Назначенье границ

Король, еще не выбранный королем — тем более. Сражаться так, чтобы каждый шелудивый пес запомнил, что будущий король, наследник павшего в бою — доблестный воин, чья храбрость не подлежит сомнению.

Иногда нужное, необходимое кажется почти неисполнимым.

Багровое солнце сползало за горизонт. Последние алые блики терялись среди луж крови. Сегодня солнце тщетно состязалось с людьми в попытках разукрасить красным доспехи и щиты, сбрую лошадей и одежды воинов. Людям это удалось куда лучше.

Кто говорит, что вид поверженного врага и созерцание пролитой им в бою крови веселит сердце истинного бойца, тот, наверное, никогда не пытался разыскать на поле боя бурдюк с водой. Простой чистой водой, не из здешнего ручья, который уже к полудню вздулся, вспенился алым.

Будущий король Торисмунд устал, и единственным, что могло бы согреть его сердце, была вода — а воды-то и не найти. Кончилась еще давно. Торисмунд устал. Он никогда не думал, что можно так устать, и тем более — что бывают такие битвы. Торисмунд и считать-то до стольки не умел, сколько уже полегло. Может быть, умел ромей. Наверняка.

Торисмунд приподнял голову, оглядываясь, но искомого ромея с первого взгляда не обнаружил, а на второй сил уже не было. Хотелось только лежать, уткнувшись лбом в прохладную землю и облизывать сухие от жажды губы. Надеяться на то, что передышка окажется долгой, не приходилось. Отдохнуть — не получалось. Верить в победу… объяснения, что Аттила уже проиграл, что все нынешнее — не более, чем попытка сохранить лицо, с каждым часом сражения казались все менее и менее убедительными. Совсем неубедительными. Очередная ромейская хитрость. Кто бы ни одолел в сражении, истинным победителем станет король ромеев.

Это было… неправильно. Сама земля, влажная от крови, говорила об этом.

Отец ошибся, приказав казнить того колдуна.

Мерзкий старикашка, конечно, вызывал такое желание. Торисмунд помнил единственный разговор с колдуном, то ли прибывшим вместе с посольством короля гуннов, то ли просто в те же дни. В любом случае гунны не собирались негодовать по поводу его казни. При свечах казалось, что сам старик — лишь туманное пятно, болотно-серое, зыбкое, и тень его тоже расплывалась, змеилась щупальцами. Но за ним стояло могущество, отказываться от которого стал бы только крайне недальновидный человек. Отец слишком полагался на силу и доблесть, на Господа и его помощь…

Торисмунд, король везиготов — ну, почти что король, — смотрел в будущее, а не в настоящее. Ему плевать было на то, что представляли из себя колдун и его тень. Он запомнил все, что говорил старик. Хорошо запомнил. Тогда, сухим и прохладным осенним вечером, слова болотной поганки звучали слишком неприятно. Подчиниться власти, что выше королей… Торисмунд, наследник короля, готов был подчиняться лишь отцу. Торисмунд, король, вдруг понял — сейчас, на пропитанном кровью поле, — что ошибался. Рассуждал, как вспыльчивый юнец, а не как властитель. Сила должна принадлежать ему. Именно ему, только ему. Подчиниться? Глупости. Ну да, колдун, отродясь не державший в руках копья, может быть, и подчинялся — но король везиготов сумеет подчинить себе любую мощь.

Единственное, о чем Торисмунд жалел — о том, что, наверное, не слишком внимательно вслушивался в объяснения колдуна. Странно, он помнил каждое слово, но помнить и понимать — не одно и то же.

Земля остывала, холодя щеку. Вокруг, так же вповалку, отдыхали воины его личной дружины. Передышка затягивалась, ромей, еще недавно сражавшийся рядом бок о бок, куда-то запропастился, от братца Теодериха вестей не было. Окруженный товарищами, Торисмунд все равно чувствовал, что один. Чем темнее становилось, тем больше его одолевало это чувство. Словно наконечником копья провели черту, отделившую его от других. Один, отвечает за все, и должен, наконец, решиться…

Легкий ветерок, еще недавно так приятно охлаждавший разгоряченное тело, превратился в довольно мерзкий влажный ветер, гонявший по спине мурашки. Странное дело, кто-то рядом пожаловался на духоту, Торисмунду же хотелось укрыться плащом или, лучше того, завернуться в шкуру — но не было сил сдвинуться с места, и даже не хотелось шевелить губами, чтобы попросить… приказать.

Чем холоднее становилось, тем яснее делались слова колдуна. Только с главным болотная поганка напутала, ну да что с него взять. Все просто, все очень просто. Нужно только встать и сделать. Сила сама просилась в руки, дразнила, словно умная женщина, которая вслух говорит «нет», а глазами — «приди и возьми!».

Для победы. Для того, чтобы поле боя осталось за его племенем. Чтобы вся эта земля отныне и навсегда принадлежала достойнейшим из достойных.

406 год от Р.Х., Сербинум

У виновника торжества несколько смущенное лицо. Очень чисто умытое.

— Я не думал, что это настолько испортит праздник. Но ничего страшного, кажется, не случилось? Мы все вокруг мокрыми шкурами обложили, чтобы пожар не начался.

Шкуры люди короля обнаружили довольно быстро. И грязные следы, очень грязные, пахнущие тиной — от местного черного, жирного речного ила, которым злоумышленники обмазались, чтобы надежно раствориться в ночи. И тыквы — с прорезями в виде рта, глаз и носа, в одной даже светильник еще горел. И веревки — тоже обмазанные илом. Спасибо, что хоть поперек выхода такую не натянули, то-то было бы весело. Впрочем, в зале и так хватило веселья, когда за стенами завыло и затрещало (свежие свиные пузыри с деревянными пищалками, тут и человека не нужно, надул и бросил), а в проемах полетели по воздуху, без всякой видимой поддержки, страшные огненные рожи. Половина гостей решила, что это Ночные явились по их души, вторая половина, что это враги воспользовались праздником, чтобы застать везиготов врасплох… конечно, это из ума выжить нужно, чтобы воевать в такую ночь, но атаковал же Стилихон некогда их лагерь на Пасху… Просто чудо, что никого не затоптали и ничего не загорелось. И хорошо, что шутники вовремя сбежали. Поймали бы тогда, убили бы на месте. А многие и сейчас не прочь.

Один из советников короля негодующе рычит, другой собирается встать из-за стола, еще двое начинают что-то говорить, не слушая друг друга. Один — что был бы повод собираться в такую рань из-за такой мелочи. Другой — про обычаи старых времен… Аларих поднимает руку, и шум стихает, быстро, хоть и неохотно.

Лучше бы ты отпирался, думает Аларих. Отказался, заявил, что тебе бы и в голову не пришло ничего подобного, что с прочими мальчишками купался на реке, да, ночь неподходящая, но это, в общем, мелочи. Лучше бы я не высказывал вслух предположения, кто во всем виноват. Лучше бы…

— Тебе напрасно так кажется, — негромко говорит король. Достаточно сурово, чтобы были довольны одни. Достаточно спокойно, чтобы были довольны другие.

Глаза виновника загораются любопытством.

— После того, как мы сбежали, что-то появилось?

Для этого, все, в общем, и затевалось — приманить местную нечисть в ее собственную ночь и посмотреть на нее поближе.

Королю очень хочется взять ценного заложника за ухо и хорошенько встряхнуть. Не будь в зале столько ближайших помощников, он бы так и поступил. Аларих смотрит на мальчишку и взглядом советует ему заткнуться. Накрепко заткнуться или хотя бы начать извиняться. С поклонами. С оправданиями: не знал, не понимал, не представлял, никто не сказал…

— Не думаю, что ты этого хотел. Ведь ты же нам не враг, — с нажимом произносит король. — Тебя кто-то подучил?

Ценный заложник поднимает голову. Смотрит на короля, смотрит на советников, что-то понимает.

— Я вам не враг… но меня никто не учил. Если что-то случилось, это моя вина. Но я не думал, что от такого может быть беда — разве что светильник упадет…

— Не думал он, — передразнивает Аталамер. — Не думал бы, так устроил бы раньше… или позже. Больно вовремя…

Король поворачивает голову, молча смотрит на советника, пока до того не доходит, что говорить он начал рановато. Аларих еще не спрашивал ничьих мнений. Правда, Аталамер не только внимателен, но и мнителен — его можно заставить замолчать сейчас, но трудно будет убедить потом.