Предсказанная

— Все будет хорошо, — неожиданно для себя выдал он пошлую благоглупость. Кот оторвался от вылизывания задней лапы и опять издевательски мяукнул.

— Не сомневаюсь, — достаточно ядовито сказала девушка. И тут же, словно извиняясь за резкость, боднула его щекой в плечо. Пышная челка скользнула по шее Вадима, и это стало последней каплей в чаше его терпения.

Целовать ее было странно — словно самого себя. Был в этом какой-то нарциссизм. Вадим держал в объятиях собственную копию. Маршрутка деликатно сбавила скорость, не мешая им целоваться. Он почти не различал ее запаха — только далекий фон сиреневого мыла на висках, сладковатый аромат шампуня. Так еще ни с кем не было. Наверное, и запах у них был один на двоих.

В момент, когда Вадим прикоснулся к пуговице ее джинсов, маршрутка резко остановилась. Кошачий мяв разорвал тишину. Анна недовольно повернулась, щуря глаза, покосилась на кота. Выслушала его мурлыканье, грустно вздохнула.

— Господин Посланник говорит, что… нам нельзя торопиться. Позже. Сейчас нельзя.

— Почему?

— Не знаю. Не понимаю. Какой-то обряд.

— Какой еще обряд?!

— Откуда я знаю? — повысила голос Анна. — Он так говорит. А ему я доверяю.

— Хорошо, — кивнул Вадим. — Как скажешь…

Он разочарованно отвернулся к окну, постарался взять себя в руки. Томное и тошное ощущение незавершенности. Анна нужна была ему сейчас. Не когда-то потом, а сейчас. И до конца. Да и она, судя по всему, вовсе не была против. И тут вмешивается какой-то непонятный… кот! Только кота для полного счастья и не хватало. Возбуждение уходить не хотело. Анна положила голову ему на плечо и замерла с прикрытыми глазами. Плотно сжатые губы выражали явное недовольство.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Двадцать пять, а что?

— Ско-олько? — опешил Вадим.

— А в чем дело-то? — Анна открыла глаза, потом потерла прямой чуть вздернутый нос.

— Я думал, лет восемнадцать-двадцать.

— Ага, — сказала она. — Все так думают. Ты тоже на свой возраст не выглядишь, не волнуйся.

— И сколько мне, по-твоему? — заинтересовался Вадим.

— На вид или на самом деле?

— И так, и так.

— На вид — двадцать пять, двадцать шесть. На самом деле — лет на десять больше.

— Откуда ты знаешь?

Анна пожала плечами, слегка толкнув Вадима, улыбнулась чему-то.

— Знаю, и все. Ниоткуда. Просто вижу. А что, никто никогда не удивлялся, что ты не по возрасту выглядишь?

Вадим усмехнулся. Удивлялись, конечно. Все новые знакомые поголовно. Парадокс — лет до шестнадцати ему давали лишний десяток. Серьезный мальчик со взрослым выражением лица и взрослым же умением держаться. Без вопросов продавали сигареты и пиво, пропускали на сеансы для взрослых. А лет в двадцать пять начался обратный отсчет. Начали спрашивать паспорт и удивленно хмыкали, когда видели дату рождения. Называли пацаном — причем его же ровесники. Еще одно совпадение…

— Слушай, может, ты моя потерянная в детстве сестра, а? — попытался пошутить он.

— Ага, конечно. Вот только мексиканского сериала нам еще и не хватало. «Богатые тоже плачут», да? — возмущенно вскинулась Анна и покраснела.

Да уж, шуточка вышла неважная. И тупая по своей сути, и с далеко идущим намеком на инцест.

— Извини, — неловко сказал Вадим.

Анна осеклась, потом смущенно улыбнулась. И эту реакцию он видел насквозь — не хотела быть резкой, но так получилось, слова сами сорвались с языка. И теперь — мучительно неловко. Нужно извиниться в ответ, но язык стал ватным, а губы онемели. Вадим осторожно погладил ее по голове.

— Куда мы едем? Долго еще?

Анна посмотрела на кота, тот что-то промяукал.

— Нет, еще минут пятнадцать. Куда — я его не очень понимаю. Там увидим.

— А как ты вообще… ну, ты понимаешь.

— Пришла с работы, спать легла. Вышла вечером из дома в магазин, за соком — а вокруг никого. Вообще. Магазин закрыт, все закрыто. Ну, посидела, подумала. А потом он, — Анна показала на кота. — Пришел, говорит — сиди и жди. А ты?

— В метро задремал, — объяснил Вадим. — А дальше все почти так же. Сегодня что, какой-то особенный день?

— Вообще, полнолуние и тринадцатое… или еще двенадцатое?

Кот перелез к Анне на колени и разразился длительным мявом. Он и мяукал, и урчал, и дергал ушами. Анна внимательно его слушала, качая головой.

— Он говорит, сегодня ночь Бельтайна.

— Э? Бельтайн же на первое мая… — удивился Вадим.

Анна расхохоталась, прижимая к себе кота.

— Как ты думаешь, кельты пользовались грегорианским календарем? Да они и слова «май» не знали! Они жили по лунному и солнечному циклам. А Бельтайн — первое полнолуние после весеннего равноденствия. В общем, ночь Бельтайна, и мы выбраны для какого-то ритуала.

— Язычество, — хмыкнул Вадим.

— А ты верующий какой-нибудь?

— Да нет, наверное. То есть, для меня это все как-то… сложнее. — Как именно, Вадим предпочел не уточнять. В частности, потому, что и сам не слишком представлял, как именно и в чем сложнее. Ни одна религия и философия не показалась ему достаточно стройной и логичной. Во всех нужно было верить — пророку или проповеднику. Верить предлагалось в те вещи, которые пророки не могли доказать. И именно это Вадима и раздражало. «Не можешь доказать, молчи» — обычно пожимал он плечами. А идеи материалистов казались слишком уж пресными и ограниченными. В человеке должно быть хоть что-то, отличающее его от растений и камней. Нечто большее, чем просто движущееся за счет электрохимии в нервах тело.

Собственные представления строились на снах и ощущениях. Говорящие коты и самостоятельно движущиеся маршрутки его не слишком удивили. Он всегда подозревал, что кошки не глупее людей. Даже умнее — а потому скрываются. Да и у автомобилей часто бывали лица выразительнее, чем у прохожих. Перестав злиться на непонятное и шарахаться от странного, Вадим почувствовал что-то, схожее с радостью.

Ночь древнего праздника, темнота и удивительное, ставшее реальным. Красивая и близкая девушка рядом. Возможность до утра забыть о всех бытовых бедах. Что еще нужно для того, чтобы расслабиться и жить текущим моментом?

На самом деле, нужно было многое. Еда, желательно — горячая и сытная. Возможность общаться со всеми хозяевами праздника напрямую, без переводчика. Место, где можно подремать хотя бы пару часов. Короче, Вадим был преисполнен противоречивых желаний. Но чем дальше машина уезжала от центра, тем сильнее делалось любопытство.

Кот по имени Господин Посланник развалился на коленях у Анны, свесив хвост, и ловил лапами ее ладонь. Девушка складывала пальцы «страшилкой» и дразнила кошака. Такое несолидное развлечение не мешало ему сохранять строгое выражение морды. Так что сразу было видно — это не какой-нибудь дворовой блохастик, а официальное лицо.

После недавней свободной смелости Вадим опять почувствовал себя неловко. Полез, как дурак, к девушке, которая в первый раз его видит. Даже не успев толком познакомиться. Конечно, она его не послала подальше — сама, видно, смутилась. Но все равно — как-то глупо вышло. Неправильно.

Спрашивать же у Анны, кто она и откуда — казалось еще глупее. Если у этой игры и были правила, то такое дотошное любопытство считалось нарушением. Вадим чувствовал это интуитивно, как понимал многие вещи. Захочет — расскажет сама. Говорить же о себе он умел плохо. Верно заданными наводящими вопросами его можно было заставить разговориться — но не всегда и не везде. Проще всего ему было общаться по переписке.

Вадим покрутил рукоятку стеклоподъемника, высунул голову наружу. Темные ряды домов, освещенные только фонарями. Незнакомые окраинные кварталы — даже непонятно, юг или север, все московские окраины одинаковы. Пустое шоссе, серой стрелой летящее вдаль. Блистающие кристаллики невесть откуда взявшегося льда. Жемчужная пелена тумана впереди. Город, знакомый с детства, казался чужим и загадочным.

Пока что было ясно, что ничего не ясно. Языческий праздник Бельтайн, который праздновали явно не люди. Людей как раз видно не было. Один говорящий кот, одна живая маршрутка. Надо думать, все прочие участники празднества были тоже… чем-нибудь странным.