Тринадцатая ночь

— О да, эта коняга поддержит твой дух, — сказал Деннис. — Хотелось бы пожать тебе руку на прощание, но пока тебе лучше не отвлекаться от Зевса. Счастливого пути, Тео.

Бойкой рысью жеребец помчал меня во двор Дома гильдии. Там Никколо проводил с группой новичков утренние акробатические занятия. Он махнул мне рукой и тут же изобразил трясущуюся старческую походку, не преминув наткнуться на стоящее рядом ведро. Я одобрительно кивнул и проследовал дальше. Проезжая мимо трактира, я бросил на него горящий желанием взгляд, но заведение еще не открылось.

Перед самым выездом из городка случилось нечто интересное. Меня приветствовал едущий мне навстречу всадник.

— Эгей, сэр Валаам! — воскликнул похожий на трубадура молодой наездник, восседающий на прекрасном гнедом жеребце. Разумеется, он не был трубадуром, поскольку наряд его отличался богатым убранством и любому из нашей братии стоил бы, наверное, полугодового жалования. Он подъехал ближе. — С чего вдруг ты решил сменить осла на лошадь?

Его приветствие насторожило меня. Я использовал имя Валаам всего однажды, во время странствий по Умбрии. В конце концов я узнал всадника. Молодой де Бернадон, сын зажиточного торговца из тех краев. Я познакомился с ним несколько лет назад, и с тех пор мы иногда сталкивались от случая к случаю.

— Какая встреча, месье Франческо, — сердечно приветствовал я его. — Неужели вы наконец-то решили вступить в гильдию?

— Увы, нет, — сказал он. — Отец запретил мне. Зато разрешил съездить посмотреть на Праздник дураков, устраиваемый мастерами. Он сказал: «Это моя последняя поблажка твоим юношеским причудам». Только не говори мне, что ты уезжаешь.

— К сожалению, это так, — ответил я. — Новое назначение. Шуты не выбирают свои дороги и должны отправляться туда, куда их зовет фортуна. Но и без меня вас ждут здесь распрекрасные развлечения.

Глянув на меня с печальным сомнением, он спешился и подошел к моему коню.

— Но откуда взялось такое великолепное животное? Помнится, раньше ты странствовал на своих двоих.

— Великодушный дар богатого покровителя. Он прозвал коня Зевсом за молниеносную скорость и капризный нрав. Правда, до сих пор я видел, как он проявлял свою удаль лишь перед кобылами.

Франческо обхватил руками голову жеребца. К моему удивлению, Зевс стоял смирно. Юноша глядел ему прямо в глаза.

— Хорошо служи своему хозяину, — напутствовал он коня. — Он повидал за свою жизнь гораздо больше тебя и заслуживает пристойного путешествия. Относись к нему с почтением, ибо он мой друг. И тогда Господь будет охранять вас в пути.

Завершив это благословение, он подошел ко мне, и мы обменялись рукопожатием.

— Бог в помощь, старина Валаам. Заглядывай на обратном пути к нам в Ассизи, и мы всласть поболтаем.

Он вскочил на своего коня и продолжил путь. Задержавшись под аркой караульной башни, я постучал в дверь. Выглянул сонный стражник.

— Рановато ты поднялся, Тео, — заметил он.

— Молодой трубадур, проехавший здесь пару минут назад, не из нашей братии, — строго сказал я. — Сообщи о нем кому следует. Скорее всего, вреда от него не будет, но все же лучше поостеречься.

— Ладно, Тео. Все передам.

Я поблагодарил его и уехал. Самое удивительное, что Зевс успокоился и вез меня вполне послушно. Кто знает, может, и правда напутствие Франческо возымело действие? Могу только сказать, что некоторые люди знают подход к животным.

Глава 3

Дурость, сэр, гуляет повсюду, как солнце, и везде светит.

Всего за день мы добрались до Вероны, где мне удалось найти небольшой караван из трех барок, груженных лиственницей и сосной, который намеревался идти вниз по Адидже, а затем морем до Венеции. Барочники с удовольствием взяли меня с собой, поскольку я предоставил в их распоряжение не только дополнительную плату, но и нелишний меч. Хотя пираты на этих реках теперь пошаливали реже, чем раньше, зимние холода согнали с гор волков, многие из которых ходили на двух ногах.

Зевс, к моему тайному удовольствию, выглядел самым несчастным в этом речном путешествии. Он боязливо ржал и фыркал, когда барку мотало по волнам. Достав потрепанную попону, я укрыл ему спину для защиты от ветра, гуляющего по палубе.

— Не волнуйся, мой славный грек, — прошептал я ему. — Дальше мы поедем на настоящем корабле.

Похоже, это его не успокоило. Я надел на его морду торбу с овсом и побрел на нос барки.

Наше продвижение шло обманчиво быстро. Должно быть, из-за кратковременной оттепели уровень воды поднялся, и мимо нас проплывали огромные глыбы льда. Барочники поддерживали хорошую ровную скорость. Я не вмешивался. Испытывая здоровое уважение к физически сильным людям, я отметил, что эти ломбардцы выглядели так, словно вместо шестов спокойно могли продвигать свои суда перевозимыми бревнами.

Вечером, причалив к берегу, мы разбили лагерь. Недостатка в топливе мы, конечно, не испытывали, принеся его с барок с большим запасом. Настал черед дежурить моей смене, и мы тихо болтали, время от времени подбрасывая в костер поленья. Запах горящей сосны и чистый воздух зимних ночей оказывал поразительно благотворное воздействие, и я чувствовал, что становлюсь все более живым и гибким с каждой следующей ночевкой, несмотря на наши походные каменистые ложа. Возможно, мне как раз и не хватало такого путешествия.

На третий день растительность на моем лице стала заметно гуще. Защитное покрытие на зиму, точно я был каким-то горностаем. Мы подходили к морскому побережью. Река расширилась, и наш караван все чаще проплывал мимо других кораблей и стоявших на берегу доков. За очередной излучиной я услышал отдаленный, но мощный гогот, словно некое ученое собрание гусей, решив отменить перелет на юг, занялось обсуждением философии Платона.

Когда мы подошли поближе, я понял, что эти звуки издавала настоящая армия говорливых прачек, которые вовсю чесали языками, не обращая внимания на ледяную воду и холодный ветер. Невдалеке расположился небольшой военный лагерь, украшенный знаменами и гербами, среди которых я узнал гербы Фландрии, Шампани и маркграфства Монтферрат. Небольшой отряд рыцарей вяло выгуливал своих лошадей, кое-кто упражнялся в фехтовании, а их оруженосцы, сбившись в кучки, грелись возле кухонных очагов.

— Гляньте-ка туда, — сказал капитан барки, показывая на другой бивак, устроенный по соседству.

Я увидел другую группу женщин, моложе и миловиднее тех, что дрызгались в воде перед нами.

— Очередные крестоносцы? — спросил я.

— А в арьергарде их святые блудницы, — сказал он. — Отдайте ваши души Христу, и красотки отдадутся вам. Не бесплатно, конечно.

— Неужели они собираются весной вторгнуться в Святую землю?

Он рассмеялся.

— Поживем — увидим. Если бы Папа платил так же щедро, как неверные, то я уверен, что мы все стали бы лучшими христианами.

Больше он ничего не добавил по этому поводу.

К полудню мы прошли Кьоджу и встали на якорь у берега. Таможенники вышли проверить, не перегружены ли наши барки. Капитан каравана спустил на воду лодку и отправился на поиски лоцмана, а я простился с моими попутчиками, и мы с Зевсом сошли на твердую землю. Временно определив его в ближайшую конюшню, я решил заняться делами в городе и переправился на traghetto[5] в Венецию.

Многие обожают этот город, находя романтичной саму идею жить на заливаемых приливом берегах островов. Но я терпеть не могу Венецию. Повсюду нечеловеческая грязь и жуткое зловоние, извергаемое котлами с кипящей смолой, стекловаренными печами, мыловарнями и оружейными мастерскими. Я выступал там как-то раз перед публикой в одном скромном приходе, и мне пришлось использовать все возможные средства, чтобы сохранить белизну моей напудренной физиономии. Хорошо еще, что сейчас стояла зима: по крайней мере, удастся избежать ядовитых болотных миазмов.

5

Паром (ит.).