Страница 15 из 25
Появляется Какаша. Она в бальном платье, совершенно неотразима. Ветер услужливо взвихривает ее подол, напоминая об историческом снимке Мэрилин Монро. Первое время ее не замечают, что дает ей возможность объясниться со зрителями.
КАКАША
Ну вот, какая я идиотка! Потеряла шубу, потеряла билет до Москвы через Гонконг и Токио, потеряла все деньги, что мне мужья дали. Выскочила из самолета в последний момент, и вот все эти дела без меня улетели. Надеюсь, что хоть приличной девушке они достанутся.
Впрочем, может быть, я и не такая уж дура, не глупее других, как с первого взгляда покажется. Шуба, на кой она, если такая весна вдруг разыгралась? Деньги – ну что я их первый раз, что ли, теряю? Как я могу их не терять, если никогда пересчитать не умею – хоть сотню, хоть лимон? Билет – ну как я могу улететь за тыщи миль, когда у меня так интуиция разыгралась, а она говорит мне, что Славка здесь остался, а я ведь интуиции своей всегда верю, и она меня не подводит, ну как?
Ну вот, опять – я, я, я! Временами тошнит от бесконечного «я». Прислушаешься, что вокруг звучит – я, я, я. Им что-нибудь рассказывают, а они только ждут, когда рассказ кончится, чтобы взяться за свое: «а вот я», «а вот мне», «а вот у меня». Такова и ваша покорная слуга, беглая рабыня. А между прочим, душа не всегда хочет «я», она нередко страждет по «нему». Соединится с «ним», чтоб не было ни «я», ни «он», чтоб что-то новое возникло, без названия, без слова. Не так ли?
Ее замечают. Сенсация. Все поняли, что это та, о которой столько было сказано сегодня, из-за которой весь сыр-бор разгорелся. Бросаются. Фэймос впереди на правах старого родственника.
ФЭЙМОС.
КАКАША
Дайте мне бокал шампанского. О, я вижу, вы люди со вкусом, пьете «Татинже»! Дайте сигарету. Ну а теперь говорите, где он? Кто он? Вы прекрасно знаете, что я ищу только одного – Славку Горелика, и интуиция мне подсказывает, что он где-то здесь. Ну почему же все замялись, и вы, мой Зевс? А почему я не вижу в благородном обществе моих мужей? Не притворяйтесь, ведь вы же все знаете про нас. Вы знаете, что я Какаша.
ЛИДИ
(с высокомерной светскостью). Кстати, душка, почему у вас такое странное прозвище?
КАКАША
Да это просто детские глупости. Наташа-Какаша.
ЛИДИ
(ядовито). А может быть, что-нибудь фрейдистское?
СОФИ
Тетя Лида, вы, кажется, попали в цель. Жертва вздрогнула!
ЛИДИ
Какая я тебе тетя Лида, нимфоманка несчастная?
МИМИ
(подходит к Какаше, словно кавалер). Не слушайте этих глупышек, милочка. Давайте потанцуем. (Подхватывает и кружит Какашу.)
Вальс «Домино». Сомовские мизансцены и позы.
СОФИ
(танцует рядом с Какашей). Я тебя ненавижу, сучка! (Мамму.) Вот кто настоящая психическая – она и Славку заразила, они оба из одного дурдома сбежали.
МАММ
(деловито). Значит, из России в Америку?
КАКАША
Мими, вы слышали – здесь произнесли его имя! Я знала, он здесь! Сейчас появится своей такой походочкой. Ой, умираю.
МИМИ
Напрасно вы, милочка, так волнуетесь из-за мужчин. Они все прохвосты, и ваш Слава не исключение. Расскажите мне что-нибудь из вашего опыта, ведь он у вас, наверное, богат.
КАКАША
Я вижу, вы мой друг, поэтому расскажу забавную историю. Однажды я плыла через Атлантический океан на пароходе «Куин Элизабет Ту». Изображала из себя одинокую путешественницу. Постоянно ловила на себе романтические взгляды. Сергунчик, мой пимп, подпустил цену: десять тысяч баксов за встречу. Представьте себе, платили! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-хах! Ой, я так волнуюсь!
МИМИ
Какая дивная история! Как я жалею, что со мной такого не случилось, хотя бы на «Титанике». Да не волнуйтесь вы, моя дорогая, ведь все они таковы.
В роще приближается решающий момент. Воронцов и Горелик встают к барьеру. Олада вынимает бутылку «Жириновского».
ОЛАДА
Ну давай, братва, обогреемся «жириком» напоследок.
ВОРОНЦОФФ
Однако без стаканов? Как вы это себе представляете, господа?
ГОРЕЛИК
Слабаем горниста. Каждому по три полных глотка. Только не жилить. (Внимательно смотрит, как выпивают его враги, потом сам выпивает и крякает.)
Жалко, закусона нет.
ОЛАДА
Обижаешь. (Вынимает из кармана закуску.) Креветочки. (Жует и смотрит, как компаньоны жуют, вытирает креветкой глаз.) Эх, ребята!
ГОРЕЛИК
Давайте кончать! В нашем споре мы на троих не сообразим! К барьеру, граф!
ВОРОНЦОФФ
(встает к барьеру). Я понимаю, Слава, что налицо здесь явная несправедливость по отношению к тебе. В отличие от твоих врагов или, лучше сказать, соперников, тебе предстоит двойная дуэль, но… пойми, мы с Ником – это одно целое, мы не переживем друг друга, потому для каждого из нас это тоже двойная дуэль.
ОЛАДА
А для меня, может быть, тройная.
ГОРЕЛИК
И для меня, наверное, тройная.
ВОРОНЦОФФ
Признаюсь, и для меня тоже тройная.
ОЛАДА
Три смерти перед каждым из нас. Не слишком ли много, братва? Страшна, однако, не боль, не агония, а то, что мы все там безвозвратно потеряемся.
ГОРЕЛИК (с раздражением). Где это там? Откуда ты знаешь, что мы там потеряемся?
ОЛАДА
Да ведь гигантские же расстояния, миллионы и миллионы световых лет, мириады и мириады звезд…
ГОРЕЛИК
(с нарастающим раздражением). Там нет никаких расстояний, никаких мириад, никаких звезд и никаких лет.
ОЛАДА
Что же, значит, там и нас быть не может?
ГОРЕЛИК
Во всяком случае, там нет нашего воображения, оно исчезает с последним вдохом, равно как и наши слух и зрение отмирают мгновенно со смертью глаз и ушей. Идя на дуэль, черт возьми, надо все-таки представлять себе не жизнь, а не-жизнь, согласен? Отвлекись от видов бытия, подумай о видах не-бытия, то есть об отсутствии видов. Подумай напоследок, потому что потом уже не подумаешь, если я не промажу. Разумно звучит «я мыслю, значит, я существую», но лучше на всякий случай попрощаться с разумом, равно как и со своей драгоценной индивидуальностью, которая станет частью непознаваемого. Итак: «Я не существую, значит, я не мыслю». Если уж что-то от нас и останется, то, может быть, лишь какие-то мимолетности и пронзительности вроде жалости к бродячей собаке, или восторга от запаха травы, или странного щемящего вдохновения, что я испытывал в детстве, когда слышал, как дед поет с еврейским акцентом «И девушка наша в солдатской шинели горящей Каховкой идет»; иными словами, наши личности превратятся в пучки подобных мимолетностей и пронзительностей. И то дай Бог! Вот если бы мы сейчас вдруг отказались от дуэли, но не из-за страха за свои сути, а из-за пронзительной невыносимой жалости друг к другу, быть может, эта жалость бы и осталась от нас навеки. Но мы не откажемся, я первый не откажусь, потому что ревность во мне сильнее жалости, потому что я дерусь за свою девушку, то есть за свою бренную жизнь. И потому от этой дуэли ничего не останется, кроме разлагающегося трупа. Или двух трупов. Или трех трупов.