Страница 20 из 104
Он испытывал сложные чувства. С одной стороны, согласившись (а куда было деваться?) служить князю, он взял на себя определённые обязательства. С другой стороны, он не имел ровным счётом ничего против Лопотаря, про которого ему было известно только то, что он «блядий сын», привечавший ушкуйников, да и то знал он это со слов своего нового патрона. Опять же, имея в багаже семнадцать лет реальной жизни и столько же – во сне, он понимал, что остановить насилие и смертоубийства между человеками не в его силах, нечего и пытаться. Здесь этого не оценят, да и просто не поймут. А с третьей, так сказать, стороны, он же ни в первые, ни во вторые свои семнадцать лет никого не убивал, и сможет ли убить, даже если всё происходящее не более чем оживший синематограф, а он один из актёров-притворщиков? Вопрос.
На убитого он наткнулся сразу за стеной. Парень в кожаном жилете валялся на земле, а из бороды у него торчал хвост стрелы. Войны без жертв не бывает, как учил Бисмарк! Стас аккуратно обошёл тело и двинулся дальше.
Вскоре ему попались ещё двое недвижимых – то ли живых, то ли нет. У одного была разбита молодецкой палицей голова, другой валялся порезанный, весь в кровище, и у него дёргалась нога. Ясно, что звать сестру милосердия – дело бесполезное. Стас поспешил пройти мимо.
В центре городища стоял довольно неказистый терем с крыльцом. С десяток воинов во главе с князем окружили его; несколько лучников держали под прицелом окна, закрытые ставнями. Остальная дружина «трясла», как сказали бы в двадцатом веке, жилсектор: выволакивали наружу скотину, добро и людей. На оставшихся в живых воинов Лопотаря и мужиков накидывали тряпьё и вязали узлом; в полон берут, «в пелену», понял Стас. Несколько сопливых детишек, в большинстве даже без рубашонок, подняли рёв. На них, как и на баб, дружинники не обращали внимания. Детей, слава Богу, они тут не режут, подумал Стас и подошел к Ондрию.
– Ну, что скажешь, княжич? – обратился к нему князь. – Пожечь их али измором взять?
– А их там много?
– А весь их выводок сучий!
– Я что скажу… – Стас всё более входил в роль бывалого воина, инструктора, так сказать, по взятию средневековых крепостей, и находил в этом определённое удовольствие. – Сжечь-то их недолго…
– Верно, – согласился князь.
– Но хотелось бы понять: а ежели мы их спалим, то кого же ты, князь, поведёшь боярину на суд?
Ондрий только крякнул с досадой: в самом деле, зачем боярину горелое мясо? Ему дознанье сделать надо…
А Стас походил возле терема, примерился, оценил конструкцию… Доводилось ему в жизни своей, доводилось избы класть… И рушить тоже. Повздыхал, глядя в землю, шагнул вперёд и взялся за стойку крыльца. Было в этом что-то сомнамбулическое. Для начала, взревев по-медвежьи, принялся раскачивать сооружение, и менее чем через минуту крыльцо, ведшее к двери на втором этаже, под его натиском рассыпалось. Он расшвырял в стороны обломки; теперь дверь в терем оказалась на уровне его плеч. Он подошёл к ней вплотную и ударил обоими кулаками. Дверь загудела. Он ещё раз ударил. Из-за двери послышалась многоголосица бабьего плача. Тогда Стас просунул ладонь в узкую полоску трухи между брёвнами, скрывавшуюся ранее за верхними ступеньками крыльца, и, рванув, выворотил нижнее бревно наружу, так что оно повисло от углового крестца. Потом выворотил и второе.
Больше делать ничего не пришлось. Дверь отворилась, и на пороге возник босой человек в белой шёлковой рубахе до колен. В руке он держал плеть кнутовищем вперёд. Наступила тишина. Человек присел на порожек, неловко спрыгнул вниз, и его тут же схватили княжьи молодцы.
– Что, Лопотарь? – ухмыльнулся князь Ондрий. – Допрыгался?
Лопотарь понуро молчал; он разок только глянул на Стаса. В глазах его застыл ужас.
Назад дружина возвращалась на пяти челнах, набитых добром и скотиной, – так Ондрий покрывал свои военные расходы и потери, понесённые оттого, что пришлось оторвать от дела нескольких смердов. Но пограбили, как заметил Стас, «честно»: последнее не отбирали. Реквизировав, к примеру, пять лодок, две оставили хозяевам. Себе, правда, взяли те, что получше, а оставили что похуже и подырявей, но тут уж либо воюй, либо занимайся благотворительностью – компромиссы в этом деле губительны.
К тому же Ондрий оставил на княжении в будущем Турьеве своего пятнадцатилетнего сына Иваку с тремя дружинниками и дядькой – бывалым воякой с золотой серьгой в левом ухе и залихватским оселедцем; ему оставалось только согласовать это приобретение с боярином Огланом.
Запелёнутых дружинников низложенного Лопотаря по одному развязывали и, так сказать, интересовались их дальнейшими планами. Что характерно, все, как один, поклялись служить новому князю не за страх, а за совесть, целовали юнцу запястье, двое даже жидкую слезу из себя выдавили в доказательство своей искренности.
Насколько Стас смог понять, семья Лопотаря – дородная супруга и пятеро детишек мал мала меньше – тоже досталась юному Иваке. «Что он будет делать с женщиной в два раза себя старше? – подумал Стас. – В шахматы играть?..»
С собой дружина Ондрия, не считая низвергнутого Лопотаря, увезла одну-единственную полонянку. То была смуглая и гибкая девица лет шестнадцати, ни бельмеса не понимавшая по-русски. Ею, как трофеем, князь Ондрий наградил особо отличившегося новичка – Стаса, потому что без бабы воину жить нельзя, как известно.
Девчонку эту Лопотарь выменял на ярмарке для себя, а из каких она была краёв, кто её увёз из отчего дома в глухие северные леса, сам не знал. Разумеется, Лопотарь нисколько не возражал против того, чтобы Ондрий забрал её для богатыря. Тем более что ревнивая супруга ему чуть бороду не выдрала, хоть он и покупал её не для утех, а ради хозяйственных нужд…
Стасу дева, в общем, понравилась. Но он был тут всего второй день, и вот так сразу… Не-ет, он так не согласен… Да и языковой барьер имел место: Стас знаками пытался узнать хотя бы её имя, но безрезультатно.
Что касалось общения с дружинниками и князем, то Стас понимал почти всё, что ему говорили. Не зря изучал он эсперанто, да и классическая гимназия дала неплохую языковую базу… Так что он из их речи быстро вычленял смысл. А вот его самого новые соратники понимали с трудом, он был для них вроде иностранца. Впрочем, это только добавляло ему авторитета.
Плыли не спеша: гребли по двое, сменяясь каждые два часа. Ближе к вечеру причалили к песчаному пляжу. Воины принялись разжигать костры и готовить ужин. Девица, робко озираясь, нырнула в лес. Никто этим не обеспокоился: бежать отсюда было некуда, разве что к волку в зубы. Вскоре она вернулась, залезла в чёлн и сидела там, закутавшись в свои тряпки.
Князю, пока суд да дело, поднесли кубок с вином. Он велел подать ещё один и подозвал к себе Стаса.
– А ну выпей, сыне, за удачный наш поход!
Стас поднял свой кубок. Князь с силой ударил о него своим, так, что жидкость из княжьего кубка выплеснулась к нему и на землю; Стас сделал то же самое.
– Воюешь ты знатно, – сказал князь, когда они осушили кубки. – Назначаю тебя десятским, ведмидьська сила.
Стас пожал плечами. Слишком быстрое карьерное продвижение – при том что он только вчера попал в этот сон – не то что пугало, а настораживало.
– Эй! – крикнул князь. – Налейте-ко нам ещё! И позовите Челубея с Непряшкой!
На центральной усадьбе князь жил вместе с воинством, в одной громадной избе. Но недалече, как бы на «переднем рубеже», был ещё один маленький посёлок, куда князь и наметил поселить нового десятского. Халупа, которая Стасу досталась, представляла собою полуземлянку два на три с низкими нарами из струганых брёвен в углу, без окон, с дверным проёмом, завешенным валяной кошмою. Глиняные плошки в сенцах выдавали наличие жильца, но князь, когда Стас, ещё не пришедший в себя после вчерашней жуткой пьянки, спросил об этом, посоветовал ему не беспокоиться. Стас всё же поинтересовался – чёрт его дёрнул за хмельной язык, – не коваль ли здесь жил? Уж очень сходились детали. В том своём сне он тоже начал с драки и немедленного получения жилплощади, с чужой девкой в придачу. Князя вопрос рассмешил.