Страница 197 из 204
Для достижения своих эстетических целей художник должен обладать совершенно особенным воспринимающим и проецирующим аппаратом, отличающимся не столько точностью, сколько творческой активностью, не столько способностью воспоминания образов, сколько способностью фантазирования, т. е. воображением. Однако для того, чтобы последнее оказалось на высоте своего призвания в деле создания истинно-художественного произведения, необходимо, чтобы оно выступало в одно время и в полном согласии со всеми ассоциируемыми с ним остальными элементами эстетико-психологического процесса, и в свою очередь, оно должно иметь в основе своей особенно выраженную возбудимость чувствующих центров мозговой коры: само искусство есть, до известной степени, чувственный бред, и художественное произведение есть не что иное, как иллюзия; чем ярче условные образы, тем полнее впечатление и тем ярче вызываемая ими эмоция. Только крайне чувствительные центры мозговой коры способны давать зрительные и слуховые иллюзии, псевдогаллюцинации и галлюцинации, — явления столь часто лежащие в основе художественного творчества, как об этом свидетельствуют сами художники и, еще более, их произведения.
Факт этот представляется еще более важным после того, как трудами Кандинского было доказано, как для психически здоровых, так и для больных людей, такое состояние мозговой деятельности, при котором в сознании являются весьма живые и чувственно до крайности определенные образы, однако, резко отличающиеся, для самого восприемлющего сознания, от истинно-галлюцинаторных образов тем, что не имеют присущего последним характера объективной действительности, но, напротив, прямо сознаются как нечто субъективное, однако, вместе с тем, как нечто аномальное, новое, нечто весьма отличное от обыкновенных образов воспоминания и фантазии. Явление это, которому Кандинский дал название псевдо-галлюцинаций, которое на общепринятом языке описывается как внутреннее слышание, внутреннее видение, наблюдается в различных сферах чувственного восприятия; оно доступно многим здоровым людям в состоянии промежуточном между сном и бодрствованием, а у людей с большой наклонностью к чувственным представлениям, у всякого рода художников, оно занимает очень видное место в ряду душевных процессов, выступая особенно резко при различных нарушениях равновесия нервной системы: при душевных волнениях, при художественном трансе, при инфекционных болезнях, под влиянием возбуждающих напитков и т. п. Отличительной чертой псевдо-галлюцинаций психически здоровых людей надо считать отсутствие навязчивости и повторяемости их появления в сфере сознания; навязчивые же псевдо-галлюцинации подобно истинным галлюцинациям, присущи скорее душевно-больным.
Для художника, живущего в мире грёз, нуждающегося в таких образах, каких действительность не в состоянии ему дать в момент необходимости, а воспоминание образов может давать не с достаточной яркостью и образной обособленностью, такая способность, доходящая подчас до патологической степени, представляет настоящий клад и, как мы постараемся дальше показать, во многих случаях она играет в процессе художественного творчества главную роль и может достаточно служить к характеристике не только самого произведения, но и психологических и патологических особенностей творца.
Итак, вот два главных элемента психической стороны художественного творчества: 1) образ и 2) его эмоциональная окраска; с одной стороны образ — зрительный, звуковой, словесный, двигательный, образ простой или идейный, с другой — неразрывно сплетенное с ним в одно гармоническое целое настроение. Этим бы дело и кончалось, если художественному произведению было бы суждено возникать в сознании и тут же оставаться скрытым от посторонних глаз и ушей. Но дело в том, что помимо этих свойств, в художнике постоянно живет потребность поведать другим свои чувства в созданной им форме, и вместе с тем, та импульсивность, которая, подчас, против воли самого художника, по простым законам физиологии, понуждает его к проекции наружу результатов мозговой работы и требует от художника особого умения передать всё так, как оно сложилось в его мозгу; воспроизводящего же продукт чужого творчества заставляет так вникнуть и уйти в это произведение и так выполнить его, чтобы казалось, что первоначальная творческая работа принадлежит ему, а не настоящему творцу. Этот процесс особенно важен с нашей, физиологической, точки зрения, тем, что требует от художника способности отрешаться в момент работы не только от всего окружающего, но и от самого себя, заставляет его проявлять интеллектуальную деятельность в виде подчинения эмоций и чувственных образов воле.
Там, где речь идет о более простых психологических процессах художественной работы, как при живописи, музыке, дело сводится к искусственному переживанию более простых элементов духовной жизни; здесь неестественное напряжение воли и внимание не достигает той степени, как при литературе, а еще более при сценическом творчестве, где личность художника должна быть отодвинута тем дальше, и насильственное отрешение от своего «я» должно быть тем полнее, чем сложнее образ, чем сложнее соотношение душевных элементов изображаемой личности. Этот процесс по своему психологическому характеру напоминает, до некоторой степени то, хотя и более глухое, по своей полусознательности состояние, которое переживают субъекты, получившие гипнотическое внушение превратиться в то или другое лицо и выполнить соответствующую указанной личности роль.
Таким образом мы видим, что, во-первых, в художественном творчестве участвуют три элемента психической жизни, т. е. 1) эмоция, 2) воображение с образами воспоминания и псевдо-галлюцинациями и 3) специальная интеллектуальная энергия, служащая для управлениями первыми двумя моментами в целях регулирования или возбуждения их; во-вторых, эмоциональная сфера должна быть не только особенно чувствительна сама по себе, но и должна под влиянием известного сочетания образов давать место специфической, так называемой, эстетической эмоции. В-третьих, образы должны отличаться яркостью, телесностью, должны сочетаться с известным чувством и способствовать мотивированному настроению и, сверх того, не должны прерывать связи с остальным духовным миром художника, наконец, в-четвертых, чувствительность эмоциональной сферы и корковых центров высших органов чувств должна быть настолько велика, чтобы влияние воли на бессознательный мир могла бы граничить со способностью самовнушения образов и настроений, — другими словами, если возбудимость мозговой деятельности художника не должна переходить за пределы нормы, то во всяком случае она должна занимать пограничную область между нормальным состоянием и патологией; поэтому нет оснований настаивать на том, что самый процесс художественного творчества есть в простом смысле слова патологический процесс; тем не менее, однако, следует признать, что он требует таких особенностей нервной системы и приводит ее в такие состояния, при которых более чем возможны расстройства ее деятельности в зависимости всего более от сторон ее, участвующих в качестве элементов процесса нормального художественного творчества.