Бироновщина

— Сегодня, герцогиня, вы превзошли себя! Васъ можно сравнить развѣ съ павлиномъ, распустившимъ колесомъ свой пышный хвостъ.

Этотъ сомнительный комплиментъ недалекая герцогиня приняла за чистую монету и подарила льстеца «очаровательной» улыбкой.

И вдругъ y нея явилась соперница въ лицѣ молодой иностранки, графини Рагузинской. Все платье красавицы-венеціанки было усыпано крупными жемчужинами, изъ которыхъ каждая стоила сотни, если не тысячи рублей. Мало того, что всѣ гости такъ и «пялили» теперь на нее глаза, но даже сама государыня, слѣдившая за танцами въ открытыя настежь двери сосѣдней гостиной, замѣтила герцогинѣ:

— А знаешь ли, Бенигна: эта Рагузинская, какъ всегда, опять царица бала.

Бенигна позеленѣла отъ досады.

— Спору нѣтъ, что танцуетъ она хорошо, собой недурна…

— И одѣта богаче меня и тебя.

— А ваше величество вѣрите, что всѣ эти жемчужины на ней настоящія?

— Ты какъ скажешь, Буженинова? — отнеслась Анна Іоанновна черезъ плечо къ стоявшей позади ея карлицѣ-калмычкѣ, которая одна лишь изъ всего шутовскаго персонала допускалась на придворные балы для ближайшихъ послугъ своей царственной госпожи. — Ты знаешь вѣдь немножко толкъ въ жемчужинахъ: ходила со мной не разъ въ мастерскую этого Граверо; вонъ на Рагузинской жемчужины, по твоему, поддѣльныя али нѣтъ?

— Не знаю, матушка, — отвѣчала шутиха: — чего не знаю, того не скажу; не знаю. А вызнать тебѣ, изволь, могу.

— Да какъ же ты вызнаешь?

Карлица съ комической ужимкой лукаво усмѣхнулась.

— Это ужъ мой секретъ! Только ты, матушка, исполни потомъ мою малую просьбицу.

— А въ чемъ твоя просьба?

— Насидѣлась я, вишь, въ дѣвкахъ: выдай ты меня замужъ за добраго молодца!

— Помяни, Господи, царя Соломона и всю премудрость его! Кто тебя, дуру, возьметъ-то?

— Родимая! кормилица! — взмолилась Буженинова жеманно и плаксиво. — Молодой квасъ — и тотъ играетъ.

Шутиха даже всхлипнула.

— Ну, разрюмилась! — сказала Анна Іоанновна. — Ладно. Для такой пригожицы жениха какъ не найти; только кличъ кликнуть. Но напередъ дознайся все же на счетъ жемчужинъ.

— Сейчасъ дознаюсь.

— Да ты куда, дура, куда? — крикнула государыня, когда карлица мимо нея юркнула вдругъ въ танцовальный залъ.

Но та ея уже не слышала или не хотѣла слышать. Въ танцахъ наступила только-что пауза, и Рагузинскую тотчасъ же окружило нѣсколько поклонниковъ. Обмахиваясь вѣеромъ, она съ снисходительной улыбкой выслушивала расточаемыя ей любезности. Въ это время къ нимъ подлетѣла шутиха и протиснулась между кавалерами къ самой Рагузинской.

— Дай-ка-сь, сударушка, и мнѣ насмотрѣться на твои галантереи. Фу ты, ну ты! И сама-то жемчужина, и вся-то въ жемчужинахъ! А онѣ y тебя настоящія?

Не успѣла та отстраниться, какъ нахалка наклонилась къ ея платью и впилась зубами въ одну изъ крупнѣйшихъ жемчужинъ. Но венеціанка пришла уже въ себя и хватила ее на отмашь такъ хлестко по щекѣ, что она съ визгомъ отшатнулась.

— Да за что же это, за что?.. Я пожалуюсь самой матушкѣ-государынѣ…

— Ступай, жалуйся, — отвѣчала Рагузинская съ спокойнымъ достоинствомъ. — Ежели ты сдѣлала это по ея приказу, то можешь доложить, что благородныя венеціанки не носятъ поддѣльныхъ драгоцѣнностей. Если жъ приказа ея не было, то будь довольна, что проучена, и своей жалобой не безпокой ея величество по-пустому.

Какъ прибитая собаченка, поплелась карлица обратно къ императрицѣ, къ которой между тѣмъ подошли Биронъ и нѣсколько придворныхъ и были такимъ образомъ также очевидцами описанной сейчасъ сцены.

— Ну, что, Буженинова? — спросила съ улыбкой государыня. — Отъѣхала не солоно хлѣбавши?

— Задави ее козелъ! Ручки-ножки еще трясутся… Никакого политеса…

— А что же жемчужины настоящія?

— Настоящія, матушка, охъ, самыя настоящія!

— И плюхи тоже самыя настоящія? — съ грубымъ смѣхомъ замѣтилъ герцогъ.

— Первый сортъ, батюшка, какъ и твои ледяныя статуи, — огрызнулась калмычка.

Биронъ весь побагровѣлъ и не нашелся даже, что сказать.

— А вы ее не слушайте, — герцогъ, вступилась Анна Іоанновна. — Что взять съ глупой ѳефелы? Но дабы впредь она вела себя благопристойнѣй, мы ее, непутную, окрутимъ съ добрымъ человѣкомъ.

— Этакую-то монстру?

— Для кого монстра, а для кого картинка! — обидѣлась Буженинова. — На вкусъ и цвѣтъ товарища нѣтъ. Царица обѣщалась выдать меня за мужъ и отъ царскаго слова своего не отступится. Только силкомъ за немилаго, матушка, не выдавай!

— А ты кого-нибудь себѣ уже, небось, намѣтила?

— Намѣтила, матушка, что грѣха таить. На него глядя, индо слюна бѣжитъ.

— Кто же этотъ королевичъ твой?

— А князь Квасникъ.

— Эко слово брякнула! Онъ какъ-никакъ все же благороднаго корени отрасль; а ты что? Ты и вся-то мизиннаго его перстика не стоишь.

— Онъ — князь, а я — первая твоя затѣйница и забавница: два сапога — пара. И стану я сіятельной княгиней, и урядишь ты, матушка, мнѣ княжескую свадьбу…

— Дура ты, да не совсѣмъ! — улыбнулась Анна Іоанновна. — Вотъ герцогъ подаритъ на свадьбу твоему муженьку шелковую плетку.

— А мнѣ домъ хрустальный… съ ледяными статуями.

— Такъ лучше жъ и весь домъ ледяной, — подхватилъ одинъ камергеръ: — тамъ и свадьбу сыграли бъ.

По губамъ Бирона пробѣжала недобрая усмѣшка.

— Das ware hicht so libel! (Это было бы недурно!)

— Ну, чтожъ, коли быть Ледяному дому, такъ пускай и будетъ, — рѣшила царица. — А кто же, герцогъ, его построитъ?

— Построитъ его нашъ первый государственный строитель, г-нъ Волынскій. Попросите-ка сюда г-на Волынскаго! — отнесся онъ къ подавшему счастливую мысль камергеру.

Казалось, онъ радъ былъ случаю взвалить на плечи своего главнаго недруга, и безъ того обремененнаго важнѣйшими государственными дѣлами, эту новую работу, которая ни мало не входила въ кругъ его обязанностей и должна была его еще принизить въ глазахъ всего Двора.

Такъ понялъ и самъ Волынскій, когда ему объяснили, чего отъ него требуютъ. Но, не желая дать торжествовать своему противнику, онъ не показалъ виду, что оскорбленъ, и, склонившись передъ государыней почтительно, но не раболѣпно, спросилъ, безотмѣнная ли то резолюція ея величества.

Самой ей стало теперь какъ-будто не по себѣ.

— Да, Артемій Петровичъ, пожалуйста, не отказывайся, — отвѣчала она мягко, словно извиняясь. — Никто иной, какъ ты, не сумѣлъ бы исполнить сіе столь благоуспѣшно. Женихъ хоть и шутъ, но титулованный; будетъ зрителей великое стеченіе…

— Такъ вашему величеству угодно, чтобы свадьба была поистинѣ княжеская, но, съ тѣмъ вмѣстѣ, все же шутовская, скоморошья?

— Вотъ, вотъ; со всякими тамъ огнями артофіальными, переодѣваньями и гисторіями потѣшными. Не мнѣ тебя учить.

— Слушаю-съ. Но ледъ на Невѣ должной толщины для Ледяного дома будетъ не раньше, почесть, января мѣсяца.

— Ну, чтожъ; намъ вѣдь не такъ ужъ къ спѣху. Пригони, примѣрно, ко дню моего рожденья, а то и ко времени карнавала на масленой недѣлѣ. Тогда, дастъ Богъ, и миръ съ Турціей заключимъ. Заразъ и отпразднуемъ.

— И ваше величество соизволяете на учрежденіе для сей надобности особой скоморошьей или, лучше скажемъ, маскарадной коммиссіи?

— Даю тебѣ, Артемій Петровичъ, на все полную мочь. Да въ расходахъ много не стѣсняйся. Впередъ знаю, что все тебѣ и на сей разъ, какъ и всегда, удастся къ полному нашему удовольствію.