Послание к коринфянам

- Но вы это заслужили...

- Не исключено, синьор Васкес. Я и начал с того, что готов принять любую реакцию. Любую. Без сопротивления. Это один из ключевых моментов.

- Алваро, успокойтесь. Мы этому молодому человеку ничего не объясним. Он попросту забыл, что у него есть начальство. Это проходит.

- Рано или поздно это пройдет, - кивает да Монтефельтро. - Но результаты я признаю удовлетворительными, ваши возражения готов принять, а выволочку от начальства рано или поздно получу, само собой. - Они имеют в виду отнюдь не генерала Сообщества. Оба. Милые фамильярные люди. - Если никого больше ничего не интересует, я, пожалуй, откланяюсь?

- Не мне, конечно, вам советовать, но вы все-таки поговорите. Попробуйте хотя бы. Или просто постарайтесь представить себе, что там думают о справедливости.

- Я знаю... - склоняет голову да Монтефельтро. - Вы удивитесь, конечно, но - знаю...

- Господа иезуиты, - цедит доселе безмолвствовавший Франческо. - Все это невероятно увлекательно, да, но заставлять нас присутствовать при вашей личной беседе несколько невежливо. А у меня вот есть вопрос. Конечно, стоило бы проводить моего дорогого зятя без вопросов... но любопытство сильнее мстительности. Антонио, а чего ты, собственно, хотел?

- Решить проблему. Нет, не с Советом и корпорациями, и не ту, которой вчера всех пугал Матьё. Кризис парадигмы.

- С самого начала?

- Да. Кризис институциональной сферы. Кризис смыслов повседневности. Я всего лишь хотел, чтобы повседневность пришла к новому балансу. Так, синьор Васкес меня не понимает, что и неудивительно. - Действительно, работы Хеллер в школе Рауля не преподают, и, вероятно, не будут - и правильно сделают. А господину да Монтефельтро они, конечно, должны нравиться - и не в последнюю очередь сухой абстрактностью формулировок. Тот самый недостаток, о котором говорил мистер Флюэллен. Кажется, методы Сообщества помогают не всем. Или не сразу. - Речь идет об осмыслении моральных и этических норм и их воплощении в практику. Именно об осмыслении, о переходе от институциональных установок к реальным комплектам правил. О конкретизации, или, если угодно, вербализации этих расплывчатых категорий. Именно поэтому мне понадобились мистер Грин с его особенностями, и господин Щербина.

Максим вздрагивает. Если все вокруг говорят, что в университете все было неправильно... а университет никогда не отличался глупостью и недальновидностью, то какой тут возможен вывод?

- Нет, не беспокойтесь, вас никто не делал нарочно. Но вышло ровно то, что нужно. Кстати, это очередной симптом все той же болезни. А мне было необходимо, чтобы решения принимали люди, не абстрактным седалищем чувствующие, что такое хорошо и плохо, а, скорее уж, седалищем не чувствующие институциональных нормативов, и вынужденные эту относительную социальную глухоту компенсировать рассудочным решением вопросов. Наделенные редким и ценным качеством иммунности или избирательной слепоты к знакам этой сферы. Калибрующие себя на основании реальности. Поэтому из мистера Грина вышел отличный термометр, и он меня не подвел, когда принял - совершенно самостоятельно - ряд решений, в том числе, очень трудных и болезненных.

Бедный Алваро. У господина да Монтефельтро получается нечто зубодробительное, а ведь мысль весьма проста, хотя спорна и жутковата по сути своей: "хорошо и плохо" должны исходить не из абстрактной политической или любой другой структуры, а из индивидуума, причем нравственное чувство поверяется разумом и расчетом, а не наоборот. Это уже не Хеллер, это уже да Монтефельтро, сам себе философ и практик.

Да уж, если по его теории я - тот, кому можно доверять принятие решений, то место этой теории на свалке. Не знаю, существует ли завод по переработке токсичных идей, но по справедливости, столь любезной синьору да Монтефельтро, должен существовать.

- Ну а ты, дорогой, - поворачивается гость к Франческо, - отреагировал так, как только и мог отреагировать на человека с параметрами мистера Грина. Почему ты? Да потому что ты эту сферу лепишь, как пластилин, по вкусу. Какая-то врожденная особенность, видимо. Мутация...

Франческо покивал, хмыкнул...

- Скажи Пауле, мы вечером на чай заглянем. Потому что утром я улетаю. Иди домой, демиург, да?

- Ухожу, ухожу, ухожу... - смеется да Монтефельтро. - Ждем вас всех к чаю.

- Простите меня, господин Сфорца, - сказал мистер... непонятно кто, когда шаги в коридоре стихли. - Я думал, что в нашей компании idiot savant - это вы. Я признаю себя ослом.

- Да нет же, ему просто нельзя позволять говорить больше двух фраз подряд. Всегда получается какой-то развесистый ужас, - пожимает плечами Франческо. - Доверять больше стоит фактам и мнению моей сестры, а не его объяснениям.

- Я вам верю... да и с произошедшим ваша версия согласуется лучше. Вы пожелали мне задачу моего уровня - ваше желание сбылось немедленно.

- Будете перевоспитывать?

- Буду молиться святым Симону и Иуде, покровителям безнадежных предприятий.

- Если этот корсар куда-то влез, то предприятие, скорее всего, верное и прибыльное. А если кажется безнадежным, то только кажется. Он слишком дорожит своей репутацией абсолютно удачливого человека. Если бы я знал раньше, кто крутит музыку - не переживал бы ни минуты. - Господин Сфорца врет сам себе, врет и знает это. Он бы не переживал, только замуровав родственника на время кризиса в очень глубокую комфортабельную шахту. - И если он скажет вам, что три страховочных плана - это Господь, разум и добрая воля, во-первых, не верьте, во-вторых, напомните ему, что он повсеместно трещит о своем атеизме, так что планов было не больше двух, а учитывая его разум... всего-то один страховочный канат. Маловато для планеты, - улыбается Франческо. И вновь отряхивает руки.

- Спасибо. С удовольствием воспользуюсь.

- Скажите, а действительно, что, по-вашему, там думают о справедливости? - интересуется госпожа Сфорца.

- А ее там, сколько я могу судить, в гробу видали, - весело отвечает Эулалио. - В том самом, из которого кое-кто сбежал на третий день.

Алваро

- Извините, пожалуйста. Но я не смогу у вас остаться. Понимаете, Паула, я знаю, что это глупо и неправда, но если я сейчас брошу их всех, я буду считать себя... предателем. - Ну вот, все сказано.

Впрочем, и так, и так ничего другого не получается. Либо одних обидишь, либо других. А в этом доме - хорошо, невероятно хорошо, так не бывает, никогда не было... нет, было, но в том далеком детстве, о котором лучше и не вспоминать. Потому что Паула, потому что весь ее выводок, от тринадцати лет до двух месяцев, и даже смешное маленькое существо, на которое дышать-то страшно, а оно улыбается во весь беззубый рот, и очень старательно что-то такое говорит. Потому что Паула. Точка и конец цитаты, как говорит Рауль.

- Так, - говорит Паула, и внимательно смотрит в лицо, упирая руки в бока. - Сейчас мои дети наполовину осиротеют. Я эту заразу Антонио... Алваро, солнышко, - ладонь, только что грозившая мужу подзатыльником, гладит юношу по щеке. - Мне и в голову не пришло бы заставить тебя выбирать. Ты всегда можешь приехать и остаться, если захочешь. Здесь тебя всегда ждут. Но делить тебя между двумя домами никто не будет. Понимаешь?

Никто - это преувеличение, потому что муж Паулы как раз это и попробовал сделать. Ну или хотел посмотреть, что ответит Алваро и как отреагируют люди вокруг... очередной уровень сознательности какой-нибудь проверял. Но все остальное - очень здорово слышать. Записать - не на пленку, а куда-то внутрь себя. И крутить каждый раз, когда станет грустно.

- Не надо их... сиротить. Ничего же не случилось.

Паула щурится, вздыхает, кивает. Она не станет долго ездить по нервам, объясняя, что имено тут нехорошо, а просто огреет мужа каким-нибудь кухонным инвентарем. Нет, не стоит ей рассказывать обо всей подоплеке истории с Сообществом и Советом. А то инвентаря не напасешься, а синьор Антонио все равно ни на йоту не изменится. Странный человек, даже и не скажешь, что неприятный, скорее... жутковатый. Инопланетянин. Тот, что из книжек в дешевых обложках - жукоглазый и фасеточный внутри. И сразу видна разница. Франческо, например, человек - хотя думает не так и не там, где прочие, вот ничего нет, а вот есть сразу все... и Максим человек, и даже цербер. А с другой стороны, три месяца назад я от них ото всех шарахался и под стол пытался спрятаться - и вовсе не потому, что только чудом Франческо не зарезал...