Страница 3 из 8
— Ха, — мрачно сказал Шилов.
Марат захлопнул капот и пошел к дому. Шилов проводил его взглядом, затем оглядел окрестности и негромко произнес: "Погоды-то, какие дивные стоят".
Солнце, подернутое легкой белизной, заливало холодным светом; безмолвные деревенские дома, покрытые толстенными, округлыми шапками снега, землю, надежно укрытую снегом, деревья плотно укутанные снегом.
Стояла тишина, изредка нарушаемая треском веток, одолеваемых морозом.
— Красота-то, какая, — произнес Шилов, — хоть ложись, да помирай здесь. Холодно и тихо, — прямо как в морге. Просто ледниковый период какой-то.
Грусть, охватившая его после этих слов, потребовала движения, и Шилов сделал несколько шагов в сторону замерзшего пруда, проваливаясь в снег, и чем больше он отдалялся от дома, тем глубже проваливался. Когда погрузился по пояс, остановился в нерешительности; Задрал голову и увидел ворону, беззвучно летевшую куда-то по своим вороньим делам.
— Ну, надо же, — возмутился Шилов, — ни слова в простоте, только про морг сказал, тут же ворона прилетела, падаль клевать. Пошутить нельзя. Пошла прочь сволочь, — закричал он.
Испуганная ворона, каркнула и увеличила скорость.
— Жалко ружья с собой нет, — сказал ей вслед Шилов, — а то бы я тебе показал, блядь!
Проводил птицу взглядом, пока она не скрылась за верхушками деревьев, затем сплюнул, и заметил:
— Однако домой надо, пока яйца не отморозил, — он с усилием развернулся и пошел к дому.
Марат с хмурым выражением на лице пил чай. Вероника, сидя на убогом диванчике, листала «VOG», а Галя стояла, прислонившись к печной стене. Все трое смотрели на Шилова.
— Я ничего не сделал, — сказал Шилов, — что вы так смотрите на меня, я здесь не причем. Не смотрите так на меня, мой организм настолько проспиртован, что я могу заняться пламенем, как Меджнун.
И, обращаясь к Марату:
— А у тебя, начальник, почему лицо перекошено?
— Чай холодный, — ответил Марат.
— Вероника, в чем дело? — укоризненно сказал Шилов, — почему у кормильца чай холодный.
Вероника оторвалась от чтения и недоуменно пожала плечами.
— Печь остыла, — объяснила Галя, — я не стала с утра топить. Мы же ехать хотели; Вот и вещи все собраны.
— Придется разобрать, — злобно сказал Марат.
Галя растерянно посмотрела на Шилова, и спросила.
— Что совсем не заводится?
Шилов мотнул головой, отбрасывая чуб со лба, и пустился в пространные объяснения.
— Ну, как тебе сказать, Галя. Здесь мы имеем дело с тем случаем, при котором о женщинах говорят, мол, она немного беременна, что, безусловно, является полной нелепицей, — ибо женщина или беременна, или не беременна. Так же обстоят дела и с автомобилем; либо он заводится, либо нет. Бывают, конечно, исключения: в семье, как говорится, не без урода. Иногда заводится, но не едет, то есть ехать нельзя на нем; но у нас не тот случай, не тот. Машина не заводится, и все тут, то есть категорически.
— Когда-нибудь, Шилов, я тебя убью, — призналась Галя.
— Но я могу сходить за трактором, — предложил Шилов, — с буксира заведем и поедем.
— Куда сходить?
— В Калиновку.
— До Калиновки шестнадцать километров, — сказала Галя, — не дойдешь.
— Я не дойду? — возмутился Шилов, — Галя, я же ишо не старый, мне ишо токо сорок три года.
— Саша, на улице мороз, — пояснила Галя, ты замерзнешь. К тому же волки. Саньку Рыжего, родственника моего дальнего недавно волки на дерево загнали; восемь часов просидел, пока лесовоз случайно не проехал.
— Во-первых, я Санька Брюнет, — начал Шилов, — во-вторых, рыжий без ружья был, а я с ружьем пойду, в третьих, у нас выбора нет.
— Ты волка вблизи не видел, а увидишь, и ружье со страху бросишь, — сказала Галя.
— Вот спасибо тебе милая, — язвительно ответил Шилов, — я знал, что ты обо мне хорошего мнения.
— А отец мой, царство ему небесное, — как ни в чем не бывало, продолжала Галя, — шел себе не спеша, а собака впереди бежала…
— Какая собака? — перебила ее Вероника.
… Лайка, нечистая правда, помесь с дворнягой, метрах в десяти впереди была. Вдруг из кустов выскакивает на дорогу огромный волк, хватает собаку за хребет и обратно в кусты.
— Какие страсти ты Галя рассказываешь, — укоризненно сказала Вероника, — это называется "счастливого пути".
— Собачку жалко, — вздохнул Шилов, — прямо заплачу сейчас.
— Ну, что будем делать? — спросил Марат.
— Никто никуда не пойдет, — твердо сказала Галя, — шестнадцать километров по такому морозу — это смерть.
Марат стал одеваться.
— Пойду, аккумулятор сниму, — объяснил он, — может в тепле отойдет; он же нормально крутил, когда мы сюда приехали.
— Сколько ему надо времени, чтобы отойти? — спросила Вероника.
— Сутки, не меньше.
— Значит, мы сегодня не уедем.
— Вы поразительно догадливы, моя дорогая, — заметил Марат.
— А ведь мне завтра в институт. Начало лекции в девять тридцать. История философии.
— Не расстраивайся, мы с Шиловым тебе расскажем и про историю, и про философию. Да Шилов?
— Всенепременно, мадемуазель, мы вам, про все расскажем.
— Может тебе за дровами сходить, а, товарищ философ? — предложила Галя, — если мы остаемся, то надо печку топить.
— Вот, так всегда, — пожаловался Марату Шилов, — только захочешь воспарить к высотам человеческой мысли или опуститься в глубины мировой души, как тебя тут же окликают «товарищем» и предлагают сходить в лес, за дровами. "Откуда дровишки, — из лесу вестимо, отец слышишь, ворует, а я увожу". Где там мои валенки?
Уходя, сказал:
— Вернусь, баню затоплю, помоемся в дорогу.
Шилов оделся и вслед за Маратом вышел из дома.
Их было видно в окно: обоих, но один пошел налево на деревенскую улицу, где стоял автомобиль; второй — направо, к лесу.
— Что же мы будем делать? — тревожно спросила Вероника.
— Ничего, — ответила Галя, — снег пойдет скоро, значит, мороз уймется, потеплеет, а там, глядишь, и машина заведется.
Первым вернулся Марат, с посиневшим от мороза носом. Прижимая к животу аккумулятор, он прошел на кухню, и положил его у подножия печки. После этого прижался к кирпичной стене, хранившей остатки тепла и замер, оглядывая угол против печи, служивший кухней. Сбоку отворилась дверь, выходящая к заднему двору, где находились хлев, овин и дровяной сарайчик. Появилась Галя, неся два полена. С грохотом свалила у топки, взяла топорик и стала щепить лучину.
— Мороз, как ножом режет, — сказал Марат.
— Это точно, — весело согласилась Галя.
— А дрова, то есть еще? — спросил Марат.
— Есть, — согласилась Галя.
— Что же ты, Александра в лес послала? — спросил Марат.
— А запас карман не тянет, — пусть проветрится, авось протрезвится.
— А где Вероника?
— Красится, — сказала Галя.
— Однако, — заметил Марат, — птичка божья не знает, ни заботы, ни труда…
Марат пошел в горницу, где за столом, строя гримасы зеркалу, сидела Вероника. Увидев Марата, она приветливо улыбнулась.
— Ты куда это собираешься? — спросил Марат.
— Никуда.
— А-а, а я думал, что ты на свидание собираешься.
— Одно другого не исключает, — невозмутимо сказала Вероника, — я собираюсь на свидание, но мне никуда не надо, потому что мой любимый находится рядом.
— Неплохо — отметил Марат. Отвел ладонью занавес и нырнул в спаленку. Не раздеваясь, лег на кровать, закрыл глаза. Через несколько минут кто-то вошел в спальню и стал рядом; Марат протянул руку и дотронулся до ноги, обтянутой в вельвет. Он подвинулся, и Вероника легла рядом.
— У меня рефлекс, — тихо сказала девушка, — я не могу видеть тебя лежащим, меня сразу же тянет принять горизонтальное положение.
— Ты говорила, что это бывает, когда я смотрю на тебя, — лениво ответил Марат.
— Когда ты смотришь на меня, мне хочется лечь и раздвинуть ноги, — уточнила девушка, — а так, мне просто хочется лечь рядом.