Смерть в Галерее

Фрэнсис поспешно вошла в комнату сводной сестры. Внешне она была спокойна, но ее серые глаза потемнели от напряжения и усилий держать себя в руках.

— Филлида, — хриплым голосом сказала она, — кое-что произошло. Ты должна собраться с силами, дорогая. Ты должна быть мужественной и… и… Боже мой! Держись!

Женщина обернулась.

— Нашли Роберта?

Глаза Фрэнсис расширились.

— Да, — сказала она. — Ты знала?

— Я? Нет, конечно, нет. Я ничего не знаю. Где он? Что он натворил?

— Дорогая, — сказала девушка тихим срывающимся голосом, — мне так жаль. Я никогда не думала, что такое может случиться. Он… он все это время лежал в зеленой гостиной. И его шляпа и пальто там, прямо на нем. Этот шкаф редко открывают, там ничего полезного нет. Поэтому его нашли только сегодня. Норрис мне рассказал.

Голос ее звучал беспомощно, она с трудом подбирала слова. Филлида тихо подошла к ней. На секунду показалось, что именно она здесь утешает, именно она кого-то должна поддержать. Филлида положила руку на плечо сводной сестры и легонько ее встряхнула.

— Фрэнсис, ты хочешь сказать, что Роберт мертв?

Девушка подняла на нее испуганные глаза и кивнула.

Рука Филлиды дрогнула. Ее лицо было спокойным, а голос пугающе ровным и бесстрастным.

— Слава Богу, — просто сказала она.

5

— На вашем месте я бы туда не ходил, мадам.

Жуткое впечатление нереальности всего происходящего усиливали резкий голос и взъерошенный вид дворецкого, преградившего путь в комнату и закрывшего спиной полуоткрытую дверь. Фрэнсис поддерживала дрожащую Филлиду под руку.

— Я бы не входил, — настойчиво повторил он и добавил слабым голосом: — Он… он… все еще там, где его нашли, понимаете? Мы не должны ничего трогать до прихода полиции.

Филлида, бессмысленно глядя на него, энергично затрясла головой. В это кошмарное утро события проносились с молниеносной скоростью, и все знакомые предметы — дверная рама, мертвенно-бледное лицо Норриса, край его выбившегося воротника цвета савана — казались обведенными толстым черным карандашом, как в детской книжке. С безумно-хитрой улыбкой Филлида опять покачала головой.

— Нет, — сказала она, — нет, впустите меня, Норрис.

После прохладного сумрака холла яркий утренний свет, струящийся из окон оранжереи, обычно радостно удивлял входившего. Солнечный свет и сегодня все так же лился из полуоткрытых окон с энергией живого существа, играл на старом зеленом кожаном кресле, прячась в лиловатых складках и царапинах. Найдя пятнышко пыли на стекле старинного шкафа красного дерева, он укоризненно протянул к нему свой тонкий луч. Бесцеремонно подобрался он к глубокой нише за открытой дверью и вдруг поспешно отпрянул, наткнувшись на что-то страшное — безжалостно вывернутую голову с покрытыми густой пылью волосами.

На дне шкафа лежал окоченевший труп Роберта Мадригала, прямой спиной он касался стенки, ноги его были неудобно поджаты. На коленях лежали плащ, пара желтых перчаток и — последний штрих на страшной картине — перевернутая шляпа-котелок.

Филлида начала медленно и тяжело оседать на руки Фрэнсис, Норрис подхватил их обеих, и они под руки вывели Филлиду из комнаты.

— Я же говорил, что вам лучше не входить, Я же говорил, — взволнованно повторял он Фрэнсис. — Я позвонил в полицию и доктору. Возьмите ее, мисс. Я же не могу его оставить?

Его слова никому не показались абсурдными, хотя Роберта Мадригала оставили здесь одного уже много дней назад. И таким же одиноким Роберт с пергаментным лицом и серыми пыльными волосами уходил в вечность.

Старая Доротея возникла как существо из другого, более счастливого, мира. Она, прихрамывая, шла по коридору из холла, где собралась остальная прислуга и громким шепотом обсуждала случившееся. Доротея заботливо взяла Филлиду под руки.

— Пойдем, моя дорогая. Идем, моя красавица. Идем, моя смелая девочка, — приговаривала она, сплетая слова в нить, в которой они теряли значение и превращались в один непрерывный утешительный звук. — А вы тоже хороши, мисс Фрэнсис, — обернувшись, проговорила она укоризненно. — О чем вы думали, когда привели ее сюда? Она такая нежная, такая хрупкая. Пойдем, моя дорогая. Идем, моя красавица. Идем, моя смелая девочка. Один шажок. Еще шажок. Идем. Идем.

Она как бы впитала энергию самого солнечного света, и ее крепкое тело двигалось с магнетическим спокойствием и выверенной точностью маленькой рабочей лошадки, взбирающейся на холм. Фрэнсис брела с другой стороны, поддерживая Филлиду под другую руку.

Итальянская кровать в спальне Мэйрика была впечатляющим сооружением. Ее позолоченный каркас в стиле барокко достигал потолка, и вдоль него по обе стороны знаменами спускался полог. Яркий гобелен не выцвел от времени и представлял собой триптих, с которого Матфей, Марк, Лука и Иоанн благословляли Габриель, лежавшую на яркой красно-голубой расшитой золотом подушке.

Она села в кровати, закутанная в шотландские кружева, неприступная и отстраненная, маленький пожелтевший оплот умиравшего могущества. Доротея возглавляла процессию, входившую в комнату без всяких церемоний. Она опустила Филлиду в кресло перед камином и начала растирать ее руки ритмичными и сильными движениями.

Яркие глаза старой Габриель на мгновение остановились на двух женских фигурах. Она поджала губы, и лицо ее выразило презрение. Наконец, она осторожно понюхала воздух, как маленькое дикое животное и, высунув из меховой опушки рукава пальчик, поманила Фрэнсис.

— Полиция уже здесь? — старый голос был звонким, несмотря на то, что говорила она почти шепотом.

— Нет, дорогая.

— И доктора нет?

— Еще нет.

— Слуга знает, как он умер?

— Кажется, нет. Я не знаю.

— Пойди и разузнай, а потом возвращайся и расскажи мне. Побыстрее, дитя, поспеши.

Все это было просто удивительно, как будто произошедшая трагедия постепенно разжигала в ней гаснущий костер жизни. В этом была вся Габриель: сила, несмотря ни на что, опять пришедшая на помощь, хотя уже и не очень надежная. Фрэнсис вышла.

На самом верху лестницы она остановилась. Внизу в холле было какое-то движение, слышались приглушенные голоса. С внезапно охватившим ее чувством вины она бросилась назад, приникла к перилам и посмотрела вниз. Ее сердце сильно забилось, когда она увидела, что в холле полно людей. Респектабельный и элегантный дом был в руках полиции. Внизу Норрис с жаром выкладывал свидетельские показания. Он шептался с мужчиной в форме инспектора полиции. Рядом стоял высокий хмурый незнакомец в щегольском твидовом костюме и из стороны в сторону вертел седой головой с жадным любопытством, которое ей было хорошо знакомо. Прямо под ней стояла дрожащая служанка, а позади девушки она увидела приоткрытую дверь в служебный коридор, к которой приникла, жадно прислушиваясь, экономка.

Сверху все это казалось комедией, гротеском, театром абсурда — уменьшившиеся фигурки, раздвинувшиеся углы.

Снаружи раздался шум, приехали полицейские фотографы.

Их тяжелые решительные шаги разбудили в ней другие воспоминания, и ее пальцы впились в полированные перила.

Не так давно она так же стояла здесь, наверху, и вглядывалась в серый сумрак, и тогда там тоже раздавались резкие быстрые шаги. Тогда этот звук показался успокаивающим, и она вспомнила, как убеждала себя: «Это всего лишь Роберт ушел, дурочка. Это всего лишь Роберт ушел». Роберт ушел? Роберт ушел. В свете сегодняшних открытий фраза ужасала. Роберт не уходил той ночью. Роберт, бедный, ворчливый неудачник, остался навсегда в зеленой гостиной. В тот момент, неделю назад, когда она стояла здесь, прислушиваясь, Роберт уже, наверное, лежал на дне большого шкафа с неестественно вывернутой головой на неудобно поджатых ногах.

Вышел кто-то другой. Кто-то другой шагнул в дождливую ночь, и ветер развевал его одежды. Кто-то другой… Кто?

Внизу опять послышался шум, как будто кто-то медленно вошел в дом. Все повернулись к нему, и Фрэнсис почувствовала, как мурашки пробежали по всему телу, когда она его узнала.