Назначенье границ

— Мой друг, я считаю, что дела текучие слишком долго удерживали нас от дел вечных. В этом городе есть замечательная базилика всех святых, не сопроводишь ли меня?

Майориан едва не подавился первым — спонтанным — воплем «какого?!..». Даже слегка закашлялся, так хотелось рявкнуть, а пришлось прикусить язык и подумать. Вряд ли командующего неожиданно и без причины одолела набожность и он решил позаботиться о душе, что своей, что Майориана. Значит, причина есть. И можно подозревать, что это за причина… лучше бы и вправду конец света объявили. Был бы куда более приятный повод надеть чистое и неспешно двигаться в сторону базилики.

— Не скажу, что с радостью… но сопровожу, конечно, — Майориан уже не помнил, когда был в церкви. Не тянуло в последнее время. С самого Каталауна и не тянуло.

В средних размеров городке, где стоит армия, днем на улицах должно быть тесновато, но к ним это не относилось — внешний мир был именно внешним, не проникал за пределы кольца телохранителей. Хотя в Мутине можно было бы обойтись без охраны… да и в Роме, наверное, тоже — как бы ни поносили все эти глупцы «проклятую трусость» командующего, никто из них не желал принять на себя ответственность за оборону полуострова. Да, можно было бы и без охраны, если забыть про гуннское железо и гуннское золото.

— Твои новости я знаю. А мои ты можешь попробовать угадать, зная свои.

Шутки про чудесное перемещение Аттилы под стены Ромы и конец света Майориан вслух произносить не стал. Не тот юмор, что оценит командующий — это потом, когда вернется, сгодится для рассказа своим «смотрю я на него и думаю — ну не иначе как…».

Пришлось задуматься. Что, в самом деле, могло случиться? Какой-нибудь подарочек от Валентиниана? Но при чем тут базилика… поговорить без лишних ушей можно и здесь, посреди улицы, что вылетит за круг охраны, потонет в шуме.

— Предположение первое: тебя вызывают в Рому. Предположение второе: наш возлюбленный слуга Сатаны затеял что-то такое, с чем мы уже не справимся никакими силами.

— Первое почти верно. Меня не вызывают в Рому, я туда собираюсь. Я тебя поэтому и вызвал. И не из-за того, что сделал наш друг, а из-за того, чего он до сих пор не сделал.

— Не отступил?

Патриций кивнул.

— Он уже знает, что проиграл кампанию. Север очищен, как кость. Обглодан дочиста. Обозы к Аттиле не проходят, мы висим у него на боках, он теряет людей — пока струйкой, скоро — ручьем, а потом река прорвет плотину. Он мог бы победить, если бы с самого начала не отвлекался на города, если бы пошел прямо на юг, сначала на Равенну, потом на Рому, но он этого не сделал, потратил время — и оно кончилось. Сейчас Аттила может повернуть назад — сделать вид, что ходил за добычей, вернуться в следующем году… и может двинуться на Рому. Если бы он был один, я бы сказал, что города ему не взять. Но он не один — и у него может получиться. А вот из Италии он после этого не уйдет. Он уже должен был это понять, не его первого так ловили. У Стилихона это и вовсе был любимый прием… Он должен был понять — и не ушел. Что это значит?

Ответ на вопрос Майориан знал… подозревал, что знал. Он допрашивал многих пленных. Некоторые не выражали ни малейшей радости, описывая целеустремленность и храбрость своего вождя. Некоторые даже эту целеустремленность называли несколько иначе. Одержимостью. А еще почти все верили, что вождь гуннов слышит каждое слово, знает каждую мысль своих воинов, и жестоко покарает даже тех, кто лишь помыслит о том, что Аттила может ошибаться. Суеверий у гуннов, как у всех прочих варваров, всегда хватало, но вот это — нечто новенькое.

— Что мы уже не с ним воюем. Потому что ему рановато впадать в старческое слабоумие.

— Может быть и не с ним. А, может быть, ему надоело отступать и он теперь согласен со своим духом-водителем… И, может быть, ему есть на что рассчитывать. Да, это совсем новость, вчерашнего разлива. Из Ромы приехал сенатор Авит. Точнее, примчался. С сообщением, которое он не рискнул доверить ни гонцу, ни голубю… и белее своей тоги. Четыре дня назад он видел в Роме того самого старика, который приезжал в Толосу с посольством Аттилы.

— Так Теодерих же его убил?

— Видимо, плохо убил. Или их там много. Ты Авита знаешь — может такое быть, чтобы он обознался?

— Не может. Погоди-ка… за сколько он доехал? Сам? — Майориан провел ладонью по слегка влажным волосам.

Добрался со скоростью того голубя… в его-то годы. Изумительно, просто изумительно! Значит, точно не обознался, точнее не бывает. А ведь ему никто ничего не рассказывал. Он просто был у Теодериха, когда гуннский старичок закончил свои дни по приказу короля — и, что интересно, послы Аттилы нисколько от того не огорчились, не возражали; и, что совсем уж прискорбно — тот старичок оказал удивительно сильное влияние на решение Теодериха. От противного, правда. Это-то как раз не прискорбно, без союза с везиготами тогда бы не справились… худо, что Теодериха можно было так впечатлить. Сначала Теодериха, потом Авита… какой интересный старичок, однако, посмотреть бы на него. С расстояния копейного броска. Чтоб уж знать, что — наверняка.

Вечно эти везиготы что-нибудь не так сделают, ни в чем положиться нельзя.

— Сам. Это говорит о том, кого он видел. И еще о том, где.

Не на улице, значит, увидел, не случайно. Увидел там, где бывает. Где бывает сенатор Авит. Хозяин Галлии, насколько в Галлии сейчас может быть хозяин.

— А где он сейчас?

— Поехал обратно. Я хочу, чтобы он поговорил с епископом Львом до того, как я приеду в Рому.

— В лучшем случае, это значит, что кто-то в Роме ведет переговоры с Аттилой за нашей спиной. В худшем случае… этот кто-то ведет переговоры не с Аттилой.

— На набожность Теодериха можно было положиться. На набожность императрицы-регентши, как ни странно, тоже. Но так можно сказать далеко не обо всех. И в Роме, и в Равенне достаточно людей, которые ради силы пойдут на что угодно… и некоторые из них обладают формальной властью. Той самой, которая нужна, чтобы открыть двери сразу ко всему. Действующий консул запада, председатель сената…

И император. Но этого командующий не произнесет вслух. В этом нет нужды — Майориан сам все прекрасно знает. Император… а, не стоит о нем.

— Однако, мы здесь и сейчас, и идем в базилику, — напомнил Майориан. — Зачем?

— Ты не считаешь, что об этих новостях кое с кем стоит поговорить?

Вот так вот запросто? Вполне в духе командующего, что тут скажешь. Но если уж говорить — то не с… этими. Майориан невольно коснулся ладонью левого плеча. Пусто, и давно пусто, птица больше не прилетала, а сероглазая ее хозяйка не снилась, жаль.

— Не знаю, кому я больше доверяю, — пожал плечами Майориан, — этим… или председателю сената.

— У меня есть, что им предложить — а с председателем сената, согласись, договариваться нет смысла.

— И что же? — Намеки — прекрасная вещь, но иногда устаешь их разгадывать…

— Ты помнишь, что ты говорил, когда копьем границу провел? — подождал кивка, продолжил. — У нас сложилась любопытная ситуация. Если бы это сказал я, все замкнулось бы на меня. Если бы мертвых отпустил ты, с тобой произошло бы то же самое. Но вышло так, что действовало два человека — и ты выбрал слова и способ без моей воли и вопреки прямому приказу. Понимаешь, что получилось?

— Наверное, да. То, что не принадлежит целиком никому, так?

— Так… Ну использовать эту силу, как ты знаешь, можно только посмертно. Но многих это не остановит. А завести ее на себя и сделать безопасной, имеют право только два человека.

Вот то, которое и стараться будешь — не забудешь, на себя? Майориан передернулся. Хорошая перспектива, нечего сказать.

— Что от меня требуется?

— Отказаться, если тебе будут предлагать. В как можно более резкой форме. Ты — добрый христианин, ты об этой мерзости без содрогания вспоминать не можешь и больше на милю к ней не подойдешь…

— Мне даже врать не придется, — усмехнулся Майориан. — С удовольствием.