Ленька Охнарь

И как знать, может, именно стремительность, с которой все решал Шевров, его уверенность, что старается он не для себя, деловое обаяние, которое от него исходило, сделали так, что Охнарь, к собственному удивлению, подчинился. А может, повлияло и то, что кружок рисования не состоялся, не удалось поозорничать и на спевке и делать все равно было нечего? Да и уж больно много говорили ему о комсомоле: посмотреть, что ли? Как бы там ни было, но, когда Шевров вышел из канцелярии и, проходя мимо, даже не останавливаясь, бросил «пойдем», Ленька пошел.

Обогнув вокзал, они свернули на железнодорожную линию, к вагоноремонтным мастерским. Издали показались приземистые, мясистые корпуса, кирпичная закопченная труба; казалось, там лежит общипанная птица, задрав кверху длинный клюв.

По дороге Шевров деловито объяснял:

— Пионерский отряд у нас в девятилетке, как ты знаешь, есть, а ячейки еще нету. Просто комсомольский форпост, и мы пока прикреплены к производственному коллективу. Вот походишь на собрания, познакомишься с обстановкой, ребята к тебе присмотрятся, а потом, если заслужишь, мы тебя примем и в организацию.

— М — м, — промямлил Охнарь.

— А ты чего же сам не пришел в комсомольский форпост? — вдруг оживленно спросил Шевров. Его открытое, загорелое, бровастое лицо прояснилось от улыбки. — Пришел бы к нам и сказал: «Чего это вы, ребята, ворон ловите? Хочу пробиться к сознанию». А то у меня тоже знаешь сколько дел? Забываешься. Вдобавок экзамены. Только ты, я знаю, балованный парнишка. Дело прошлое, но одно твое художество я сам видел. Имей в виду, за водочку не награждают.

— М-да, — опять неопределенно протянул Ленька. О том, что Шевров собирался провожать его пьяного от школы домой, он забыл.

Показалась проходная будка мастерских.

На просторном грязном дворе, заставленном по ржавым путям вагонными колесами, заваленном буферными тарелками, муфтами, гайками, железным хламом, толклись рабочие. Ленька уже был здесь с классом на экскурсии и сейчас сделал вид, что на заводе все ему отлично знакомо. В токарном цехе с неподвижно застывшими трансмиссиями было очень шумно, оживленно, то и дело раздавался смех. Около двухсот человек здоровой, чумазой, белозубой молодежи стояло, сидело на станках, на принесенных скамьях, двигалось по цеху. Подвитая девушка за столом президиума чинила карандаш; плавал дым табака.

Так вот они, эти самые комсомольцы.

Первое впечатление было не такое уж плохое. Охнарь представлял иначе. Он представлял церковный порядок, тишину, благолепие, так ему ненавистные. Товарищеская веселость, простота, самостоятельность ячейковцев понравились ему. Ленька и раньше знал, что комсомольцы на всех революционных празднествах маршируют с песнями и флагами, выступают перед народом прямо с разукрашенных грузовиков с чучелами богов, керзонов, гардингов, люндендорфов и разных международных буржуев, сочиняют про них смешные куплеты. Они дружны — тоже хорошо. Говорят и поступают, словно взрослые, — тоже отлично. В чем, собственно, суть их организации, Ленька не знал. Еще по уличной привычке он считал, что идти к ним — значит, идти к кому-то в подчинение. А с него начальников и так хватало.

— Вот парнишка из бывших беспризорников у нас в девятилетке учится. Теперь будет ходить на собрания, — сказал Шевров широкоплечему, наголо остриженному парню в клетчатом джемпере, с крепкими мозолистыми руками, секретарю ячейки.

Охнарь насмешливо прищурился, отставил ногу. Он ожидал, что сейчас вокруг него раздадутся сладенькие возгласы: «Ах! Ох! Смотрите, был жуликом, а стал человеком». Но парень в джемпере, внимательно глянув на него черными пронзительными глазами, спокойно и просто показал рукой на стул:

— Садись, товарищ.

И ушел, что-то сказав подскочившей девушке в красной запачканной косынке.

Никто из комсомольцев и не думал на него пялиться. Его встретили так, будто видели тысячу раз или будто его совсем не было.

— Ребята, бросайте курить, а ну, там, в уголке, потише, — постучал секретарь по столу.

Собрание началось. Шевров куда-то ушел. Ленька остался один, с независимым видом уселся на скамью.

Сперва был доклад о ходе выполнения общезаводского плана, о том, что комсомольцы должны показать образец работы для всей молодежи. Затем последовали прения, как и на всех собраниях. Дивчина в блузе рассказала, как их молодежная бригада перевыполнила месячное задание; ей все похлопали. Гладко причесанный слесарь с тихим голосом неожиданно хлестко высмеял двух лодырей и под общий смех потребовал, чтобы ячейка продрала их «железным гребешком». Один растрепанный парнишка вскочил с ногами на верстак и очень бойко заговорил о том, что сменный мастер столярного цеха грубо обращается с учениками. Затем он упомянул еще о таинственном исчезновении досок, рейсмусов, рубанков.

— Организовать рейд «легкой кавалерии»!

— «Скакали» уж. Не проняло!

— Тогда попросить мастера на следующее собрание! — крикнули из массы.

— Ого. Верно-о!

— Надо бы пригласить и директора. Пусть выберет часок!

Так и записали в протоколе.

Леньке все это понравилось. Вот это лихо: режут в глаза правду, свою марку высоко держат. Гляди, какие зубастые и дружные! И, оказывается, работают здорово.

Тот самый парнишка, что наскакивал на сменного мастера, попросил у Леньки спичку и угостил его папиросой. Выяснилось, что он тоже любит рыбную ловлю, и Ленька сразу сговорился с ним пойти посидеть с удочками на Донец. Значит, комсомольцы — парни совсем простые. И веселые.

Запоздно после собрания по домам расходились с песнями. Одна группа затянула:

От второй группы неслось:

Громко выкрикивали от ворот:

А где-то уже на улице отхватывали с присвистом:

«Толковые ребята».

Во дворе Ленька неожиданно встретил комсомольцев со своего школьного форпоста, и среди них смеющегося Кеньку, Оксану, Бучму: вот и попутчики нашлись.

Спустя неделю после собрания Шевров попросил нескольких сильных старшеклассников покатать пионеров на лодке. Отряд вновь ехал в лес за Донец провести выходной день. После небольшой беседы ребятам устраивали завтрак и развлечения.

— Можно, — солидно согласился Ленька.

Он наверняка знал, что пионерам будут давать конфеты, пряники, — следовательно, и он поживится. Притом Охнарь любил спорт, греблю да и рад был помочь Шеврову.

В лесу ему поневоле пришлось присутствовать и на сборе отряда. А вечером Ленька, как активист, вместе с пионерами прошел бесплатно в кино.

В другой раз вожатый попросил Охнаря заменить его и довести ребят до клуба. Леньке нравилось, что пионеры его слушались, и он важно и старательно отдавал команду.

Незаметно он стал своим человеком в школьном пионерском отряде. Вспоминая первое комсомольское собрание, куда он попал случайно, Охнарь несколько раз «просто так» ходил к железнодорожникам в ячейку. Там то рисовали газету или плакаты, то репетировали антирелигиозную пьеску, то занимался струнный кружок, и всегда было полно парней и девушек, оживленных, веселых. С ними любая работа спорилась. Притом все это были рабочие, а их Ленька уважал.