Страница 35 из 42
— Она психически больна. И это вы искалечили девочку, уважаемые.
— Голословно.
— Если бы так. Несколько минут назад она предприняла попытку меня убить.
— Леночка? Ни за что не поверю.
— Во всяком случае, она пыталась выклевать мне глаза.
— Продвинутая девочка… — растроганно пробасил мой собеседник.
Это меня обозлило.
— Ну, разумеется, для вас это успех интеграции, но я смотрю на происшедшее иначе.
— И что вы предлагаете? — осведомился Егор-Горыныч, перейдя на вы.
Как будто попытка выклевать мне глаза как-то меня возвысила.
— Прежде объясните, зачем вам всё это нужно, — сказал я.
— А потом?
— А потом будем вместе думать, что делать дальше.
— Вместе? Думать? — В словах моего собеседника прозвучала высокомерная нотка.
— Именно вместе, — не поддаваясь на провокацию, твердо ответил я.
— Да, но о чем?
— Я уже сказал: вместе думать о том, что делать дальше.
— Зачем вам себя утруждать? У нас нет запасных вариантов. Мы знаем, что делать дальше, и будем это делать.
— Нет, не будете, если мы этого не захотим.
Лже-Егоров долго молчал.
— У вас, у людей, легкомысленное отношение к птицам, — сказал он наконец. — Если бы мы были пресмыкающимися, вы разговаривали бы сейчас со мной совсем иначе.
— Возможно, но я в этом не виноват.
— В чем не виноват?
— В том, что вы не пресмыкающееся.
— Шутка? — осведомился мой собеседник.
— Шутка, — согласился я.
— Отвратительная привычка — шутить по любому поводу и без малейшей необходимости, — пророкотал Егор-Горыныч. — Это от неоправданного самомнения.
Я решил оставить этот выпад без ответа.
— Вы сказали, что у вас только один вариант, — продолжал я. — Это неверно: вариантов как минимум три. Первый — закрыть школу и распустить учеников по домам. Второй — продолжать ваш проект «Интеграция», если мы сочтем это возможным. Третий — заклевать меня до смерти и творить свое дело уже без помех. Только вряд ли это у вас получится. Мои товарищи — тоже не подопытные…
Я хотел сказать «кролики», но решил, что мой собеседник может это неверно понять.
— …тоже не подопытные микроорганизмы. Рано или поздно они потребуют у вас объяснений. Вы не всё учли, дорогие пернатые друзья.
— Да, наверно, — отозвался Егор-Горыныч. — Но у нас нет выбора.
— Почему?
Молчание.
— Почему у вас нет выбора? — повторил я.
— Мне больно об этом говорить, — далеким и слегка изменившимся голосом отозвался мой невидимый собеседник. — Вы безжалостно настойчивы, молодой человек.
— Давайте не будем отвлекаться. О жалости поговорим в другой раз.
— Почему в другой раз? Жалость — это вечная тема. К сожалению, вам, людям, это чувство не свойственно.
— Вот уж чья бы корова мычала… — пробормотал я.
— Прошу прощения, не понял, — после паузы пробасил мой собеседник.
— Это неважно. У меня вопрос: вы сами платите за телефон?
— Сам.
— Так давайте короче. А то вам счет такой пришлют, что мало не покажется.
85
— Хорошо, буду краток, — Егор-Горыныч тяжело вздохнул. — У нас большое горе. Огромное, почти непоправимое…
Я ждал.
— Наша стая вымирает… — Новый прерывистый вздох. — Трагическое стечение обстоятельств, в суть которых вам вникать не обязательно, привело к тому, что мы утратили инстинкт продолжения рода. Мы стремительно стареем. По вашим земным меркам в запасе у нас осталось меньше восьмисот лет.
Ах, вот как объясняется загадочная фраза наставника Иванова:
"У нас в распоряжении еще целых восемьсот лет…"
— Нам нужен свежий биологически активный материал, — уныло гудел Егор-Горыныч.
— Но зачем вам человеческие детеныши? — спросил я. — Берите пингвинят! Их, по крайней мере, не надо обучать яйцекладке.
— Пингвинята не подходят. Их можно выдрессировать, но обучить нельзя. Они неспособны к разумной жизни.
— А мы, на свое несчастье, способны. Да еще из неблагополучных семей. И поэтому нас можно как угодно уродовать?
— Не уродовать, а улучшать, — возразил мой невидимый собеседник. — Переделывать по своему образу и подобию. Вас ведь тоже кто-то вывел такими. И не надо мне рассказывать, что вы произошли от обезьян. Вы и сами не знаете, какие для этой цели были подобраны материалы.
— Как не знаем? Адама вылепили из глины, Еву вырезали из ребра.
— Ну, это сказка, исполненная множества противоречий. Начать хотя бы с того, что пара никак не могла быть одна.
— Это понятно даже ребенку. А кстати, почему вы не крадете грудных детей.
— Мы никого не крадем, — возразил Егор-Горыныч. — Вы здесь по доброй воле, это ваше сознательное и ясно высказанное решение. Именно поэтому грудные дети нас совершенно не интересуют.
— Спасибо и на этом. Тогда о парах: почему нас семь, а не восемь? Кто-нибудь сошел с дистанции раньше времени?
— Никто не сошел с дистанции, всё строго просчитано. В любой малой группе должен присутствовать несвязанный элемент: он порождает здоровое соперничество.
— Значит, всё просчитано. Лену вы повязали с Денисом…
— Соню с Олегом, — подхватил мой собеседник, — Юрия — с Ритой. Вот эти шестеро и будут родоначальниками обновленной стаи. Это великая честь, молодой человек! О них будут слагаться легенды.
— А несвязанный элемент — это я?
— Ты угадал. У тебя здоровые петушиные задатки.
И мой собеседник не засмеялся, нет (смеяться птицы не умеют), но гулко произнес:
— Хо-хо-хо.
Он подловил меня на мысли, что уж кого-кого, а Черепашку я Малинину не отдам.
Я машинально отметил, что Егор-Горыныч снова обращается ко мне на ты.
Товарищ возомнил.
— Но не будем больше об этом, — умиротворенно прогудел мой собеседник. — Я вижу, наша с тобой беседа принимает конструктивный характер, и это меня очень радует.
— Напрасно, — возразил я. — Я по-прежнему считаю, что ваша «Интеграция» — жестокий и преступный проект.
— Но почему? Что преступного в желании спасти от гибели свою стаю?
— Вы решаете свои проблемы за чужой счет.
— Простите, а чьи проблемы мы должны решать? Ваши? С какой стати?
В голосе Егор-Горыныча зарокотал гнев — и у меня перед глазами явственно возник его настоящий облик: голошее существо, закутанное в мантию из нахохленных перьев, с яростными желтыми глазами и брюзгливым крючковатым клювом.
— С какой стати мы должны решать ваши задачи? — негодовал мой собеседник. — У каждой цивилизации есть собственные цели, первейшей из которых является самосохранение. Во имя этой цели любая цивилизация пойдет на всё — и будет совершенно права. Ведь точно так же поступают земные государства, к чему вы никак не можете привыкнуть. Россия, например, испокон веков питала необъяснимую симпатию к Франции, но это не помешало вам хорошо проучить Наполеона.
"Да ты, оказывается, эрудит, — подумал я. — Птица высокого полёта, не то что наши школьные анонимы".
Лже-Егоров не отреагировал на эту мысль: он увлекся собственными рассуждениями.
— Между тем Наполеон был жемчужиной вашей истории и мог принести еще немало пользы человечеству, в том числе и российскому народу. Но никто и не подумал эту жемчужину уберечь: Франция в лице Наполеона поставила под вопрос само существование России — и получила урок.
— Не понимаю, при чем здесь Наполеон, — возразил я. — Разве это мы поставили под угрозу существование вашей стаи?
Мой собеседник умолк.
— Странно, что у вас принято перебивать старших, — с горечью проговорил он.
— Ах, извините, — сказал я.
— Если бы вы, земляне, оказались в нашем положении и вам для продолжения рода понадобились бы птенцы из чужого гнезда, неужели вы позволили бы человеческому роду угаснуть? Навряд ли.
— Но красть мы не стали бы.
— Повторяю: вы здесь по доброй воле.
— Тогда спросите нас, хотим ли мы добровольно обрасти перьями — или предпочитаем остаться людьми.