Страница 23 из 38
— Вы сейчас видели кого-нибудь, синьор? — спросил я и только теперь обратил внимание на то, что одежда моя пребывала в беспорядке, рубашка выбилась из брюк и расстегнута, на одной ноге туфля с развязавшимся шнурком, вторая нога и вовсе босая.
— Н-нет, — пробормотал парень. — Никого не видел, а что?
— Ничего, — сказал я. — Прошу прощения.
Парень нашел, наконец, потерянную замочную скважину, повернул ключ и исчез в своей квартире так быстро, будто за ним гнался сбежавший из зоопарка леопард.
— Куда он мог пойти, как ты думаешь? — спросил я. — Мне почему-то кажется, что он у тебя в квартире… Дай-ка ключ.
Я сжал в ладони металлический предмет и вышел в коридор. Подошел к двери с номером 8, вставил ключ в замочную скважину (почему-то в этот момент я ощутил себя молодым человеком, минуту назад возившимся у своей двери, я даже додумал его мысль: "Хреновина, ключ, наверно, не тот, поменялся с Агостино, вот напасть, теперь и домой не попаду"), но поворачиваться ключ не хотел, может, я действительно с кем-то поменялся, опять не моя мысль, или Лючия передала мне не свой ключ, но с чего бы ей так делать? Я вытащил ключ и посмотрел на номер, выгравированный на брелке: «11». Номер моей квартиры. Я обернулся, чтобы сказать об этом Лючии, и увидел. Вряд ли я смогу внятно описать то, что увидел, потому что в глазах то ли опять двоилось, то ли двоилось в сознании — как бы то ни было, одновременно происходили две вещи, выглядевшие равно реальными: синьор Балцано, наполовину выйдя из стены моей квартиры, держал Лючию за локоть и что-то говорил ей на ухо, а она не то чтобы отбивалась, но видно было, что ей неприятно, она пыталась синьора Балцано оттолкнуть, но у нее не получалось, да и как могло получиться, если на самом деле это был не человек, а какое-то желе, в которое руки Лючии погружались по локоть, неприятное и просто невыносимое для сознания зрелище… Может, поэтому я одновременно видел и другое — Лючия вышла в коридор и медленно шла ко мне, оглядываясь по сторонам, никакого Балцано не было в помине, но Лючия кого-то боялась, кого-то, похоже, кого она видела, а я — нет. Я хотел ей сказать, чтобы она вернулась в мою квартиру и не высовывалась, пока я не разберусь, наконец, с этим феноменом, с человеком, научившимся действительно проходить сквозь стены или умевшим наводить на окружающих такой вот морок, когда начинает казаться все, что тебе внушат. Со мной раньше такие штучки не проходили, но со мной раньше не происходило много такого, что случилось сегодня.
Ключ по-прежнему не желал поворачиваться, но я толкнул дверь, и она открылась — неужели Лючия не заперла, когда шла ко мне… странно. Я успел войти, прежде чем додумал мысль до конца, а следом за мной проскользнула в комнату Лючия, и уже не было в сознании раздвоений, я все воспринимал четко — и опознал в мужчине, сидевшем в кресле перед телевизором, пресловутого синьора Балцано. Он положил ногу на ногу, смотрел на экран (телевизор был включен, показывали ток-шоу, но без звука, и если Балцано не умел читать по губам, то непонятно было, зачем ему смотреть это немое представление) и не обращал на нас с Лючией ни малейшего внимания.
— Это он? — сказал я.
— Он… кто? — прошептала Лючия мне в спину.
— Гатти.
Я спиной почувствовал, как она возмущена.
— Входите же, наконец, — сказал Балцано, не оборачиваясь. — Что вы, в самом деле, стоите, как неживые? Лючия, приготовь синьору выпивку.
— Синьор, скажите, как вам это удается? — спросил я.
— Удается — что? — вежливо переспросил Балцано.
— Да вот… Проходить сквозь стены.
— Я… — похоже, Балцано искренне не понимал вопроса. — Как сказали? Сквозь стены? Вы шутите, молодой человек?
Шучу? Я не снял на видео, как он проделывал свои фокусы, но в коридоре, несомненно, были камеры слежения, и надо будет попросить Чокки…
— Спасибо, дорогая, — сказал Балцано, и в моей руке оказался поданный Лючией бокал шампанского — сорт, какой я терпеть не мог: сладкое красное — это даже вином назвать было невозможно. На подносе, который Лючия держала обеими руками, стояли еще два бокала, и Балцано, привстав, взял один из них, пригубил, чмокнул и залпом допил — будто это был бокал коки. На лице его появилась гримаса удовольствия — и я настаиваю на этом определении: именно гримаса и именно удовольствия, как ни противоречат друг другу два эти слова. Лючия стояла посреди комнаты, продолжая держать на вытянутых руках поднос с единственным бокалом — пить ей, похоже, совсем не хотелось, но она знала (определенно знала!) привычки синьора Балцано, и он действительно, поставив пустой бокал на пол около кресла, еще раз приподнялся, взял с подноса оставшийся бокал и поднос забрал из рук Лючии, шампанское выпил таким же большим глотком, а поднос бросил на пол, и тот, как мне почему-то показалось, разбился с оглушительным звоном, хотя, конечно, разбиться он не мог, не стекло все-таки. Балцано отодвинул поднос ногой, пустой бокал поставил рядом с первым, показал Лючии на второе кресло, будто не она, а он был в этой квартире хозяином, мне тоже кивнул, предлагая сесть на что-то позади меня, но я точно знал, что там ничего не было, сесть я мог только на стул у окна, но почему-то знал и то, что именно туда мне садиться не нужно, и я остался стоять, а Балцано, пожав плечами (мол, ваше дело), проговорил:
— В общем-то мне и раньше казалось… Нет, серьезно. Сквозь стены, говорите вы? Любопытно.
— Очень, — согласился я.
— Очень, — повторил он. — Лючия, ты тоже… То есть, ты видела, как я…
— Да, — сказала она.
— Да, — повторил Балцано. — Очень интересно. Это означает…
Что это означало, по мнению синьора Балцано, я не понял, потому что размышления свои он не стал воспроизводить вслух, а мысли я прочитать не мог, и это обстоятельство меня в тот момент почему-то удивило больше всего: почему я не понимаю мыслей этого человека?
— Джузеппе, — прошептала Лючия, — пожалуйста, не надо об этом… Прошу тебя.
— Почему? — спросил я, продолжая наблюдать за выражением лица Балцано и пытаясь все же понять, о чем именно он думал. — Тебе не кажется, дорогая, что, если мы поймем это, то поймем все? И кстати, отчего ты так взволновалась? Разве прошлой ночью он не являлся к тебе таким же экстравагантным способом? И разве не его ты ждала и сегодня? И не его ли мы слышали недавно в коридоре, когда он…
— Да, да, да, — кивала Лючия на каждое мое слово. — Но это совсем не то, что ты думаешь.
— Странно, — продолжал я, — что ты это все видела, я тоже, а синьор Балцано удивлен так, будто это не он…
— Именно! — воскликнул Балцано, хлопнул себя ладонью по колену и торжествующе посмотрел мне в глаза. — По-видимому, все так, если рассматривать ситуацию с вашей точки зрения. Точка зрения — это уже интерпретация, а мы пока должны говорить только о фактах. Правильнее сказать: если рассматривать происходящее из вашей системы отсчета. Я-то могу видеть только из своей, и это создает кое-какие… Я не знал, что в вашей системе отсчета прохожу сквозь стены, могу себе представить… А собственно, — неожиданно оживился он, — собственно, я не пойму, как вы это себе представляете… то есть, как вы это наблюдаете. Очень любопытно. Если для меня материальной преграды не существует — по вашим словами…
— Это видела и…
— …Тем более. Так если… Ну, тогда я и в этом кресле не смог бы усидеть, верно? Почему я не проваливаюсь, а? Почему не падаю в центр Земли? Я только что коснулся вас рукой, и моя ладонь не прошла сквозь ваше тело. Попробуйте.
Он встал, подошел ко мне и протянул правую руку. Я протянул свою. Нормальное пожатие, не очень сильное, но и не слабое. Мы стояли друг перед другом и не торопились опускать руки. Я подумал почему-то, что если Балцано приходил каждую ночь к Лючии, они…
Видимо, ему в голову пришла та же мысль — Балцано оставил, наконец, мою ладонь в покое и через мое плечо посмотрел на Лючию. Я не видел выражения ее лица, затылком ощущал не мысли, но эмоции. Ей было хорошо. Странным образом она сейчас прекрасно себя чувствовала, ей было приятно на нас смотреть, ей было интересно нас слушать, она не собиралась вставлять ни слова, но каждое слово, сказанное нами, ложилось в ее систему представлений о мире — в общем, Лючия была в гармонии с собой. Я обернулся и встретился с ней взглядом. "Да, — сказала она, — ты прав, Джузеппе. Мне сейчас так хорошо, как не было… много дней. Потому что…"