Страница 22 из 39
На участке скрипнула дверь, и женский голос негромко спросил:
– Сергей, ты где? Сколько можно курить?
– Сейчас, сейчас, – отозвался мужик.
– А до города сколько? – все еще на что-то надеясь, не без робкого намека спросил Женька. – Если пешком?
– Как идти… Вообще километров восемнадцать.
– Да, далеко. Я не дойду.
Теперь промолчал мужик.
– А вы… – совсем уже было решился попросить Женька, но мужик его тут же прервал:
– К остановке тебе надо идти. Попутку ловить. А может, и друзья тебя там найдут. Мотоциклы слышишь?
– Да, слышу.
– Они как раз между магазином и остановкой гоняют. Сейчас объясню…
Он открыл калитку, вышел, развернул Женьку в нужную сторону и помог пройти несколько метров, по пути все подробно объясняя…
– Понял? – спросил, остановившись.
Женька кивнул, хотя большую часть объяснений пропустил, сосредоточившись на том, чтобы не дрожать и не всхлипывать.
– Здесь не заблудишься. Главное – до асфальта дойти, а там все просто… Ну бывай.
Шаги его стали удаляться, скрипнула калитка…
– Спасибо, – сказал Женька.
– Не за что.
Дверь закрылась, лязгнул крючок. Женька судорожно вздохнул, понял, что прут так и остался лежать где-то у забора, вытянул вперед руку и медленно пошел на треск мотоциклов...
В какой-то момент он принялся считать шаги – это отвлекало. Потом споткнулся и сбился. Еще раз обо что-то споткнулся – и поднял палку. С палкой пошел чуть быстрее. В одном месте до него донесся сильный парфюмерный запах, который он сразу узнал. Остановился, несколько раз позвал Макса, ответа не дождался, хотя ему и показалось, что за домом кто-то сдавленно хихикнул, и двинулся дальше.
Когда палка наконец застучала по асфальту – Женька ушам своим не поверил. Но вот и под ногой вместо шуршащей травы и колдобин появилось твердое и ровное. И прямо перед носом, обдав вонючим жаром, пролетели мотоциклы. Оставалось вспомнить, куда мужик велел повернуть… И тут где-то вдали справа возник нарастающий гул, быстро приблизился и тут же, удаляясь, пошел на спад. Дорога была там…
Пока он шел к дороге, гул возникал еще несколько раз – несмотря на ночь, машины там ездили. Только вот проскакивали они мимо поселка так стремительно, словно боялись его и хотели как можно быстрей миновать.
Дважды Женьку сзади настигали выезжавшие из поселка машины, он поворачивался, поднимал руку, но те только прибавляли ходу. Зато вторая помогла понять, что он уже близок к дороге: проехав мимо, она неподалеку скрипнула тормозами, затем взвизгнула покрышками и с ревом пошла набирать скорость.
Женька стал внимательнее постукивать впереди себя и слева и вскоре понял, что добрался до того места, где одна дорога вливалась в другую. А значит, и до остановки. Хотел перейти на другую сторону, где, помнилось, когда-то были навес и лавка, но тут вдруг возникли мотоциклисты. Наскочив сзади, они принялись, как злобные шершни, кружить вокруг Женьки, то почти наезжая на него, то чуть отдаляясь, чтобы тут же вернуться и снова наехать. И все это практически молча – одни моторы трещали оглушительно, и все. Никаких голосов. О присутствии людей можно было догадаться лишь по запаху перегара, иногда смутно угадываемому в бензиновом чаде. Но этого было так мало, что казалось, будто мотоциклы кружат сами по себе, никто ими не управляет, кроме их собственной механической воли. И, как они равнодушно наезжают, касаясь то боком, то колесом, так же могут равнодушно и переехать. А затем еще и еще, пока окончательно не размажут по асфальту…
Женька в панике заметался на дороге, едва не свалился в кювет, что-то просяще бормотал, выставив перед собой руки с опущенной палкой, наконец, в ужасе застыл… мотоциклы, дружно рыкнув, внезапно исчезли, а мимо Женьки, едва его не задев, с истошным воем промчалась машина.
Отшатнувшись от удара воздушной волны, Женька еще крутанулся, торопливо нащупал палкой обочину и, уже ничего не соображая, только мечтая очутиться как можно дальше от этого страшного места, поспешил прочь.
История девятая, невероятная,
разразилась ровно в тот момент, когда нашему мэру Егору Степановичу Фуфаеву вдруг зачем-то приспичило заглянуть в кабинет только вышедшей из очередного отпуска Жанны Петровны Елизаровой, которая под его чутким руководством и неусыпным контролем рулила всеми городскими финансами. Так-то он всегда сотрудников к себе в кабинет через секретарей вызывал – для солидности и вообще, чтоб не забывали, ху здесь, как говорится, ху, и Жанна Петровна исключением не являлась, а тут вдруг непонятно с какого переполоха решил сам, проходя мимо, посетить. Может, чтобы демократичность свою показать, а может, чтобы совсем уж приватное слово молвить. Короче, зашел на свою голову.
А был Егор Степаныч, что называется, из молодых да ранних. И биографию имел нашему времени вполне соответствующую. Поднимался, как и положено, на каких-то мутных делах, не столько коммерческих, сколько связанных с выпасом чужой коммерции и регулярной ее стрижкой – то есть сразу с организационно-руководящей работы начал. Сильно, правда, на этом не разбогател, так как над ним было еще полно народу, но пообтерся, много чем обзавелся, хорошо себя в разных кругах зарекомендовал, быстро понял, что под государственной крышей работать спокойней да и наваристей, если, конечно, субординацию соблюдать, не зарываться и исправно делиться с нужными людьми, после чего, убедив старших соратников, что там от него толку будет больше, по соответствующей стезе и двинулся. И двигался по ней вот уже лет десять – сначала в области на разных постах по возрастающей, а последние три года – на самом главном у нас.
Жанну, кстати, он с собой из области и привез, разглядев в молодой, умеренно несимпатичной, несколько пришибленной и бедновато одетой экономистке областного управления образования толкового и знающего специалиста, способного без лишних вопросов чистенько выполнить любую поставленную задачу. И ни разу до сей поры в своем выборе не разочаровался. Доверял уже практически как самому себе, никаких подлянок от нее не ждал.
И, когда зашел в ее кабинет, милостиво приветствуя, не сразу понял, что его внезапно начало беспокоить. Он даже на ширинку свою покосился – не расстегнута ли? Хотя обычно такими проблемами среди подчиненных не заморачивался: даже если и расстегнута, и что, им-то какое дело – пусть проветривается... Нет, там все в полном порядке: граница на замке. Несуразность, похоже, в самом кабинете имелась.
Поднял глаза, глянул повнимательнее и тут же обнаружил целых две.
Первая – Жанна после отпуска была какая-то другая. Глазу неприятная. Слишком уж выпрямившаяся, не по чину расправившаяся, уверенная в себе. Раньше в его присутствии за ней такого не наблюдалось. Будто ей только что из Кремля позвонили и обещали поставить «вертушку» – такой у нее был вид.
Что же касается второй несуразности…
– Это что? – спросил он, указывая на стену позади Жанны.
– Что? – не поняла Жанна.
– Портреты где?
Действительно, на стене вместо положенных двух портретов, призванных свидетельствовать о благонадежности обитателя кабинета и его безоговорочном согласии с проводимым курсом, выделялись лишь два прямоугольных пятна. Да и выделялись как-то робко, неуверенно, едва заметно.
– А, портреты… – махнула рукой Жанна. – Я их сняла.
– Как это – сняла?
– Да они мне не нравятся.
– Что значит – не нравятся? – не поверил своим ушам Фуфаев. – Кто тебе не нравится? Кто конкретно?! – грозно спросил.
– Да они оба. Смотрят в спину и смотрят. Как маньяки. Я прямо чесаться от них начинаю. Ну их к лешему…
– Ты… ты… – никак не находил слов мэр. – Ты чего несешь?!
– А что? – как-то нехорошо, не без подтекста удивилась Жанна. – От них аура плохая. А по правилам фэн-шуй…
– Какой на хрен фэн-шуй?! – не дал ей договорить мэр. – Что за фэн-шуй?! Ты что – хунвэйбинка? – всплыло вдруг застрявшее с детства непонятное, тоже китайское и при этом, несомненно, ругательное слово.