Страница 7 из 42
— Будем лечить.
— В каком ты классе? — спросил я, подставляя ей руку.
— На воле была в шестом.
Переросток, обрадовался я. Хоть и с гребешком, всё равно переросток.
Значит, всё правильно.
— А почему на воле? — поинтересовался я, стараясь, чтобы вопрос звучал безразлично.
— Так проще говорить, — коротко ответила Соня.
— И этому здесь тоже учат? — Я кивнул на ожог.
— Зачем? — Она пожала плечами. — Это я сама. У меня другая специализация.
"Вот черт, — подумал я, — у нее две специализации, а у меня ни одной. Выставят!"
А вслух спросил:
— Какая?
Быстро и осторожно смазывая мне ожог, Соня засмеялась.
— Вот черт, — передразнила она, — у нее две, а у меня ни одной. Выставят!
Я покраснел, как вареный рак.
— Ну и что? Выставят так выставят, плакать не буду. Поеду в Сургут, это недалеко, и на работу устроюсь. А потом в армию.
— Да не бойся, — снисходительно сказала Соня, — не выставят. Найдут и у тебя что-нибудь. Раз привезли — значит, найдут.
— А что, у тебя здесь нашли?
— Как тебе сказать… — Соня кончила обрабатывать мой ожог, села в соседнее кресло. — Прослушивать немножко я и раньше умела. Мачехе своей желтую жизнь устроила. Она меня колдуньей считала, в церковь даже ходить начала. Чуть задумается — а я вслух. Она отцу и говорит: или я, или эта ведьма. А потом отца посадили…
— За что?
— Это неважно. В общем, вот так я сюда и попала. Правда, дело не сразу пошло. Три месяца на автогенке мучилась…
— На автогенке?
— Ну да. На аутогенной тренировке, так это здесь называется. Сейчас я на автогенку не хожу: Иванов освободил. Дома сама занимаюсь.
В жизни я не слыхал об этой самой автогенке.
Я посмотрел на Соню с уважением:
— Чего тебе заниматься, когда ты уже научилась?
— Какое научилась! — Соня засмеялась. — Тебя прослушивать — всё равно что букварь читать по складам. А попробуй, прослушай Иванова.
— Не можешь?
— Глухая стена. Юрка Малинин уверяет, что иногда пробивается, но, по-моему, врет.
— Погоди, а разве ты не можешь прослушать этого Малинина и доказать, что он врет?
Соня посмотрела на меня удивленно:
— Так он же блокируется.
— Как это — блокируется?
— Очень просто. И ты научишься. Запускаешь шумы: "Упопа была собака, он ее любил", — а сам про другое думаешь.
Так одноклассница Сизова объясняла мне алгебру:
"Квадрат первого члена плюс удвоенное произведение первого на второй плюс квадрат второго члена. Что здесь можно не понимать?"
Сизова сердилась, ей было невдомек, что для меня это — полная абракадабра:
"Клеточка первого члена партии плюс удвоенная басня Крылова…"
Разницу между квадратом и клеточкой, между кубом и кубиком я еще мог уловить, но слова произведение, частное, степень вызывали у меня тоску: я не понимал их, хоть убей, а все понимали — или притворялись, что понимают.
Нет, наверно, не притворялись: когда им эти премудрости растолковывали, я боролся за сохранение семьи.
— Ну хорошо, — расстроено сказал я. — Ты, Малинин, я — вот уже трое. А всего сколько?
— Не спеши. Всех увидишь. Здесь друг от друга не спрячешься.
— А что, у вас строго?
Соня нахмурилась:
— В каком смысле строго?
Я не упустил случая:
— Ты же мысли читать умеешь.
— Много чести, — насмешливо проговорила Соня. — Очень надо мне тебя все время прослушивать. Да ты и сам не понимаешь, о чем спрашиваешь.
Я обиделся:
— Понимаю, почему же? Я хочу спросить, какие тут порядки. На каникулы отпускают?
— Только приехал — и уже о каникулах думаешь.
— Ну, а письма можно?
— Конечно, можно. Только я никому не пишу.
Соня поднялась.
— Ладно, заболталась я с тобой. Ритка, пошли.
Я оглянулся: что за дела? Какая еще Ритка?
Но за спиной у меня никого не было.
— Пошли, я же тебя слышу, — сказала Соня, глядя в угол. — Дай человеку отдохнуть.
Молчание.
— Кошка? — с надеждой спросил я.
— Не кошка, а Черепашка, — сказала Соня и, схватив со стола какой-то блокнот, кинула его в стенку. — Вот тебе, бессовестная!
— Сама бессовестная! — пискнули в углу, и дверь, приоткрывшись, с силой захлопнулась.
"Так, — подумал я. — Говорящая черепашка. Час от часу не легче. Значит, там, в саду, со стрекозой мне ничего не почудилось".
— Черепашка, — повторил я. — А почему Ритка? Это вы ее так зовете?
Соня посмотрела на меня и засмеялась.
— Да это Ритка и есть. Ритка Нечаева по прозвищу Черепашка. А не наоборот.
Я смутился:
— И давно она здесь сидит?
Еще не хватало, чтобы какая-то Ритка Нечаева увидела, как я пл¡чу.
— Не волнуйся, — успокоила меня Соня, — мы с ней вместе пришли. Любопытная очень.
— А ты что, ее слышишь?
— Так она ж блокироваться не умеет. Кстати, поздравляю: ты ей понравился.
Я смутился еще больше.
— Ну, а вообще-то как?… Хорошие ребята?
— Одарёныши, — ответила Соня. — Ладно, я пошла. Перестало болеть?
— Перестало. Тебе бы медсестрой работать.
— Врешь, не перестало. Ну, пока.
— Подожди! — крикнул я ей вдогонку. — А зачем вообще всё это нужно?
— Ну и каша у тебя в голове! Совершенно не умеешь думать, — сказала Соня, стоя уже в дверях. — Что нужно? Кому нужно?
— Например, Иванову.
— Так и говори. Не знаю я, зачем это ему нужно. Школа экспериментальная, единственная в России.
— А может, и в мире, — сказал я.
— А может, и в мире, — согласилась Соня.
17
Оставшись один, я обследовал все углы комнаты, попинал ногой пустоту между шкафом и дверью, пошарил за занавеской и в ванной: мало ли чего можно здесь ожидать. Человек, к примеру, переодеваться задумал, а в углу наблюдатели сидят.
Вроде бы никого постороннего не осталось.
Потом я подошел к письменному столу.
На столе лежало мое расписание, именно мое, персональное, а чтоб не было сомнений — над рамочкой написано:
"Занятия Алексея (первый концентр):
Математика. Спецкурс. АТ.
Математика. Элементарная физика. Спецкурс.
Математика. АТ. Элементарная химия.
Математика. Общая биология. Спецкурс.
Математика. АТ. Элементарная физика.
Математика. АТ. Элементарная химия.
Математика. Общая биология. АТ.
АТ. Спецкурс. АТ".
Очень озадачило меня мое расписание.
Озадачило и расстроило: космосом от него и не пахло. Не было никаких космических дисциплин типа ракетостроения или хотя бы астрономии.
Ну, допустим, АТ — это и есть та самая аутогенная тренировка.
Спецкурс — дело важное, нет возражений.
Но где литература, история, география? Где, в конце концов, иностранные языки?
И зачем так много математики? Это ж шерстью можно обрасти.
Уроки с восьми до двух и с четырех до семи — ладно, стерпим.
Но простите за глупый вопрос: по субботам-воскресеньям здесь тоже учатся? Да еще, наверно, задания на дом дают опупенные. Каторга, а не жизнь.
Спасибо хоть, что в воскресенье без математики обошлись.
Да, но почему я решил, что это воскресенье?
День, свободный от математики, был по счету восьмым.
Я пересчитал еще раз — точно, восьмым.
Может, опечатка, а может специально, чтобы сбить переростка с панталыка.
Чтоб мозги у него юзом пошли.
Ну, тогда, мужики, вы своего добились.