Предсказанная

Как должно было выглядеть вожделенное «хорошо», она представляла себе очень четко. Еще сколько-то минут блужданий по радужному лабиринту — и навстречу выйдут Флейтист, Серебряный и Вадим. Тогда можно будет остановиться, сесть, да хоть бы и в обморок свалиться. Тогда все будет прекрасно, даже посреди проклятой хрустальной ловушки.

— Ты можешь все это прекратить в любой момент, — раздался голос над ухом.

Анна оглянулась на Софью, но та отгрызала заусенец и говорить явно не могла, к тому же вкрадчивый бесполый голос не мог принадлежать спутнице.

«Как?» — подумала она, будучи уверена, что ее услышат, и не ошиблась. Ответ она слышала ушами, но подозревала, что это лишь иллюзия: так просто привычнее для мозга. Видят глазами, слышат ушами. На самом же деле это было нечто вроде телепатии. Оказывается, и она существовала в Безвременье.

— Если хочешь, я помогу тебе. Только согласись…

«На что?»

— Помочь нам…

«Это как именно помочь-то?» — заинтересовалась Анна. — «Впустить в мир и все такое?»

— Не случится ничего дурного. Твой старший не знает об этом, он враждует с нами. Мы не враждуем ни с кем. Мы не можем враждовать со своими детьми…

«Что за новости?»

— Безвременье породило всех вас, и смертных, и бессмертных. Тебе никогда не расскажут об этом твои спутники. Это тайна, которую они хранят даже от своих, а дочери людей знать об этом не положено под страхом смерти. Но если доверишься, мы спасем тебя ото всех, и от них в том числе.

— Идите нафиг, — вслух сказала Анна, которой надоел льстивый сладкоречивый голос.

— С кем это ты беседуешь? — взяла ее под локоть Софья.

— Да так. То ли слуховые галлюцинации, то ли местные жители, — брезгливо поморщилась Анна и кратко пересказала суть беседы. — Такой вот нам секир-башка теперь устроят, поняла?

— Чушь собачья, — фыркнула спутница. — Большей брехни не слышала со времен программы «Время».

— А на самом деле как?

— Ох, ну совсем не так, — вздохнула Софья. — Представь себе ведро воды. Полупустое. Вот ты на него смотришь, что видишь?

— Воду, — сходу ответила Анна. Потом подумала. — Ведро… свое лицо в воде. Ну, на дне там что-нибудь.

— Да, правильно. Вот пленка поверхностного натяжения — это граница между Полуднем и Полуночью. Она такая, наполовину проницаемая. И отражает, и прозрачная. Кто что видит — кто то, что на дне, кто только себя. Поэтому мы их не замечаем обычно, только некоторые любопытные. Остальные так и видят — себя. А Безвременье — это не вода и не воздух, это уж скорее ведро. Только где это видано-слыхано, чтоб ведро порождало воду?

— Это какое-то бешеное ведро, так и лезет в наш мир, — пожала плечами Анна. — Или кривая аналогия.

— Ну, кривая, — Софья кивнула. — Флейтист рассказывал правильно. В общем, то же самое.

— Я помню… Так чего они хотят-то? Я не понимаю! — с отчаянием воскликнула девушка. — Помоги, впусти…

— Тебе не все равно, чего они хотят? Ты-то сама чего хочешь?

— Домой.

— Ну и все, — улыбнулась Софья. — Это бешеное ведро тебя домой не вернет, не надейся. Так что какие тут разговоры?

В ответе подруги Анна уловила что-то неприятное для себя, шероховатое и неправильное. Не хотелось подозревать Софью во лжи, но, кажется, искренность в ее последних репликах и не ночевала. Женщина умело скрывала что-то важное, говоря вполне правильные вещи, в которые верила, но нотки недоговоренности оставались. Однако, оснований, чтобы высказать все сомнения вслух, Анна так и не нашла. Просто хамить — а она прекрасно представляла, как прозвучат слова «По-моему, ты врешь или скрываешь что-то!» — не хотелось. От разговора остался неприятный осадок, и девушка задумалась о том, что это уже не первый такой случай. Казалось, что все вокруг нее, включая Вадима, знают нечто важное и тщательно это от Анны скрывают.

Все меньше хотелось хоть с кем-то из них разговаривать. Даже с Флейтистом, хоть тот и казался последней точкой опоры в спятившем с ума мире. Он тоже скрывал и не договаривал, и, может быть он — куда больше, чем все остальные. К тому же раздражала невозможность поговорить с ним наедине. Анна так устала ждать этого момента, что плюнула и смирилась с тем, что разговор не состоится никогда. Что самой придется выяснять, кто глазеет в спину, шепчет в уши и хочет непонятно чего. Самой — так самой, в конце концов. Не маленькая, не дурочка. Разберется как-нибудь, а много знающие товарищи пусть катятся к чертовой матери…

— Направо, — сказала вдруг Софья. — Кажется, я их слышу.

— Хорошо, — без особого энтузиазма согласилась Анна.

Она сделала несколько шагов, и только потом сообразила, что повернула не направо, а налево. Такое с ней случалось обычно не реже раза в день: Анна путала левую и правую руки, шла в противоположную от указанной стороны. Она смутно подозревала, что ей еще до рождения поставили мозги задом наперед, поэтому руки и перепутались. Обычно это не мешало, но вот сейчас показалось, что сделана слишком уж большая ошибка: Софьи за спиной она не увидела.

Сердце скакнуло в пятки, потом вернулось на положенное место и испуганно затрепыхалось.

Через стены было неплохо видно — но спутница пропала. Всего-то шагов десять, не больше, Анна прошла от развилки, но на всем обозримом пространстве силуэта Софьи обнаружено не было. Девушка вернулась к развилке, всмотрелась в играющий всеми оттенками радуги хрусталь, прошла в названную Софьей сторону, потом перешла на бег. Все тщетно. Она осталась в одиночестве посреди лабиринта Безвременья.

Осознав этот факт, Анна замерла, как вкопанная. Идти или бежать больше не хотелось. Со всех сторон ее окружали только закоулки полупрозрачной клетки, в которой не было ничего и никого. Представив себе смерть от жажды, Анна пожалела, что пропасть оказалась только видением, а не реальностью. Лучше уж было умереть быстро и чисто.

Если и существовало на свете такое чувство, как «воля к победе», то Анну оно покинуло полностью. Ей стало вдруг все равно. Даже просто идти было лениво и скучно. Девушка села, прислонившись к стене, прикрыла глаза. Усталость брала свое — очень хотелось спать, и уже все равно было, что вокруг, наверное, враги, что Софья где-то потерялась, а остальные спутники пропали еще раньше, когда она опустила браслет на алтарь и настала тьма.

Простое и незамысловатое отчаяние затопило душу до самых краев. Жаль только, что не было подушки и одеяла — накрыться с головой, поплакать всласть, а потом заснуть. Плакать иначе Анна не умела, да и вообще со слезами у нее были большие проблемы, чаще получалось злиться: на себя, на виноватого, на жизнь. Тогда трескались стаканы в руках, зависали компьютеры, а под ребрами слева поселялась ноющая боль невыплаканной обиды.

Вот и сейчас Анна злиться могла, а расслабиться — нет. Даже в настолько подавленном состоянии, даже уже начисто лишившись сил. Нет, не хватало какой-то малости, последней толики отчаяния, после которой уже можно делать все, что угодно: катать истерику, бить посуду, кричать и ругаться на всех подряд. Еще вполне действовали привычные для Анны рамки того, что она считала привычкой «держать себя в руках», а на самом деле было страхом перед собственной беспомощностью и ее последствиями. Всегда казалось, что если отпустить себя, то потом уже не соберешься никогда — не кончится депрессия, не прекратится истерика. Домик ее души стоял на некрепком фундаменте, но еще ни разу не был разрушен ни одним штормом.

— Благодарение судьбе, что хоть кого-то я повстречал здесь! — раздался в паре шагов прекрасно знакомый голос.

— Серебряный, — открыла глаза Анна. — А ты настоящий?

— Госпожа моя сомневается?

— Ну, мало ли…

— Разумное сомнение в этом порождении дикой фантазии, — улыбнулся владетель, садясь рядом с ней. — И все же смею тебя уверить, что я настоящий.

Что-то неприятно царапнуло слух Анны, и она слегка отодвинулась, покосилась на Серебряного, потом улыбнулась — ее поза описывалась фразой «что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня». Владетель принял улыбку за радость по поводу ее появления и подмигнул.