Страница 29 из 42
— И долго же ты, братец, думал, — снисходительно проговорил из своей комнаты Малинин. — Уж подвели, уж ткнули носом…
— Ты позабыл, наверное, Юрочка, — сказала невидимая Соня, — как ты рыдал и кидался на стенку, когда мы ткнули носом тебя… Алёша ведет себя куда спокойнее.
— Вернется к себе — поплачет, — вставил Денис. — Все так делают.
— Я не рыдал, — возразил Малинин. — Я бесился. Думал, вы мне заливаете баки. А потом сам провел эксперимент — и убедился.
— Какой эксперимент? — поинтересовался Олег.
— Да кнопку на стул Николаеву подложил. Точно, никакой реакции.
— Очень глупая проверка, — недовольно сказал Олег. — Ты же мог закоротить аппаратуру.
70
Все эти разговоры доносились до меня как-то издалека.
— Послушайте, — сказал я, — так, значит, они не люди…
Олег шевельнул бровью, дистанционщики засмеялись.
— Очень тонкое замечание, — сказала Соня.
— Товарищ еще не дозрел, — сонным голосом добавил Денис.
— Тормоз, — заключил Юрка.
— Да я не о том! — сказал я сердито. — Не люди — те, кто их сделал. Вот в чем беда.
Ответом на эти слова было молчание.
— Будь добр, поясни, — проговорил Олег.
— Всё ясно даже ежу, — ответил я. — Машины — значит, кто-то их сделал. И на кого-то они работают. Скажем, на хозяев. И, если эти хозяева сами как люди, зачем им делать механических человеков? Значит, что-то с ними не так. Не рискуют они показаться.
— Почему не рискуют? — спросил Олег.
— Боятся нас напугать. Может, у них хоботы вместо носов. Либо ноги не тем концом воткнуты. Либо еще хуже.
— Глупость какая-то, — недовольно сказал Олег. — Что значит "не тем концом воткнуты"? А у тебя каким, тем?
— Вообще-то внешность — не аргумент, — позевывая, вмешался Денис. — Тут кое у кого, не стану называть имен, такие мордовороты, что им вообще выходить на люди противопоказано…
— Кого это ты имеешь в виду? — гневно осведомилась Соня.
Денис не отвечал.
Бедная Соня… Не понимая, почему стриженый к ней равнодушен, она, должно быть, вообразила, что причина — в ее внешности.
— Не обращай внимания, — сказал я Соне. — Товарищ обижается, что он не сам догадался. Ну, если внешность для него не аргумент, то есть основания и посерьезнее. Например, календарь.
— А что календарь? — спросил Олег. — Вот календарь, на стене висит.
— Так это ж ты сам его сделал.
— Ну, сам, — согласился Олег.
— А почему?
— Что значит "почему"? — удивился Олег. — У тебя тоже самодельный, я своими глазами видел. Только ты ставишь крестики, а я не ставлю.
— Да, но почему? — настаивал я.
— Что ты почемукаешь? — рассердилась Соня. — Говори яснее.
— С Новым годом, дорогая! — сказал я. — Яснее не скажешь.
— При чем тут новый год?
— При том, что сегодня второе января.
— Ну и что?
— А то, что позавчера всё человечество встречало Новый год. Всё, кроме нас.
— Ну, во-первых, не всё человечество, — поправил меня Олег. — Есть буддисты, есть мусульмане, да и у христиан, насколько мне известно…
— А ты что, буддист? — поинтересовался я.
— Не понимаю, при чем здесь мои убеждения, — сухо сказал Олег.
— А я понимаю, — вмешалась Соня. — Мальчик Алёша привык встречать Новый год у зелененькой елочки.
— Пись-пись-пись, ёлочка, зажгись! — вставил Юрка Малинин.
— А ты не привыкла? — спросил я Соню.
— Мне никто никогда не устраивал ёлку, — ответила она. — И вообще я считаю, что Новый год — это просто условная дата. Даже более условная, чем день рождения.
— Хорошо, оставим Новый год в покое, — уступил я. — Но почему во всей школе нет ни одного напечатанного календаря?
— Ну, почему?
— Да потому что у них совсем другое исчисление времени. У них в неделе восемь дней, вы разве не заметили?
— Ты это только что придумал? — спросил Олег.
— Конечно, нет! — ответил я, хотя Олег, как говорится, попал в самую точку. — Я это в первый день заметил, когда расписание смотрел.
— И молчал? — проговорила Соня.
— Вы тоже молчали, — отпарировал я.
71
Снова стало тихо.
— Юра, твое мнение? — спросил Олег.
Тишина.
— Да нет у него никаких мнений, — сказала Соня. — Он их меняет по три раза на дню. Правде в глаза смотреть боится.
— Ладно, ладно… — пробурчал Юрка. — Мы не на допросе.
— Значит, аргументированных возражений нет, — подытожил Олег. — Ну, и какие будут конкретные предложения?
— Объявить забастовку, — сказал я. — И не прекращать, пока нам всё не расскажут.
— Забастовка — дело хорошее, — задумчиво ответил Олег, — но тут видишь ли как? Анонимы запрограммированы на наши реакции. И если ты наглухо отключишься — они тоже отключатся и будут так сидеть хоть десять лет. Из этого можно сделать грустный вывод…
— Какой? — спросил я.
Сердце у меня замерло. Хотя что еще хуже можно услышать?
— А такой, что, как только мы расхотим играть в их игру, вся эта система, — Олег сделал широкий жест рукой, — вся эта система перестанет работать.
— Ну и пускай перестает! — крикнул я. — И пускай убираются ко всем чертям. Мы же у себя дома, в России не пропадем!
— Нет, Лёха, — сказал Олег, — в том-то и дело, что мы не в России.
Я опешил:
— А где же еще?
— Да черт его знает.
Я посмотрел на Олега — он не шутил.
— Постойте, — растерянно сказал я. — Я прилетел сюда на нашем самолете и никаких границ не пересекал.
— Ты в этом уверен? — поинтересовался Олег.
— Ну как же! У меня и загранпаспорта нету.
— Загранпаспорт — это, конечно, аргумент, — сказала Соня. — А как ты себя чувствовал во время полета? Головка не кружилась?
Я похолодел.
— А что… у вас тоже? — спросил я после паузы.
— В том-то и дело, — ответила Соня.
И вновь наступила долгая-долгая тишина.
72
— Слушайте… — спохватившись, заговорил я. — Но если это так… если вы меня не дурачите, то как же можно… Как же можно паясничать, кувыркаться? В теннис играть? Говорящих стрекоз разводить? Гребешки себе отращивать?
— А что ты предлагаешь? — спокойно спросил Олег.
Меня взорвало:
— Ну, знаете ли! Если вы несколько месяцев только меня и дожидались, чтобы задать этот вопрос… то знаете, кто вы? Не люди, а божьи коровки!
Олег хмыкнул.
— Ну, вот и для Дениса с Леной кличка нашлась, — сказала Соня. — Они называют это "пассивным участием".
— Вопрос терминологии, — холодно возразил из-за стены белобрысый. — Можно назвать это оптимальным вариантом поведения в экстремальной ситуации. А за божью коровку кому-то придется ответить.
— Между прочим, — заметил Олег, — это относилось не только к тебе. Алексей имел в виду, что все мы здесь божьи коровки.
— Или попросту трусы! — сказал я сердито. — Занюханные конспираторы! Не знаю, как вы, а я не собираюсь сидеть сложа руки.
— А что ты собираешься делать? — спросил Олег.
— Подойду завтра утром к Иванову и спрошу напрямик: "Вы российский гражданин или нет? Если нет, мы требуем немедленно вернуть нас на родину".
— Кто гражданин? — вскинулся Юрка. — Иванов гражданин? Во дебил. И этого дубаря еще кто-то сообразительным называл. Тебе же русским языком объяснили: не человек он, а инвентарь, оборудование. Вроде унитаза. "Гражданин унитаз, где производили вас? Если вы унитаз иностранный, лучше буду ходить я…"
— Ну ты, поэт, — остановил его Олег. — Не увлекайся.
— А что? — веселился Юрка. — Я ничего плохого не говорил. "Если вы унитаз иностранный, лучше буду ходить я в ванной". Каждый понимает в меру своей испорченности.
Я мог бы объяснить наглецу, что сказал «гражданин» намеренно: мы ведь не обязаны раскрывать перед анонимами все наши карты.