Страница 2 из 3
Я был мертв – мертвее некуда. Мое сердце разрезали напополам, как бизонье после удачной охоты. Всю ночь мой должник колдовал, вызывал мой призрак из страны духов. Я немного помню тот путь. Было темно, я несся сквозь серую дымку и слышал, как рядом, в тумане, причитают умершие. Но Человек-Призрак вывел меня обратно.
Он вынул то, что осталось от моего смертного сердца, и вложил в мою грудь сердце бога. Но оно принадлежит ему, и он придет за ним, когда все будет кончено. Только оно и поддерживает во мне жизнь, только оно и дает мне силы, достойные мужчины. И время надо мной не властно. И пускай дураки называют меня старым брехуном, какое мне дело? Я-то знаю, что это правда. Слышите?
Его ногти глубоко впились в запястье Дока Блэйна. Глаза – удивительно молодые глаза на морщинистом лице – гневно сверкнули под кустистыми бровями.
– И все-таки, если нелепая случайность оборвет мою жизнь... сейчас или потом... Пообещайте... что разрежете мне грудь и вынете сердце Человека-Призрака. Оно принадлежит ему. И пока оно бьется в груди, мой дух привязан к телу, он никуда не денется, даже если череп расколоть, как орех. Живое сердце в гниющем теле... Обещайте!
– Хорошо, обещаю, – кивнул Док Блэйн, и Джим откинулся на подушку со свистящим вздохом облегчения.
Он пережил ту ночь. Не умер и на другую, и на третью.
Следующий день остался у меня в памяти потому, что я подрался с Джеком Кирби.
Люди многое прощают хулиганам, потому что не желают проливать кровь. Поскольку никто не взял на себя труд пристрелить Кирби, он возомнил себя грозой округи.
Он сторговал бычка у моего отца, а когда тот пришел за деньгами, подонок соврал, что уже отдал деньги мне. Я нашел Кирби в притоне бутлегеров, он хвастал, какой он крутой, и грозился выколотить из меня признание, что деньги заплачены, но я их прикарманил. Услышав это, я взбесился и набросился на него. Винтовкой, как дубиной, я врезал ему по физиономии, по шее, груди и животу. Наверное, прикончил бы, если б меня не оттащили.
На предварительном слушании меня обвинили в покушении на жизнь и назначили срок суда. Кирби был злопамятен, как и полагается типичному хулигану из западного штата, и, когда малость поправился, дал клятву отомстить мне. Уж не знаю почему, но он гордился своей “красотой”, а я ее то и дело портил.
И когда Джек Кирби выздоровел, старик Гарфилд тоже встал на ноги, к удивлению всех, и Дока Блэйна в частности.
Помню, как-то ночью Док Блэйн снова позвал меня на ферму Джима Гарфилда. Я сидел тогда в кабаке Шифти Корланса – мужественно накачивался бурдой, которую он называл пивом, в слабой надежде захмелеть. Тут пришел Док Блэйн и спас меня от этой пытки.
Когда мы тряслись по старой извилистой дороге в машине Дока Блэйна, я спросил:
– Почему ты так настаивал, чтобы я поехал с тобой? Это ведь не профессиональный вызов, я правильно понял?
– Правильно, – ухмыльнулся он. – Старину Джима даже кувалдой не убить. С такими переломами даже бык околеет, а Джим ничего, оклемался. Вообще-то дело в том, что Джек Кирби сейчас в Лост-Нобе. Клянется, что пристрелит тебя, как только увидит.
– А, черт! – вспылил я. – Теперь все решат, что я удрал из города, потому что струсил. А ну, живо поворачивай и вези меня назад!
– Ну-ну, не пори горячку, – сказал Док. – Все знают, что ты не боишься Кирби. Его уже никто не боится. Ты всем показал, какой он слабак, вот он и злобствует. Но сейчас лучше его не трогать, ведь скоро суд.
Я засмеялся.
– Ладно, если я ему в самом деле нужен, он меня найдет и у старины Гарфилда. Шифти Корлан слышал, как ты меня уламывал. А Шифти ненавидит меня с прошлой осени, когда я перехватил у него приз на скачках. Он скажет Кирби, где меня искать.
– Я об этом не подумал, – встревожился Док Блэйн.
– К черту, забудь, – посоветовал я. – У Кирби кишка тонка стрелять, он только кулаками махать умеет.
Но я ошибся. Заденьте тщеславие задиры, и вы поймете, что это его больное место.
Когда мы приехали, старина Джим еще не ложился. Он сидел в комнате, которая служила одновременно гостиной и спальней, курил трубку из кукурузного початка и пытался читать газету при свете керосиновой лампы. Все окна и двери, в том числе и дверь на просевшую веранду, были распахнуты настежь (Джим не любил духоту), но насекомые, что роились вокруг лампы, казалось, совсем не досаждали ему.
Мы сели и поговорили о погоде (что вовсе не пустая болтовня в краю, где хлеб насущный зависит от милосердия солнца, дождя и ветра). Потом разговор перескочил на другое, и вскоре Док Блэйн откровенно выложил то, что вертелось у него в голове.
– Джим, – сказал он. – Той ночью, когда я думал, что ты вот-вот дашь дуба, ты нес всякую чепуху про свое сердце и индейца, который тебе его одолжил. Ты ведь бредил, да?
– Нет, Док, – посасывая трубку, сказал Гарфилд. – Это святая правда. Человек-Призрак, жрец Бога Ночи, заменил мое мертвое, рассеченное сердце святыней племени липанов. Я и сам не знаю, что это за бог, – вождь говорит, он из дальних краев и очень старый, – но он может некоторое время обойтись без сердца. Когда же я умру – размозжу себе голову так, что погибнет разум, – надо будет вернуть сердце Человеку-Призраку.
– Так значит, ты всерьез просил, чтобы тебе вырезали сердце? – произнес Док Блэйн.
– Еще бы не всерьез, – вздохнул Гарфилд. – Живое в мертвом противно природе. Так сказал Человек-Призрак.
– Что за дьявол этот Человек-Призрак?
– Я же говорил. Липанский шаман, его племя жило в этой стране до того, как пришли команчи со Стейкед-Плейнз и прогнали их на юг, на ту сторону Рио-Гранде. Я дружил с ними. По-моему, они уже все вымерли, остался только Человек-Призрак.
– Он жив? Сейчас?
– Не уверен, – признался Джим. – Я не знаю, был ли он жив, когда пришел ко мне после драки у Локуст-Крика, и даже раньше, когда я встречался с ним на юге. Конечно, слово “живой” я использую в привычном для нас смысле.
– Что это за звук? – обеспокоенно спросил Док Блэйн, и тут у меня зашевелились волосы на затылке. Снаружи были тишина, звезды и черные призрачные тени дубов. Лампа отбрасывала на стену причудливую тень Гарфилда, совсем не похожую на человеческую, а его слова звучали, как в кошмарном сне.
– Я знал, что ты не поймешь, – вздохнул Джим. – Я и сам себя не понимаю, и не всегда удается словами описать то, что я чувствую и осознаю не умом, а сердцем. Липаны были в родстве с апачами, а апачи переняли удивительные знания племени пуэбло. Человек-Призрак был – не знаю, живой или мертвый, – но он был. Да что там, он есть!
– Кажется, кто-то из нас сошел с ума, – предположил Док Блэйн.
– Хорошо, – сказал Джим. – Я тебе кое-что открою. Человек-Призрак был знаком с Коронадо.
– Совсем спятил, – пробормотал Док Блэйн. Потом он поднял голову. – Что это?
– Конь сворачивает с дороги, – сказал я. – Похоже, останавливается.
Я подошел к двери, как дурак; свет керосиновой лампы очертил мой силуэт. Мелькнула большая тень, и я сразу понял, что она принадлежит всаднику. И тут Док Блэйн воскликнул:
– Осторожно! – и бросился ко мне, ударил в спину, повалил на пол.
В тот же миг я услышал грохот ружейного выстрела. Старина Гарфилд крякнул и повалился со стула.
– Это Джек Кирби! – вскрикнул Док Блэйн. – Он убил Джима!
Под стук удаляющихся копыт я вскочил на ноги, сорвал со стены охотничье ружье старого Джима, безрассудно выскочил на веранду и выпалил из обоих стволов в убийцу, смутно различимого в свете звезд. Дробь была слишком мелка, чтобы убить, но она ужалила коня. Тот прянул в сторону, сломал ограду и помчался через сад. Всадник, налетев на ветви персиковых деревьев, не удержался в седле, грянулся оземь и больше не шевелился. Я подбежал и склонился над ним. Да, это был Джек Кирби, и ему не повезло – его шея сломалась, как гнилой сук.
Я побежал к дому. Док Блэйн притащил с веранды скамейку и теперь укладывал на нее старину Гарфилда. Никогда еще я не видел у Дока такой бледности на лице. Джим выглядел еще хуже: в него выстрелили из старого ружья калибра 0,45-70, и с близкого расстояния тяжелая пуля вдребезги разнесла макушку. Лицо было перепачкано кровью и мозгом. Да, что и говорить, не вовремя бедолага оказался за моей спиной.