Страница 30 из 55
– Тебя не спрашивают, – оборвал Тимофей. – Твои знания мне хорошо известны.
– Дайте я опробую, товарищ командир, – сказал Чапа. – Так что у меня был приятель…
– Ладно. Слушайте приказ. – Тимофей отхлебнул еще глоток и возвратил флягу Чапе. – Драбына садится на наводку, Страшных будет замковым и заряжающим, Залогин – снарядным.
– Товарищ командир, – послышался из-под стены голос часового, – прикажите развязать. Я тоже буду драться.
– Чапа, твои узлы – ты и трудись, – кивнул Тимофей, и повернулся к амбразуре, и тут же отпрянул от нее – инстинктивно. Так близко были немцы. До головной машины – не больше трехсот метров.
– Отставить развязывать, – торопливо поправился Тимофей. – Режь!
Мотопехота была уже вся на этом берегу, и теперь через мост двигался второй танковый полк.
Во главе передового дозора все так же уступом шли два средних танка; как и раньше, их прикрывал чуть поотставший тяжелый. Он казался непропорциональным; каким-то горбатым, набычившимся животным. Танкист на его башне сидел совсем снаружи, только ноги свисали в люк. Танкист был без шлема, со значками (а может, это были ордена?) на груди – слева и справа; он курил трубочку и смотрел на холм. Впечатление было такое, что он смотрит прямо в амбразуру. Тимофею, хотя он смотрел не в стереотрубу, а просто так, даже показалось на миг, что немец и он встретились глазами; это произошло помимо воли, разум тут был совсем ни при чем: вдруг глаза их оказались совсем рядом, словно расстояние, что их разделяло, необъяснимым образом потеряло свою власть. Они смотрели друг на друга, Тимофей ощутил внутри пустоту и замер. Мысли исчезли, и утратился контроль над временем. А затем горизонт стал сжиматься сразу с обеих сторон; Тимофей будто проснулся, но делать резких движений все же не рискнул, только скосил глаза – и увидел, как стоявший рядом Залогин, тоже весь оцепеневший, медленным вращением рукоятки механизма сдвигает створки амбразуры.
Тимофей остановил его руку:
– Не надо. Он не видит нас.
Это был оптический обман, небольшая шутка природы.
Страшных уже расчехлил орудие, а Чапа как заправский наводчик сидел в креслице, прильнув к дальномеру, крутил ручки. Даже наушники успел зачем-то напялить.
– Чапа, дозоры пропускаем.
– Э! От меня они вже повтикалы.
– Ух ты! Откуда же начинается мертвая зона?
– А трошечки дальше, товарищ командир. Отам де ярок и дырка под сашше.
– Это где водосток, – шепнул Залогин.
– Вижу… Чапа, возьми дальше метров на сто от этой дырки. Там их и прихватим. – Он почувствовал, что кто-то стоит сзади, повернулся, досадуя, что приходится терять такие важные секунды. Это был часовой. Он разминал кисти – каждая была с половину хорошей лопаты. И ни ростом, ни в плечах не уступал самому Тимофею. Но в красивом лице парня, особенно в выражении его глаз что-то не понравилось Тимофею сразу; однако присматриваться, разбираться в своих ощущениях времени не было. Подавив досаду, Тимофей спросил:
– Фамилия?
– Рядовой Александр Медведев.
– Красноармеец Медведев, лети вниз, подавай сюда бронебойные. Пока не получишь другого приказа. Одни бронебойные. Разберешься?
– Так я ж ничего оттуда не увижу.
– Ты что – в кино пришел? Выполняй приказ!
Уже и второй дозор был рядом, огибал холм. И колонна совсем приблизилась. Головной танк – лобастый, упрямый, – покачиваясь катил по серебряной ленте, жевал гусеницами собственную черную тень. Тимофей подправил настройку стереотрубы, определил: до линии огня еще метров пятьдесят; успеваем. А где же хвост колонны? Второй танковый полк уже больше чем наполовину был на этом берегу, однако все новые и новые танки выползали из мрака ущелья. Ладно, что откусим, то и наше. Не подавиться бы…
Он услышал сзади незнакомый щелчок, обернулся и увидел, что Залогин вынимает из подъемника снаряд. Засуетился Страшных, с непривычки замешкался, наконец торопливо лязгнул затвор.
– Орудие до бою готово!
Даже без стереотрубы видать: пора. Это было последнее мгновение, когда Тимофей своею командирской волей мог остановить судьбу и отменить атаку. Интересно: как бы сложилась их жизнь? И сложилась ли? Вспоминали бы они об этом мгновении – последнем, за которым лежала пропасть?.. Но Тимофей даже не подумал, что это последний их шанс остановиться. Он увидел: пора, и закричал:
– Огонь!
Вот уж чего они не ждали – это грохота. Впечатление было такое, что сидели в железной бочке, а кто-то знал это, подкрался и вдруг ахнул от всего сердца – сколько в нем только силы наскреблось – ломом. Или еще было похоже, что это здесь, внутри каземата, рванул тяжелый снаряд.
Тимофей не только оглох, но и ослеп на несколько мгновений, и потому прозевал разрыв снаряда; а когда смог наконец видеть, первое, что ему подумалось: мимо. Головной танк катил, словно ничего не произошло, к спасительной границе мертвой зоны – к водостоку. Но затем выяснилось, что движется он один, а колонна останавливается, теснясь, сжимаясь, как гармоника. Останавливается, потому что стоит второй танк. Стоит – и все… Тимофей долго всматривался, пока увидел маленькие язычки пламени; а потом как-то сразу, будто в танке какую-то дырочку открыли, из него повалил густой жирный дым.
– Куда ты в него, Чапа?
– Тю! А я знаю? Я в першого вциляв.
Все еще золотое, все еще чистое и ясное предвечерье лилось долиной, и даже дым не мог его замутить; пока не мог.
Между тем остановился и головной танк. Знай немцы, что они уже достигли мертвой зоны или по крайней мере стоят на ее границе, они и держались бы соответственно. Но пока им было ясно одно: противник напал на колонну, а они неосторожно оторвались от своих и подставляют себя под огонь. И танк попятился. Он поднял пушку, навел ее на вершину холма, но не стрелял, должно быть еще не видел цель. Он отползал медленно. В этом движении не было страха – лишь мера предосторожности. Он только хотел соединиться со своим батальоном, который уже разворачивался, готовясь к бою: несколько танков рассредоточились влево от шоссе, несколько – вправо. Колонна осталась на дороге; ждала, когда передовой батальон сметет преграду и расчистит путь для дальнейшего движения согласно приказу.
По звуку затвора Тимофей понял – орудие к бою готово.
– В которую штуку лупить, товарищ командир? – спросил Чапа.
– Который пятится, того и бей.
– Не-а. Не можу, – пожаловался Чапа. – Он ач какой верткий. Токечки, думаю, гоп, а он уже драла дал.
– А ты с опережением попробуй, – посоветовал Ромка.
– Дуже ты розумный! – огрызнулся Чапа. – Може, сам покажешь, як отое роблять?
– Ладно вам, – сказал Тимофей. – А по горящему попадешь еще раз?
– Спробую.
– Целься ему в мотор. Но стрелять только по моей команде! Там, на шоссе, отползающий танк должен был покрыть последние два десятка метров, но в стереотрубе это расстояние умещалось целиком сразу. Тимофей чуть-чуть подрегулировал резкость, хотя и это было не обязательно, и, чтобы как-то убить оставшиеся секунды и не жечь понапрасну нервы, шептал: «Ладно… ладно…» – и смотрел, как шевелится (шалят нервишки у немца!), целится прямо ему в лицо все еще молчащее (ждут второго выстрела, чтобы точно засечь дот) дуло танковой пушки; как уплывают под броневые крылья отполированные дорогой траки; как командир танка то высовывается из башни и смотрит в бинокль на вершину холма, то что-то говорит вниз, наверное, пушкарю… то бишь, как он у них называется? – да! стрелку-радисту, вот кому.
Тимофею казалось, что даже лицо механика-водителя он различает в приоткрытой амбразуре танка, но это было уж вовсе невероятно; чтобы убедиться точно, хотя ему это было и не нужно вовсе, Тимофей стал всматриваться в темный срез амбразуры и чуть не прозевал момент, когда танк стал огибать горящую машину.
– Огонь!
И опять вокруг них и внутри каждого из них – в мозгу, в костях, в каждой клеточке тела – взорвался гром, словно это и не снаряд был вовсе, а само пространство раскалывалось на куски. Но теперь Тимофей был готов к этому, и не зажмурился даже, и видел, как сверкнул из-под катков огонь, и хотя Тимофей знал, какая это сила – 105-миллиметровый бронебойный, а все-таки он боялся сглазить удачу и ждал более существенных ее аргументов: настоящего пламени, или дыма, или взрыва – чего-нибудь такого, что подтвердило бы успех. Но мгновения бежали, а танк стоял целехонький, ничего видно не было, и Тимофей уже начал было думать, что рано обрадовался, что вот сейчас танк снова сдвинется и поползет куда-то в сторону – прочь от шоссе, занимая свое место в боевых порядках роты, но вдруг из башни высунулся командир, однако не выскочил, а стал вываливаться наружу и пополз вперед руками, цепляясь за броню; наконец скатился на землю, но и теперь не вскочил на ноги, а все продолжал ползти на одних руках, и, хотя Тимофею не было видно, что у немца случилось с ногами, надо понимать, досталось им крепко, потому что он все продолжал ползти на одних руках и кричал беспрерывно, может, одно только «а-а-а!..» – судя по тому, как у него был раскрыт рот; но из дота его не было слышно: все-таки расстояние приличное, верных полкилометра набежит, даже больше, да и моторы там ревели вовсю, десятки мощных танковых дизелей, а уши после второго выстрела были все еще заложены;