Страница 23 из 23
Вокруг Бухары
Осень в Узбекистане самое хлопотливое и, если можно так выразиться, самое «хлопокливое» время года. Только и слышишь на каждом шагу: «Пахта! пахта!» А пахта — это значит хлопок. А хлопкороб — это пахтакор.
Вот растёт этот самый хлопок по всей республике на необъятных полях: к тонким прутикам прилепились со всех сторон ватные мячики, этакие помпошки, — и пока не ударили осенние дожди, их надо непременно собрать. Потому что каждая такая помпошка — это материал, это народное достояние, это, я не знаю, может быть, это катушка ниток. Так неужели её оставлять на поле!
Неслись по дорогам автобусы, временно снятые с рейсов, — везли пахтакоров.
Урчали сытые МАЗы, ГАЗы и ЛАЗы — везли маленьких пахтакорчиков.
А навстречу им кричали придорожные транспаранты: «Пахта! пахта!»
Двигались по полям, словно стада мамонтов, огромные хлопкоуборочные комбайны. Вытягивали длинные шеи хлопкоукладчики, формируя гигантские бунты. Дымились, источали запахи походные кухни.
А на перекрёстках больших и маленьких городов скапливались новые группы людей с рюкзаками и раскладушками — ждали машин.
В эти дни по всем дорогам республики к столбам и деревьям были прибиты фанерные ящики. Куда бы ты ни шёл: в школу, на базар, на работу — увидишь оброненный, сдутый ветром с машины клубочек хлопка — наклонись, положи его в ящик. Потому что хлопок — это белое золото.
Такая в это время шла всенародная борьба за хлопок, что нам порою даже неудобно становилось за то, что мы всё ходим и смотрим, ходим и смотрим. Но надо сказать, что нам повезло: Бухарская область, в которую мы приехали, уже к тому времени выполнила план.
А Вабкентский район, куда нас потом повезли, выполнил не только план, но и обязательства.
А колхоз «Ленинабад», куда мы наконец попали, выполнил план, первые обязательства, вторые обязательства и теперь помогал соседям.
Посёлок Шафрикан не такая уж даль, но всё-таки кызылкумские пески рядом. Не такое уж захолустье эти места, но всё-таки глиняные дувалы, женщины корзины носят на голове…
И глиняные дувалы, и женщины корзины носят на голове, и едут дедушка с внуком на маленьком ослике, и сидят в чайхане мудрые аксакалы.
И вдруг среди всего этого — соль-фа-ми-ре-до… — рояль!
Конечно, мы удивились. Но секретарь райкома Тамара ещё больше удивилась тому, что мы удивились.
— А что тут особенного? — сказала она. — У нас ведь музыкальная школа.
И вот мы входим.
Сидит черноволосая девчонка с красными серёжками в ушах и трогает клавиши своими тонкими пальчиками. А рядом учительница:
— Джамиля, здесь легато, без перерыва!..
Джамиля видит и легато, и пьяно, и модерато…
А со стены смотрят на неё строгие люди в париках: и Моцарт, и Бах. Смотри, мол, Джамиля, не подкачай.
Но конечно, самое интересное для нас были народные инструменты. Бахтиор Азизов, ученик седьмого класса, показал нам, что такое рубаб. Он похож на нашу мандолину, только у него пять струн. Бахтиор заиграл.
Мы слушали с удовольствием. Он и играл с удовольствием. Да оказалось, что и пьеса, которую он играл, называется «Рахат», что в переводе означает «удовольствие».
Одним словом, все были очень довольны. Но тут директор Давлят Джураев сказал:
— Всё человеческое счастье и удовольствие приходят с трудом.
— Да, да, — кивнули мы. — Конечно!
— Так называется песня, которую я вам спою, — пояснил он и взял другой инструмент — гиджак.
Голос у директора был очень хороший, инструмент звучный, да и песня была славная. Едва лишь он кончил, Тамара сказала:
— Давайте и я вам спою!
И она спела песню про мамочку.
И так стало после этого хорошо, что все, кто был в комнате, разобрали висевшие на стенах инструменты и стали их настраивать, а дойру вынесли на солнце — просушить.
Что потом было, уж можете догадаться сами.
Кто бы мог подумать, что в этой безводной полупустыне, на этой порошкообразной серой земле есть лес! А вот мы мчимся по ней, и по обе стороны дороги далеко, до самого горизонта простираются низкорослые заросли саксаула.
— Это наше лесохозяйство, — говорит шофёр Файзула. — А где лес, там и звери. Зайцы есть. Лисы есть. Ну и, понятно, волки. Фу ты, шайтан!..
Файзула вдруг резко повернул баранку, нас тряхануло. Мы прильнули к окнам.
— Что?! Где?..
— Ах, не попал, — сказал Файзула. — Змея. Уползла. Надо было её переехать.
Среди этих зарослей ещё издалека мы увидели большой курган. Нам объяснили, что это древнее городище Варданзи. Селение, которое существовало здесь, у подножия кургана, было сильным, независимым и богатым. Ещё в двадцатых годах нашего века оно славилось производством расписной глиняной посуды.
Но случилось так, что постепенно пески засыпали арыки, поля и сады. Люди стали переселяться в другие места. Последние жители покинули селение около двадцати лет назад.
Мы бродили по бывшим улицам, среди бывших садов, входили в полуразвалившиеся ворота цитадели.
Варданзи спит, укрытое песчаной кошмой. Под нею — тайны богатой и длинной истории этого края.
Варданзи ждёт археологов.
Ребята из Шафриканского краеведческого общества показали позже то, что они нашли только лишь на поверхностней какие это были сокровища! Жировые светильники, драгоценные украшения, кольчуги, кинжалы, ну и предметы уже более близкой к нам истории — немецкую двустволку и английский пистолет…
А сейчас безмолвие этих мест нарушает лишь один человеческий голос: здесь живёт в одиночестве старый мулла.
Новое в Узбекистане заметнее, чем где-нибудь в другом месте, потому что оно почти всегда соседствует со старым.
Здесь поражает всё: и то, что в далёком кишлаке есть ателье «Голубой экран», в котором сидит сын неграмотного дехканина и преспокойно чинит телевизор. И то, что среди хлопковых полей стоит огромный, с тридцатилетней историей, Дворец пионеров.
Спасибо тебе, дорога, за радость и удивление!