Страница 6 из 13
— Что за ерунду вы говорите! — возмутился городской. — Неужели бы я не заметил, если бы с песком камень вытряхнул? Нету там ничего.
— А я говорю, есть! — усмехнулась бабуля.
— А я говорю, нет! — фыркнул городской.
— Да ты поди погляди, — посоветовала бабуля.
— И глядеть не стану! — заартачился городской.
— Ну и зря! Поди погляди! Каменье не простое, где такое ишшо увидишь? — подначивала бабуля.
— Не пойду! Не стану глядеть! — уперся постоялец.
Пока они пререкались, Лерон не мешкала: выскочила из сеней, спрыгнула с крылечка да так и впилась взглядом в землю.
Лерон родилась и выросла в этой деревне, на Берегу Слоновой Кости бывала раз сто, а может, двести или даже триста, но ни разу не натыкалась на каменье херь. Собственно, не очень-то и хотелось — раньше, но сейчас… сейчас, чудилось, она все на свете отдала бы, чтобы хоть одним глазком на него взглянуть.
Ага, вот по убитой земле рассеян приметный белый песок, вот камушки меленькие валяются, а вот…
Ишь ты! Лежит что-то такое… не больше мизинчика длиной. И по форме на мизинчик похоже, только как бы в шляпке… ну в точности малюсенький гриб-подосиновик.
Лерон наклонилась и подняла камешек. Казалось, он был выточен из цельного кремня, и так тщательно-тщательно! Цвет имел такой… как бы розово-смуглый, словно бы слегка загорелый.
Так вот оно какое, каменье херь! Занятная штучка. Странно, как это постоялец мог не заметить камушек? Он же сразу бросается в глаза! А может… может, бабуля что-то схимичила? Взяла и подбросила, чтоб насмеяться над городским! С нее небось станется! Тогда нужно поскорей камушек положить на землю. Не дай бог бабуле помешать!
Лерон разжала пальцы, но каменье херь так и осталось на ладони, словно прилипло к ней. Она тряхнула пальцами — не помогло. И в это мгновение на крыльце появились городской с бабулей. И воззрились на Лерон и на каменье херь в ее ладони.
— Ага! — заблажил городской. — Я так и знал, что здесь дело нечисто! Я так и знал, что это вы нарочно Лерон попросили выйти, чтобы она мне херь подкинула!
— Внучка! — взвыла бабуля. — Зачем ты эту погань взяла! Кинь ее! Кинь немедля!
Лерон снова тряхнула ладонью и даже поскребла херь пальцами, пытаясь оторвать, — без толку.
— Бабуль, я не могу… — простонала она, испуганно глядя на прабабку, из глаз которой вдруг хлынули слезы. — Бабуль, ну ты что?!
Прабабка стояла и громко всхлипывала.
Даже городской встревожился:
— Да ладно, успокойтесь, бабушка, не в обиде я на вас…
— Что мне твои обиды! — проговорила дрожащим голосом прабабка. — Ты свою жизнь почитай уже отжил! А вот моя правну#ка…
— То есть как это? — с каким-то обиженно-ошарашенным видом перебил городской. — Как это — я жизнь отжил?! Да мне всего только тридцать!
— Вот и хватит с тебя! — махнула рукой бабуля так решительно, словно отсекла все последующие годы, которые постояльцу были, по ее мнению, совершенно не нужны. — А моя правну#ка… А деточка моя… Эх! — И слезы внезапно перестали катиться по ее лицу, словно кто-то где-то перекрыл краник. — Ладно, что ж теперь делать… от судьбы, знать, не уйдешь.
Она смешно подперлась ладонью и поглядела на Лерон светло и лучисто:
— А может, оно и ничего… как-нибудь обойдется… Не горюй, внученька! Я вот тоже находила энту самую каменье херь вскоре после того, как она из Слонова тела произошла… и ничего, жива. И хоть слез через то много пролила, но и счастья много узнала. Хоть и говорится, мол, не в епле счастье, но и без епли его нету!
— Что вы такое говорите, бабушка?! — сконфузился городской. — При девчонке-то…
— И то правда, — промолвила старушка, застеснявшись и даже покраснев. — Не стану более. И от тебя, Лерка, чтобы ничего такого не слышала! Держись! Глядишь, все и обойдется, если попусту про еплю болтать не станешь, думать о ней забудешь!
Лерон усмехнулась. Можно подумать, она этого слова никогда не слыхала! Оно было ей знакомо с детства. Все кругом знай только про еплю и болтали. Все книжки заканчивались ею, даже те, которые в школе проходили. Ну чем, спрашивается, занимались все герои, игравшие свадьбы со своими избранницами? Да ею, родимой! Только ею! Стоило закрыться книжке, как они мигом тащили в постель своих молодых жен — и ну наяривать!
Ну и что? А ничего страшного! В этом и состояла жизнь. Лерон, деревенская девчонка, видела в беспрестанной епле людей, животных, птиц и насекомых непременное условие продолжения всего сущего на земле.
И все же она бабку послушалась и держалась целый месяц, запретного слова не произнося. Месяц этот печальным выдался. Прабабка померла, и ее похоронили, и девять дней отгуляли, а Лерон все еще нет-нет, да и всплакивала по ней… И вот однажды по деревне нестройною гурьбой, но решительным шагом прошлось, направляясь к Волге, к Белой полоске, около полусотни совершенно голых мужчин и женщин.
В деревне никто им особенно не удивился. Удивляться оказалось практически некому: все работоспособное население гнуло спину на полях-огородах, ведь в деревне, как известно, день год кормит. Малышня и пацанва были в детсаду или на школьной площадке. Кое-где выглянули из окон старики и старухи, но и они особого беспокойства при виде нагих не проявили: решили, что мнится-мерещится им — от преклонных годов и от жары. Жара и впрямь стояла невероятная, небось и не такое примерещиться может!
А вот Лерон… пятнадцатилетняя Лерон стояла, облокотившись о штакетник, и внимательнейшим образом разглядывала мужчин и женщин, которые маршировали мимо, старательно и как-то очень напряженно размахивая ладонями. Лерон показалось, что делали они это для того, чтобы не дать этим ладоням стыдливо прикрыть свои передки. Передки были забавные такие. У баб и девок — сплошь лысые: не то бритые, не то щипчиками для бровей выщипанные. У мужиков спереди свисали весьма незначительные каменья-хери, и только у одного, поотставшего от прочих, торчало на чреслах нечто весьма напоминающее детородный орган соседского жеребца Кафки — до того, как его ветеринар в мерина превратил.
Вид у обладателя этой выдающейся вещи был переконфуженный, лицо красное. Он вертел глазами по сторонам, лишь бы они не упирались в спины двух голых задастых красоток, шествовавших впереди. Ну и довертелся: увидел Лерон. Отчего-то, поглядев в ее зеленые глаза и на русые кудри, разметанные ветром, а также на грудь, едва помещавшуюся в прошлогоднем линялом сарафанчике, он еще пуще рассерчал и довольно грубо буркнул:
— Что пялишься? Нудистов никогда не видела, что ли?
— Нет, — честно призналась она. — А вы почему голые?
— Да потому, что мы нудисты! — прохрипел он, еще пуще краснея.
— А куда идете?
— На Белую полоску.
— А зачем? — не унималась любопытная Лерон.
— Загорать, млин… — прорычал «мущщина» и приостановился, хватаясь то за свой орган, то за сердце.
— Куда вам загорать? — пожалела его Лерон. — Вы и так красный! Обгорите в один момент. Вам надо в тенечке полежать.
— Не хочу я в тенечке лежать! — взвыл нудист. — Я хочу… хочу с тобой сексом заниматься.
— Чем?! — изумилась Лерон, услыхавшая такое слово впервые, и даже рот приоткрыла, так ей стало интересно.
— Ох, не могу! — простонал нудист. — Страна непуганых идиотов! Что, серьезно, не знаешь, что такое секс?
— Не знаю, — кивнула Лерон. — А что? Я только в девятом классе учусь, мы этого еще не проходили.
Нудист схватился за свой замечательный причиндал, потряс им, покачал из стороны в сторону:
— Видишь эту штуку? Ну так я хочу, чтоб ты на спину легла, ноги раздвинула, а я б сверху устроился. Ну и… туда-сюда, туда-сюда…
— А, так это епля, а никакой не секс, — разочарованно сказала Лерон. — Секс, ну и словечко придумали! Я думала, что-нибудь особенное, а это… Епля! Обычное дело!
— Так для тебя епля — дело обычное, значит? — простонал нудист. — Это хорошо! Может, со мной займешься этим обычным делом? Так, мимоходом? Сунул, вынул и пошел? А то я сейчас сдохну, честное слово! Я, ты понимаешь, к нудистам просто так, за компанию примкнул. Думал, они только и делают что трахаются, а они, как юные пионеры, — мальчики направо, девочки налево. Ежели член стоит — это моветон. А я… я ж нормальный мужик! Как ему не стоять, когда кругом столько голых баб? А они не дают! Слушай, а может, это… мы с тобой… ну, займемся?