Страница 20 из 20
— Святым все равно. Я спрашивала папу и маму. Они тоже не против. Мы можем сказать, что ты русский. Я покажу тебе, Что нужно делать, — она схватила его за руку. — Идем!
Он пошел за нею, не понимая, хочет ли она обратить его в свою веру или действительно просто стремится показать своему обожаемому дядюшке что-то интересное и красивое.
— Это так чудесно! — на ее глазах выступили слезы, когда она прижала к груди драгоценный подарок к своему тринадцатому дню рождения. — Папа, мама, посмотрите! Хаук подарил мне книгу! Все пьесы Еврипида! И это мне!
Когда она ушла, чтобы переодеться к праздничному обеду, Дукас сказал:
— Это поистине королевский подарок. Не только из-за высокой стоимости, это подарок для души.
— Я знал, что она любит древних классиков, как и ты.
— Простите меня, — вмешалась Анна, — но, может, в ее возрасте Еврипид слишком сложен…
— Сейчас сложные времена, — ответил Хейвиг. — Трагические судьбы древних могут укрепить ее сердце, и она мужественно встретит свою судьбу. — Он повернулся к ювелиру. — Дукас, я еще раз говорю тебе. Я клянусь, я знаю, что венецианцы ведут сейчас переговоры с другими франками…
— Ты говорил это, — ювелир кивнул. Его волосы и борода были почти белыми.
— Тебе с семьей еще не поздно выехать куда-нибудь в безопасное место. Я помогу.
— Где же может быть более безопасно, чем здесь, за этими стенами, куда не может ворваться ни один враг. А если я брошу свою лавку, мы все будем страдать от бедности и голода. А что делать моим слугам и ученикам? Они же не могут поехать со мной. Нет, мой друг, нам следует оставаться здесь и довериться Богу, — с печальной усмешкой произнес Дукас. — Послушай, дружище, ты совсем не меняешься. Ты такой же, каким я увидел тебя впервые.
Хейвиг проглотил слюну.
— Я думаю, что не скоро вновь появлюсь в Константинополе. Мои хозяева, учитывая складывающиеся обстоятельства… Будь осторожен. Старайся быть незаметным. Прячь золото и поменьше бывай на улице. Особенно по ночам. Я знаю франков.
— Хорошо, я буду иметь это в виду, Хаук. Но ты преувеличиваешь. Ведь это же Новый Рим.
Анна взяла их обоих под руки, неуверенно улыбаясь.
— Может, хватит политики, мужчины, — сказала она. — Украсьте улыбками свои постные лица. Сегодня день рождения Ксении. Разве вы забыли?
Хейвиг вышел от Манассиса весьма озабоченный.
Он вернулся назад, в более счастливое время, снял комнату в гостинице, плотно поужинал и лег спать. Утром он хорошо позавтракал. Это было не лишне для человека, которому скоро предстоит сражаться.
Вскоре после этого он переместился вперед, в апрель 1204 года.
Он должен был быть просто сторонним наблюдателем. Полученный им приказ был до неприличия прост: оставаться вне опасности, ни во что не вмешиваться, под страхом наказания не влиять на события. Сделать все, чтобы вернуться живым, так как им нужны сведения.
По городу ревели пожары. Клубился горький дым. Люди, как обезумевшие крысы, то прятались в домах, то выбегали из них. И везде их ждало одно и то же: убийства, насилия, грабежи, избиения, издевательства. На улицах валялись трупы. Кровь текла по сточным канавам. Матери оплакивали детей, дети с громким плачем искали своих матерей, пока не становились жертвами обезумевших от крови и убийств вандалов. Всех служителей церкви подвергали жестоким пыткам, чтобы они выдали тайники с церковной утварью. Все было разграблено: предметы искусства, драгоценности рассыпались по всему континенту. Мало что сохранилось. Не думая о культурной ценности вещей, варвары выламывали драгоценные металлы и камни, остальное сжигалось. Так погибло многое из того культурного наследия, что хранил Константинополь до этого ужасного дня. И турки были здесь ни при чем. Все сделали крестоносцы.
Таким было начало тринадцатого столетия, которое католицизм называл апогеем цивилизации, хотя именно тогда западные церковники нанесли удар по восточному оплоту христианства.
А через полтора столетия, опустошив Малую Азию, турки вошли в Европу.
Хейвиг вернулся назад и стал постепенно перемещаться в будущее, время от времени переходя в нормальное время. Так он добрался до того момента, когда франки вошли в город. И он снова видел убийства, грабежи, разрушение, видел бандитов, насытившихся убийствами, подгоняющих своих пленников, нагруженных добычей. Он знал, что не может изменить ни прошлого, ни будущего, но он должен был взять из прошлого то, что ему нужно.
Хейвиг отмечал места, где останавливались мародеры с добычей, и передавал записи людям из Ээрии, которые, переодетые крестоносцами, «забирали» награбленное. В этом бедламе можно было сделать все что угодно, не привлекая особого внимания. Добыча переносилась на корабль, стоящий в безопасном месте.
Красицкий обещал Хейвигу, что они, насколько возможно, позаботятся о жителях. Им ничего не угрожало, и даже оставалось немного денег, чтобы они могли переселиться в другое место и начать новую жизнь.
Можно было не опасаться, что такие добрые поступки демонов-франков попадут в хроники, хотя, наверное, рассказы о них будут жить в фольклоре. Правда, через пятьдесят семь лет, когда Михаил Палеолог покончит с зависимостью от римлян, все рассказы об этом забудутся.
Хейвиг не участвовал в действиях агентов. Он и так многое сделал и многое видел. А то, что он видел, было ужасно. Поэтому он перенесся в прошлое и там плакал, спал, приходил в себя, набирался сил для будущего.
Дом Манассиса был в числе первых, которые он исследовал. Хотя и не самый первый. Хейвиг хотел сначала немного приучить себя к картине разрушения.
Он лелеял надежду, что дом Манассиса останется нетронутым. Константинополь был слишком велик, в нем было много храмов, где можно было спокойно взять огромные ценности, чтобы грабители ломились в каждую дверь.
Хейвиг не испытывал особого страха. Если что-то потребуется сделать, то кто, кроме него, сделает это? Тем не менее, когда он, приближаясь к дому Манассиса, увидел десяток грязных мужчин, направляющихся к распахнутой двери, сердце его оборвалось. Ярость охватила его, и вскоре три франка упали на землю и больше не шевелились, а остальные с криками разбежались. Хейвиг был очень доволен.
Его возвращение было сложной операцией. Ему пришлось долго ждать самолета в зараженном радиоактивностью мертвом Стамбуле.
Ему было о чем подумать. Он только удивлялся, почему раньше это не пришло ему в голову. Но теперь он понял, что несмотря на то, что Уоллис и его лейтенанты использовали технику двадцатого века, они оставались людьми своего, девятнадцатого столетия. Нет, теперь ему нужно было хорошенько обдумать все, чему он был свидетелем, в чем принимал участие.
— Прекрасная работа, — сказал Красицкий, прочтя отчет Хейвига. — Превосходно. Я уверен, что Сахэм наградит тебя за это.
— Да? Благодарю, — ответил Хейвиг.
Красицкий долго рассматривал его:
— По-моему, ты похудел.
— Можешь называть меня Рип ван Винкль, — пробормотал Хейвиг.
Красицкий понял, откуда у него такой изможденный вид, ввалившиеся глаза, тик на щеке.
— Я понимаю. Ты заработал отдых. Думаю, тебе захочется побыть в своем времени. Больше не думай о Константинополе. Если нам понадобится узнать что-то, мы подождем твоего возвращения, — на его лице появилась теплая улыбка. — Иди. Мы поговорим потом. Полагаю, нам удастся сделать так, чтобы твоя подружка сопровождала тебя. Хейвиг… Хейвиг…
Хейвиг спал.
Все началось позже. Вместо того, чтобы наслаждаться отдыхом, он начал размышлять.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте