Белый Тигр

А вот если шофер берется за Ганди или жизнеописание Будды, тогда жди беды.

Продемонстрировав мне журнальчик, Меченый вбросил его в круг присевших на корточки шоферов словно кость собакам — кто первый схватит. Зевнул.  Уставился на меня.

— Чем твой босс зарабатывает на жизнь, Мышонок?

— Не знаю.

— Дурак или прикидываешься? Он откуда?

— Из Дханбада.

— Значит, уголь. А сюда приперся взятки министрам давать. Уголь — грязный бизнес. — Он опять зевнул. — Мне довелось возить мужика, который толкал уголь. Дурной бизнес. Впрочем, мой теперешний босс занимается сталью. Так перед ним любой угольщик —святой человек. А живет твой где? Я сказал. 

 — И мой там же! Да мы соседи!

И он придвинулся вплотную ко мне — я постарался отстраниться (незаметно, чтобы не вышло грубо). 

— Мышонок, а твоему боссу, — он оглянулся и понизил голос, — не нужно чего-нибудь этакого? 

— В смысле?

— Иностранное вино он любит? У меня дружок работает шофером в посольстве одного иностранного государства. У него там связи. Знаешь, как люди из посольств наживаются на импортном вине? 

Я покачал головой.

— А вот как, Мышонок. Импортное вино в Дели очень дорогое, пошлины там, налоги. Но посольства ничего не платят. И вместо того, чтобы честно все выпивать на своих приемах, торгуют вином на черном рынке. И не только вином. Могу предложить мячики для гольфа. Прямым ходом из консульства США. А может, твоему боссу женщины нужны? Сделаем. И мальчиков предоставим. Если надо. 

— Мой хозяин не такой. Он хороший человек.

Розовые губы расплылись в улыбке:

— Все они хорошие.

Меченый принялся насвистывать мелодию из индийского фильма. Один шофер уткнулся в журнал, остальные притихли. Я не сводил глаз с торгового центра.

— У меня к тебе вопрос, — сказал я наконец. 

— Валяй, спрашивай. Для тебя, Мышонок, все что угодно.

— Вот здание — его еще называют торговой галереей, — оно все в плакатах с женщинами, ведь это магазин?

— Верно.

— А вот этот дом, — я показал на сверкающую стеклянную громадину слева от нас, — тоже магазин?  А почему тогда рекламы не видно?  — Это не магазин, Мышонок. Это — офисное здание. Отсюда связываются с Америкой. 

— Как это?

— Сам толком не знаю. В таком бизнес-центре работает дочка моего хозяина. Вечером в восемь часов я ее тут высаживаю, в два ночи забираю. Денег куры не клюют — целыми днями по магазинам шляется. — Он наклонился ко мне, изъеденные болезнью губы оказались совсем рядом. — Между нами говоря, по-моему, здесь что-то нечисто. Прикинь, девушки входят в здание поздним вечером, а выходят под утро с кучей денег.

Он подмигнул.

— Что еще интересует, Мышонок? Ты спрашивай, не стесняйся.

— Ты вот что мне скажи...

Я показал на девушку, выходившую из торговой галереи.

— Интересуешься, Мышонок? Понравилась, да?

Я залился краской.

— Скажи мне, вот у таких городских подмышки и ноги тоже волосатые, как у наших деревенских?

Где-то через полчаса Мукеш-сэр, мистер Ашок и Пинки-мадам выходят из магазина, нагруженные покупками. Бросаюсь хозяевам навстречу, принимаю из их рук пакеты, укладываю в багажник, захлопываю крышку, запрыгиваю за руль «Хонды Сити» и рулю к их новому жилищу, расположенному на тринадцатом этаже огромного многоквартирного здания. Именуется здание «Букингемский Дворец, корпус В». Тот же застройщик воздвиг рядом другую такую же громадину «Букингемский Дворец, корпус А», а чуть поодаль высится «Виндзорский Замок, корпус С». Все они походят друг на друга — новенькие, сверкающие стеклом, кичащиеся своими английскими именами. В «Букингемском Дворце, корпус В» холл большой, красивый, и лифт мигом доставляет нас на тринадцатый этаж.

Лично мне квартира не очень по душе — она со всеми потрохами уместилась бы в кухне дханбадского дома. Мягкие белые диваны, на стене громадное фото в рамке — Куддли и Пуддли. Аист не разрешил нам взять собачек в город, и мистер Ашок очень скучает по ним.

Я-то видеть шавок не мог, даже на фотографии, и по комнате перемещаюсь, потупив взор, — как, кстати, и полагается вышколенному слуге. 

— Кинь куда-нибудь пакеты, — говорит мистер Ашок.

— Нет. Положи их у стола. Вот сюда, — поправляет брата Мангуст.

Складываю пакеты, иду на кухню — вдруг надо прибраться. Уборкой, правда, занимается особый слуга, но он неряха и копуша. Да и вообще, как я уже сказал, моим хозяевам нужен не столько шофер, сколько прислужник на все руки, в том числе и по части машины. А приберусь — вернусь в гостиную и подожду у дверей, пока Мукеш-сэр не соизволит сказать:

— Можешь идти. Ровно к восьми утра чтоб был готов как штык. Тут тебе не деревня, ясно? 

И я съезжаю на лифте, выхожу из здания и спускаюсь по лестнице в подвал, где находится помещение для слуг.

Уж не знаю, как распланированы здания в вашей стране, господин Цзябао. А вот в Индии в каждом многоквартирном доме, в каждом особняке, в каждой гостинице имеется помещение для слуг, иногда на задах здания, а иногда (как в «Букингемском Дворце, корпус В») в подвале. Там шоферы, повара, уборщики, консьержи отдыхают, спят и ждут, когда их призовут хозяева. Затрещит электрический звонок, вся обслуга кидается к щиту и смотрит, у какого номера мигает красная лампочка, в какую квартиру вызывают слугу. 

Спускаюсь, значит, на два пролета, ниже подземной парковки, и вхожу в помещение для слуг. 

Стоило мне появиться, грянул хохот, собравшиеся слуги смеялись до упаду, буквально заходились хохотом.

Меченый ржал громче всех. Потешались над моим вопросом про женщин, Меченый разболтал. Мало того. Каждый считал своим долгом подойти ко мне, хорошенько дернуть за волосы, от души хлопнуть по спине, обозвать «деревенским дурачком». 

Между слугами не бывает мира и согласия. В слуге живет потребность оскорбить другого слугу. Это у нас в крови, как у немецких овчарок. Только собаки нападают на чужаков, а мы — на своих. 

Про себя я решил: никогда больше не стану откровенничать ни с кем в Дели. А уж особенно с другим слугой.

Меня осыпали насмешками весь вечер. Пора ложиться спать (спальня общая), а шпилькам конца-края не видно. Что-то в самом моем облике их задевало.  Нос, зубы, выражение лица — не знаю что. Даже мой френч оказался не ко двору. Понимаете, в больших городах шоферы так не одеваются. В своей тужурке ты — ну вылитая обезьяна, сказали мне. Пришлось напялить рубашку и штаны, как у всех. Все равно не отстали, ночь напролет глумились. 

Наутро я спросил у уборщика, наводившего порядок в общей спальне:

— А здесь отдельных комнат нет? 

— Есть пустое помещение в том конце подвала, но там никто не хочет жить, — отвечает. — Кому нужна камера-одиночка?

Камера и есть. Жуткая. Пол бетонный, на неровной штукатурке следы рук строителей, крошечная хлипкая кровать (даже я на ней с трудом помещался) прикрыта грязно-бурым накомарником...

Ничего, сойдет.

На следующую ночь я отправился спать в одиночку. Подмел пол, четырьмя гвоздями закрепил на стене накомарник и лег. Посреди ночи меня разбудил шорох. Тут-то я понял, почему одиночка пустовала. Вся стена была усыпана тараканами, которые лакомились штукатуркой, — что-то в ее составе, минералы какие-нибудь или известь, пришлось им очень по вкусу.  Жующие челюсти издавали постоянное шуршание, а усы дрожали от удовольствия. На накомарнике тоже было полно тараканов, их черные силуэты резко выделялись на белесой сетке. Я раздавил одного, но другие не заметили потери и продолжили восхождение —слепо перли вперед навстречу гибели. 

«Наверное, в городе все такие, — с улыбкой подумал я. — Тупые и упрямые».

— Как спалось с тараканами? — спросили меня поутру в очереди в общий туалет. 

 В общую спальню не вернусь ни за что, решил я.  Насекомые насекомыми, зато людей нет, никто надо мной не потешается, сплю как человек. Одно нехорошо: звонков в одиночке не слышно. Хотя с какой стороны посмотреть. Вовремя встать — всего лишь вопрос самодисциплины.