Страница 37 из 47
— Об РМЛ? — переспросила она. — Только то, что смогла прочитать в той паре журналов, которую мне удалось достать… там, где я была.
Возможно, она думала, что он спросит теперь: "А где же вы были?", и тогда доктор Пенроуз изобразит возмущение и прочитает лекцию о национальных приоритетах, антиглобализме, борьбе с американским гегемонизмом… какие они там еще идеи исповедовали, не панисламизм же, в конце концов, в Латинской Америке исламский радикализм еще не пустил таких корней, чтобы…
— Вы искали статьи именно о расстройствах множественной личности? — демонстративно удивился Штейнбок. — Почему?
Эндрю Пенроуз посмотрела на него изучающим взглядом, будто пыталась по внешнему виду оценить умственные способности собеседника.
— Доктор, — сказала она, — давайте начистоту: сколько личностей вы во мне обнаружили?
— Пока три, — не стал он отпираться. — Кроме основной личности, то есть, вас.
— Три, — задумчиво сказала Эндрю Пенроуз. — Немного, верно? В тех статьях, что мне попались, я читала о двадцати шести…
— Вы имеете в виду Билли Миллигана? — кивнул Штейнбок. — Да, это была популярная история не только в медицинских кругах. К сожалению, не только в медицинских. Об этом парне даже роман написан. Если бы пресса не устроила по поводу Миллигана сенсацию, для него лично все могло закончиться куда более благоприятным образом.
— Его не упекли бы в сумасшедший дом? — осведомилась доктор Пенроуз. — Не думаю, что была бы какая-то разница…
— Как, — сказал он и немного помолчал, чтобы сформулировать вопрос. Решил, что лучше играть в открытую, и продолжил: — Как вам стало известно о том, что вы страдаете расстройством множественной личности? Насколько я понимаю, там, где вы жили в последние годы, не существовало психиатрической службы?
— О том, что со мной происходит что-то необычное, я знала с детства, — спокойно, как о чем-то обыденном, сказала она. — Сколько себя помню. Не знала, как это называется…
— И никто не обратил внимания? — поразился Штейнбок. Если так, это действительно был уникальный случай.
— Никто, — отрезала она. — Я держала их всех в узде. А некоторые мои странности окружающие объясняли моей впечатлительностью и игрой буйной фантазии.
— Вы можете заставить их появляться и прятаться по вашему желанию? — уточнил Штейнбок. Это было очень важно, никто из известных ему больных не обладал такой способностью, большая часть вообще не подозревала о собственной болезни, а оставшиеся не только не умели управлять сменой личностей, но даже и не знали, какая из них появится следующей.
— В большинстве случаев — да, — кивнула доктор Пенроуз.
— Вы можете заставить их вообще не появляться?
— Нет, — покачала она головой. — Это ощущение… Как бы его лучше описать… Будто что-то распирает изнутри. Не в голове, точнее — не только в голове, все тело будто становится надувным шариком, и воздух все поступает, терпишь какое-то время, и иногда удается дотерпеть до того момента, когда шарик начал сдуваться, и тогда все проходит. Но чувствуешь себя после этого отвратительно: потеря сил, озноб, жажда… А иногда не выдерживаешь давления и позволяешь… Что происходит потом — не знаю, не помню. Будто теряешь сознание, а потом приходишь в себя — шарик уже сдулся, остается ощущение усталости, смотришь на часы и отмечаешь, что продолжалось это час… или полчаса… иногда два, но не больше. Больше никогда не было.
"Сейчас было больше, — подумал Штейнбок. — Алиса… Это продолжалось трое суток".
— И вы не знаете, кто в это время…
— Почему не знаю? — перебила доктор Пероуз. — Знаю, конечно. Не помню, да, но знаю точно, и не смотрите на меня осуждающим взглядом. Это внутреннее знание. Будто вы прочитали об этом в книге, понимаете? Я не помню, но знаю, что делала, будучи мной, скажем Мерседес Кальдера…
— Мерседес Кальдера, — повторил Штейнбок. С этой особой он не имел чести познакомиться.
— Она из Испании, — пояснила Эндрю Пенроуз. — Восемнадцатый век, она была женой виноторговца из Пуэрто-Джакоза.
— Деревушка какая-то? — пробормотал он. Ему было не известно такое географическое название, но хорошо ли он вообще знал карту даже современной Испании?
— Большой город на побережье Средиземного моря, — сказала доктор Пенроуз. — На наших картах его нет.
Он кивнул. Пожалуй, его взаимопонимание с этой женщиной простиралось даже дальше, чем казалось ему и хотелось бы ей. Нужно было быть осторожным в вопросах, и главное… он посмотрел на часы, они показывали девять тридцать шесть, осталось два с половиной часа, а он еще… Главное, не разволновать ее сейчас настолько, что тело ее начнет раздуваться, как воздушный шар, и она не сможет удержать давление, меньше всего он хотел, чтобы сейчас, когда времени оставалось все меньше, вернулась Алиса…
— Мерседес Кальдера, — сказал Штейнбок. — Кто еще? Я успел познакомиться с профессором Берналом, с Тедом Диккенсом…
Почему он не захотел произнести имя Алисы Лидделл?
— Ах, — сказала доктор Пенроуз, улыбнувшись. — Могу себе представить, как ведет себя Тед. Он такой… гиперактивный, как говорят ваши коллеги.
— Вы не ответили…
— Я помню, о чем вы спросили, доктор Штейнбок.
— И меня вы тоже помните? — задал он, наконец, мучивший его вопрос. — Мы с вами встречались прежде?
— Да, — сказала она. — Только вы, к сожалению, этого знать не можете.
— Почему? — вопрос вырвался прежде, чем он успел подумать, нужно ли его задавать.
Ответить Эндрю Пенроуз не успела. Дверь камеры распахнулась, на пороге появился не известный Штейнбоку офицер-афроамериканец в чине лейтенанта и произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Завтрак, господа. Доктору Пенроуз сейчас принесут, а доктора Штейнбока майор Бржестовски ждет в кафе.
Из-за спины лейтенанта выдвинулся мужчина в синей робе, державший в руках пластиковый поднос с одноразовой посудой. Что там было под алюминиевой фольгой, Штейнбок не стал разглядывать, но пахло аппетитно.
— Поздновато для завтрака, — заметил он, на что не последовало никакой реакции.
— Продолжим позже, — сказал он.
— Как вам будет угодно, — учтиво произнесла Эндрю Пенроуз.
— Послушай, — раздраженно сказал Бржестовски, откусив большой кусок от сэндвича с сыром и помидором, — времени в обрез, а ты ведешь никому не нужные разговоры вместо того, чтобы…
— Извини, Джейден, — сказал Штейнбок, — но я бы хотел действовать так, как считаю нужным. Ты дал мне время до полудня?
— Да, но таким темпом ты ничего не…
— Давай поедим спокойно, а потом поговорим, хорошо?
Штейнбок и Бржестовски сидели в отдельном кабинете в офицерском кафе, народу в общем зале было немного, человек десять, в их закуток никто не заглядывал, хотя, когда они вошли в зал, взгляды присутствовавших обратились в их сторону. С майором здоровались, он отвечал, но Штейнбок чувствовал, что всем интересно его здесь присутствие. Что они знали об Эндрю Пенроуз? Насколько секретной была в действительности миссия Бржестовски?
Штейнбок взял себе омлет и двойной кофе, после бессонной ночи ему больше всего хотелось, естественно, выспаться, напиток нисколько не взбодрил, доктор знал за собой такую особенность: если усталость слишком велика, то от крепкого кофе клонило в сон еще больше, но все равно лучше пусть так, чем чай или что-то покрепче, от чая вообще никакого проку, а от виски или вина начинала так болеть голова… Лучше всего — выспаться, но до полудня не удастся, это точно.
А после…
Вкуса омлета он не почувствовал.
Майор вроде бы тоже ночью не спал (или все-таки заснул у себя в кабинете?), но выглядел замечательно, глаза блестели, в голосе звучало беспокойство и даже некоторая угроза.
— Послушай, Йонатан, — сказал он, когда доктор отодвинул пустую тарелку, — ты, похоже, до сих пор не до конца понял, насколько важно то, что мы тут делаем.
— Вообще не понял, — буркнул Штейнбок. — И меня это не касается, верно? Моя задача — разобраться в психическом состоянии этой женщины и дать заключение. Она, безусловно…