Рейвенор Отступник

Как только он пропадает, в гостиной становится тихо, если не считать жужжания мух. Снаружи бушует гроза, но сквозь ее рев прорезаются и другие звуки. Во-первых, урчание, уже отличимое от беспрестанных раскатов грома. Во-вторых, мы слышим отчетливый скрежет – кажется, будто скалы трутся друг о друга.

– Нам остается только бежать, – произносит Молох.

– Сомневаюсь, что Слайт нас отпустит. Но даже если мы сможем сбежать с этой горы, где нам спрятаться? Демон способен дотянуться куда угодно.

Молох смотрит на меня. Я понимаю, что его разум по-прежнему ищет способы выхода из создавшегося положения. Но понимаю я и то, что варианты становятся все более бесперспективными.

Ангарад оборачивается, поднимая перед собой меч. Занавес над дверью, выводящей к террасе, хлопает, пропуская внутрь Белкнапа и Кару, поддерживающих раненую Мауд Плайтон.

– Рейвенор?! – удивленно восклицает медик.

– О боги! – хрипит Плайтон.

Хотя ее сознание и наполняет жгучая боль, я чувствую ее облегчение. Увидев меня, она на мгновение обрела надежду.

– Я тоже рад вас видеть, – говорю я.

Распрямившейся тетивой по мне бьет невыносимая волна эмоций. Кара бросается вперед, оставляя Белкнапа поддерживать Мауд, и падает перед моим креслом, крепко обнимая его. Она плачет.

– Кара.

– Ты жив!

– Кара.

Ее боль и горе безудержны. Я пытаюсь успокоить ее, но понимаю, что кто-то тяжело ранил ее. Кто-то держал ее в плену и истязал. Моя бедная Кара. В ее сознании мешается столь много разных вещей: скорбь, радость, удивление, любовь, стыд. Она настолько уверилась в моей смерти, что едва может теперь поверить в обратное.

– Кара, все хорошо. Кто посмел так с тобой поступить?

Она еще сильнее вцепляется в мое кресло, и слезы ее стекают по металлическому каркасу.

– Прости меня! – завывает она. – Прости!

– Тише, Кара. Все будет хорошо. Кто с тобой так поступил?

Я протягиваюсь сознанием в ее незащищенные, хрупкие мысли, чтобы понять, утешить. Куллин приложил руку к ее страданиям. Но позади него я вижу воспоминания о Сайскинде и Уорне, о бесчеловечных надругательствах.

– Я найду Сайскинда, обещаю, Кара. Найду и...

Замолкаю. За отравленными мыслями о капитане-капере и мерзавце Уорне маячат и другие силуэты: Карл и сама Свол.

Я вижу ее глубочайшую тайну, раскаляющую добела ее муку.

– Ох, Кара...

– Прости меня, Гидеон!

– О чем это она? – требовательно вопрошает Белкнап.

Любовь и тревога о ней полыхают в его сознании расплавленным золотом. Он опускает Плайтон на пол и нависает над нами.

– Кара? Рейвенор? Что происходит?

– Я знала, что это Карл! Знала, но защищала его!

– Карл заблокировал твои воспоминания, – говорю я. – Мне видны оставленные им шрамы.

– Еще раньше, – произносит она. – Я знала тогда. Знала, но скрывала. Он заставил меня пообещать, что я ничего не скажу тебе. Что не стану говорить этого никому. Ему было нужно только время...

Она снова заходится в рыданиях и становится невменяема.

– О чем она говорит? – смотрит на меня Белкнап.

– Когда ты узнала? – спрашиваю я. – Кара, когда ты узнала?

– Юстис Майорис. Ризница.

– Она была там, – говорит Молох. – Наверняка она все видела.

– Почему ты скрывала? Почему не сказала мне? – спрашиваю я.

– Я слишком многим ему обязана, – шепчет она. – Он излечил меня от... я умирала. Он вылечил меня. Спас жизнь. Он умолял меня не раскрывать его тайну хотя бы несколько месяцев, чтобы у него было время провести исследования, чтобы он смог найти способ справиться. Я не могла ему отказать. Он спас меня. Разве мог демон так поступить?

– Добрый, но хитрый поступок, – отвечаю я, – но этим его добро и исчерпывается.

– Но... – начинает она.

– Ты знала? – спрашивает Белкнап.

– Что?

– Ты знала? Знала, что Тониус – демон, и продолжала покрывать его?!

Белкнап отходит от нас. Его эмоции всегда сильны и однозначны. Сейчас я ощущаю исходящие от него отвращение и чувство того, что его предали. Он оскорблен. Все его помыслы и чувства всегда направляла только верность Богу-Императору. Более искренней и сильной гадливости я никогда не считывал.

– Он спас меня! – запинаясь, произносит Кара, глядя на Белкнапа красными от слез глазами.

– Тебя спас демон, – говорит он.

Мне кажется, что он сейчас ее ударит. Я предпочитаю не рисковать и отбрасываю его сознанием, заставляя усесться на кушетке рядом с Мауд.

– Сядь! – приказываю я. – Сам разберусь.

– Но она...

– Сядь, Белкнап, и заткнись!

– На твоем месте я бы последовал совету, – произносит Молох.

Губы еретика искривляет улыбка. Даже сейчас, в этом отчаянном положении, он не может не насладиться тем, как рушатся все старания моих людей.

– Может, скажешь, Молох, с чего бы это кому-нибудь слушать, что ты там лепечешь?

Не более чем в пальце от побледневшего лица Зигмунда повисают восемь кайнов. Он сглатывает слюну. Внутренняя дверь гостиной открыта, и в ней стоит Нейл, целясь в Молоха из автоматического пистолета. Гарлон потрепан и изранен. Один его глаз затек и практически не открывается. Рядом с ним стоит Пэйшенс с голодным выражением на лице. Она очень хочет убить Молоха.

– Вы только посмотрите, – с фальшивой бодростью в голосе говорит Молох, – теперь все в сборе.

– Пусть живет.

– Гидеон? – удивленно произносит Кыс.

– Пусть живет! Гарлон, опусти оружие!

– Что он здесь делает? – спрашивает Пэйшенс.

Я отодвигаю ее кайны от лица Молоха и роняю их на пол.

– То же самое, что и мы - пытается дожить до утра. Мы решили объединить наши возможности.

– Надеюсь, мать твою, ты понимаешь, что делаешь, – произносит Кыс.

Она подбегает к Каре и поднимает ее, отдирая от моего кресла. Нейл приближается к Ангарад, обнимает ее и целует.

– Скажите, – произносит Плайтон с кушетки, пытаясь не выказывать свою боль, – у нас есть какой-нибудь план?

– Нет, – хором отвечаем мы с Молохом.

Горы трясутся. Эльмингард дрожит. Ночь доносит демонический рев, который оставляет шрамы в наших душах. Отчасти это крик, отчасти – плач, отчасти – зов, отчасти – просто звук такой силы, что способен заглушить яростные раскаты грома.

Это рев хищника, голос пробудившегося от спячки и осознавшего свой голод хищника, чей возраст исчисляется миллиардами и миллиардами лет.

Глава четырнадцатая

Кара поднялась, отстраняя от себя Кыс и вытирая щеки. Она старалась не смотреть на Белкнапа.

– Вам надо уходить отсюда, – произнесла она. – Уводи всех отсюда, Гидеон.

– Кара...

– Убирайтесь, пока еще можете. А я...

– Что ты собираешься делать? – спросил Рейвенор.

– Буду удерживать его сколько смогу.

– Как? – спросила Кыс.

– Поговорю с ним. Стану обращаться к Карлу. Он мне доверяет. Я смогу заставить его задержаться.

– Нет, – сказал Рейвенор, – я уже говорил с ним. Карл старается изо всех сил, но для нас он уже потерян. Последние остатки его личности растворились. Он погиб, и власть приобрел Слайт. Демон приобрел всю полноту власти.

– Гидеон прав, – пробубнил Куллин, прижимаясь к комоду. Вокруг него оседали дымящиеся лоскутки драгоценных бумаг, собранных им за всю жизнь. – Я видел Слайта. Это только насмешка над Тониусом, он пользуется его телом и искажает его. Такой могучий, такой лучистый.

Он отмахнул от лица мух. Его кожа приобрела трупный оттенок. Орфео сидел в луже собственной крови.

– Это был не Слайт, – усмехнулся Молох. – Это был только его предвестник, открывающий ему путь, словно рука, отворяющая дверь. Тониус, упокой Силы его душу, послужил проводником. То, что мы видели с тобой в ризнице, Орфео, и то, что ты ощутил на себе сегодня, лишь вершина айсберга. Ты ведь знаешь, что такое айсберг, Орфео?