечно, думал Вернер Штольц, все это грубо и, может быть, примитивно, но приказ о быстрейшем получении необходимой информации есть приказ. Тут ничего не поделаешь. Из туманных намеков скрытного Кларка Штольц сделал вывод, что русские изобрели какие-то новые, уникальные приборы, связанные с изучением космоса. А это дело нешуточное, здесь не только деньгами, здесь и людьми жертвовать можно, лишь бы не дать опередить себя противнику.
Зайцев — человек деловой, хватка у него есть. Кроме того, он, по всему видно, достаточно осторожен. Не один год занимается золотым бизнесом и до сих пор не попался. Десяти тысяч советских рублей ему, разумеется, будет много, хватит и половины, чтобы заставить говорить Белова. А на остальные я куплю у него золотые патрончики. Не такой уж он наивный парень, чтобы не захватить их с собой на нашу встречу. Единственная трудность — это прямо сказать ему, почему меня интересует этот завод. Если у Зайцева ничего не получится с Беловым, есть еще один вариант: информация от тех, кто берет с завода золото и продает его Зайцеву. Хорошо, если бы среди них оказались технологи. Вор — спекулянт — предатель. Цепочка единая, короткая, проверенная. Кто тащит с завода золото и продает его, тот вполне созрел для того, чтобы за деньги продать технологию. Зайцеву нужно внушить, что это безопаснее. Да, и здесь Вилли Кларк рассчитал точно. Не зря он каждый раз подчеркивает, что знает людей как профессиональный врач-психиатр. Впрочем, сейчас он такой же врач, как я — сапожник.
Вернер Штольц посмотрел на часы. До прихода Зайцева оставалось сорок минут. Пора заказывать ужин, решил он и позвонил по телефону. Эту старую и, пожалуй, лучшую в русской столице гостиницу «Москва» он любил больше других за ее почти домашний уют, роскошь, за вежливость обслуживающего персонала.
Через полчаса в номер постучали. Вернер крикнул: «Да, пожалуйста!», и симпатичная синеглазая официантка вкатила столик с коньяком и закусками.
Штольц поблагодарил, сразу же расплатился, на секунду огорчившись, что девушка не взяла щедрые чаевые, и, включив телевизор, закурил сигарету. Внимательно оглядел номер, переставил журнальный столик в центр комнаты. Говорить, разумеется, надо вполголоса, чтобы беседа не была зафиксирована. Ну, кажется, все. Без трех минут. Надо идти встречать Зайцева.
Вернер вышел из номера, закрыл дверь, с ключом в руке прошел мимо дежурной по этажу, улыбнулся ей:
— Я сейчас же вернусь, только гостя встречу, — и легко сбежал по широкой лестнице на первый этаж. Как точно он рассчитал время встречи: дежурная сменится в восемь, так что визит Зайцева не задержится в ее памяти, тем более что сейчас она занята, готовится сдавать смену. А другая дежурная пока остынет от приема, пройдет час-полтора, и также не зафиксирует надолго, что ко мне приходил гость. Вот так-то, уважаемый Кларк! Мы хоть и не специалисты, но кое-что в психологии человеческой понимаем!
Евгений Александрович Зайцев любил пунктуальность и уважал это качество в других людях. Поэтому ровно в семь часов у входа в холл, когда он, еще не успев поправить после долгого сидения в машине коричневый плащ, взялся за блестящий поручень и с некоторым усилием открыл стеклянную дверь, когда навстречу ему с ослепительной улыбкой устремился Вернер Штольц в строгом сером, видимо, английском костюме, в белоснежной рубашке с золотыми запонками, с золотым зажимом на тонком, переливающемся сиреневой искрой галстуке, стройный, подтянутый, с едва заметной сединой на висках, — Зайцев вспомнил поговорку о немецкой точности.
— Это мой гость! — беря Евгения Александровича под левый локоть, объяснил с улыбкой Штольц пожилому швейцару, который внимательно посмотрел на Зайцева и разрешающе кивнул.
— Как дорога, как машина, мой друг? — Штольц чуть наклонил голову к невысокому своему спутнику. — И вообще, как ваша жизнь, молодая, кипучая?
— У меня такое чувство, Вернер, что вы за эти три месяца, что мы не виделись, с утра до вечера только тем и занимались, что изучали русский язык, — Евгений Александрович с удовлетворением отметил, что изящные коричневые французские туфли, которые он неделю назад купил в областном центре, выглядят, пожалуй, симпатичнее, чем остроносая черная обувь Штольца. — Акцент исчез абсолютно. Вас, наверно, п-принимают за русского?
— Скорее за прибалтийца, — усмехнулся Вернер. — Как доехали?
— От Серпухова дорога отличная, м-машина новая, работает как часы, грех жаловаться. А вы опять на своем л-любимом втором этаже?
— Представьте себе, мне повезло. И даже в том же номере. Вы, правда, у меня в Москве не были.
— Зато я был у вас дома, Вернер, и прекрасно п-помню ваше гостеприимство.
— Спасибо. К сожалению, сегодня у нас только деловое свидание. Но, надеюсь, вы будете довольны.
— Вы тоже, дорогой Вернер.
Штольц открыл номер, пропустил Зайцева вперед, вошел сам, закрыл дверь:
— Может, с дороги примете ванну?
— Благодарю, я только руки и лицо освежу, — Евгений Александрович посмотрел на журнальный столик с закусками, улыбнулся, щелкнул замками «дипломата», вынул бутылку коньяка, поставил на столик:
— Армянский. Не очень п-плохой! — потом снял пиджак, повесил на спинку кресла, ослабил узел галстука.
Все идет нормально, подумал Вернер, усаживаясь в кресло, пока Зайцев умывался. Настроение и вид у него бодрый, значит, дела по-прежнему в порядке.
— А вы, Евгений, совсем не изменились со времени нашей встречи, — Вернер жестом показал Зайцеву на кресло: — Прошу, — и налил из своей бутылки в маленькие рюмки. — Это французский. Я знаю, вы любите «Камю», я привез вам в подарок лишнюю бутылочку. За встречу! — он поднял перед собой рюмку.
— Ага, — кивнул Евгений Александрович, — со свиданьицем, к-как говорят у нас, — и лишь пригубил коньяк. — Прошу прощения, Вернер, но я з-за рулем. Наши автоинспекторы теперь, после указа о пьянстве, особенно строги.
— Да, — засмеялся Вернер, — наслышан о вашем указе. Как по-вашему, действует он хорошо? Прошу, ужинайте, вы с дороги.
— Благодарю, с удовольствием! — Евгений Александрович взял вилку и нож. — Указ действует. Явного пьянства стало м-меньше. Но меня этот указ не касается. Я ведь не большой любитель выпить. Разве что иногда с устатку, раз в н-неделю сто граммов.
— С чего? — не понял Вернер.
— С устатку, — повторил Евгений Александрович. — Так у нас говорят, к-когда человек устает.
— Понятно, понятно, — кивнул Штольц и наполнил свою рюмку снова. — А меня, как подданного другой страны, я думаю, ваши ограничения не касаются, поэтому позволю себе еще одну с вашего разрешения, — он выпил и подвинул к себе тарелку. — Евгений Александрович, мне кажется, что музыка, — Штольц повернулся к телевизору, — нам не помешает, тем более симфоническая. Кстати, я не очень люблю современную эстраду.
— Я тоже, Вернер. А это «Русская симфония» к-композитора Калинникова.
— О, да вы еще и меломан? Замечательно! Чувствуется удаль, ширь и мощь русской души. Но я не слышал о таком композиторе. Впрочем, мы столького еще не знаем, да и не сможем узнать. Мир огромен, а человек, между тем, мал и слаб, несмотря на чье-то глупое утверждение, что он — царь Вселенной. И заметьте, каждый хочет быть счастливым. И вы, и я, и тот швейцар, и та дежурная на этаже. А кто знает, Евгений, как быть счастливым?