Дочь циркача

— Не исключаю, — сказал он, — что я использую часть этого материала уже в том романе, над которым сейчас работаю…

— Все в порядке, — успокоил я. — И ты заработаешь на нем много денег, но это будет заслуженно. Обычно картины при повторной продаже стоят гораздо больше первоначальной цены. Это называется выгодным капиталовложением.

К счастью, он сам заговорил о наиболее щекотливом моменте нашей сделки. Показав на лежащие перед ним записи, он осведомился:

— Но как я могу быть уверен, что ты не проговоришься, кому на самом деле пришли в голову эти сентенции?

Я сказал, что буду только рад, если афоризмы опубликуют, оставив меня в благословенной безвестности. У меня припасено еще много чего, разные наброски и идеи, и вполне вероятно, что мы поговорим о них как-нибудь в другой раз. Если же я проболтаюсь об афоризмах, которые ему продал, то тем самым лишу себя возможности продать ему что-нибудь еще.

Последнее было очень важно. Требовалось убедить его, что я не собираюсь отдавать свои сюжеты никому, кроме него. Этот пункт был главным условием для создания разветвленной торговой сети с большим количеством клиентов. Каждый должен пребывать в уверенности, что он, или она, мой единственный избранник.

Я верил, что подобная стратегия способна выдержать испытание временем. У писателей не принято хвастаться, что на них работает «негр». Каждому хочется быть оригинальным и внушающим доверие автором.

Можно было не опасаться, что мои клиенты начнут болтать об этом между собой, что сеть порвется, — нить тянулась от меня к каждому отдельному покупателю. А между ними никакой связи не существовало.

Юханнес бросил взгляд по сторонам, потом нагнулся над столом и прошептал:

— Двести крон ты получишь наличными. А на остальные шестьсот я выпишу тебе чек. Согласен?

Я кивнул, радуясь, что получу хоть немного наличных, и не только из-за того, что должен был заплатить за свое пиво. Я сидел и думал, что банки уже закрыты, а вечер еще только начался. Изящным движением балетного танцовщика Юханнес достал две сотни и чековую книжку. Он выписывал чек так медленно и сосредоточенно, как будто заполнял налоговую декларацию, потом подвинул мне чек и деньги, а я сложил страницы и подвинул их Юханнесу. Он опять огляделся по сторонам, но так и не заметил маленького человечка с бамбуковой тростью, который в ту минуту чуть не угодил под ноги официанту.

Юханнес поспешно убрал сложенные страницы в карман пиджака.

— Ну что, пошли? — спросил он.

Но я сказал, что хочу выпить еще пива.

— Спасибо тебе, Петтер, — произнес он перед самым уходом. Потом поднялся и направился к выходу. Заворачивая за угол по пути в гардероб, он прижал руку к груди, очевидно проверяя, действительно ли у него в кармане лежат страницы с золотой каемкой. Я подумал, что мне следует сделать фотокопию чека, прежде чем предъявлять его в банк. Сам не знаю откуда, но у меня появилось чувство, что полезно сохранять некоторые сувениры.

Юханнес совершил хорошую сделку. Он заработал вдвое больше на этих афоризмах. Но так бывает со всеми ценными бумагами, никто не знает, сколько они будут стоить в будущем. К тому же я нуждался в деньгах именно сейчас. Мария сидела в поезде, идущем в Стокгольм.

Вскоре после того Юханнес умер. Его запомнили благодаря точным, почти лапидарным афоризмам.

Я уже решил не снабжать одного и того же писателя сюжетами в разных жанрах. Пусть не думают, будто где-то в городе бьет неиссякаемый источник вдохновения. Племенной бык был всего один, что не мешало ему осеменить целое стадо писак.

Поэтому, если не считать единственного исключения, я снабжал Юханнеса исключительно разными сентенциями, крылатыми фразами, рассуждениями или «перчиком», как он однажды это назвал. Помня, что он один из руководителей первомайского шествия марксистов-ленинцев, я в течение года сбыл ему также несколько звучных лозунгов и девизов, но за них денег с него не взял.

Единственное исключение составил сюжет рассказа о Вьетнаме. Он уместился на одной странице, которую я продал ему за сто крон.

В маленькой деревушке в дельте Меконга в начале пятидесятых годов с промежутком в несколько минут родились два однояйцовых близнеца. Мать мальчиков была изнасилована и убита французским солдатом, когда детям не было еще и полугода, близнецов усыновили две разные семьи, и они выросли, не зная друг друга. Один из них присоединился к Фронту национального освобождения, другой вступил в правительственную армию, поддерживавшую США. После главного наступления братья столкнулись друг с другом в джунглях. Оба вели разведку перед большим сражением, но пока что лицом к лицу стояли только эти двое. Они были так похожи, что каждый понял: перед ним его брат-близнец. Теперь одному из них предстояло умереть. Но оба солдата одинаково быстро схватились за ножи — недаром они были близнецами, — и им удалось смертельно ранить друг друга.

Несколько полезных подсказок: Помедли, описывая выбор, перед которым оказались братья, логику войны. Тот, кто не убьет своего брата, рискует сам быть убитым. Успеют ли братья перед смертью что-то сказать друг другу? Узнают ли они друг друга? (Вставить в этом месте маленький диалог?) Не забудь описать поле боя, этих умирающих близнецов, которые когда-то мирно покоились в лоне матери, а потом, лежа в ее объятиях, сосали каждый свою грудь. И вот теперь они убили друг друга. Круг замкнулся. Когда-то они родились в один и тот же час, а теперь кровь братьев смешалась в одной луже. Кто их найдет? Какую реакцию вызовет эта находка?

Юханнес написал даже не рассказ, а целую повесть. Когда я прочитал ее в одном литературном журнале год спустя, мне показалась, что она здорово сработана, сильное впечатление произвело на меня детальное знание оружия и быта вьетнамской деревни. И тем не менее Юханнес меня огорчил.

У него история, естественно, кончалась тем, что близнец, воевавший за армию освобождения, не мог заставить себя убить своего брата, хоть тот и позволил сделать из себя лакея американского империализма. И потому был сам зверски убит.

В повести без конца мелькали слова «хитрый» и «героически храбрый», но эти эпитеты относились к обоим братьям. Юханнес подчеркивал тот факт, что близнецы были однояйцовые. Но лишь для того, чтобы показать, как мало наследственность влияет на развитие человека.

Не скажу, что меня шокировал такой поворот, ничего удивительного в нем не было. Много произведений семидесятых годов были написаны с этих позиций. Задача литературы заключалась не в том, чтобы поставлять проблемы для обсуждения. Ей следовало быть назидательной.

За несколько лет я укрепил свое положение на родной почве, хотя приобрел также не один контакт и в других скандинавских странах. Завоевание зарубежных рынков требовало времени, это был следующий этап.

Мой главный принцип состоял в том, чтобы не продавать один и тот же сюжет больше одного раза. Это могло выйти наружу. Красиво бы я выглядел, если бы в один год вышли два криминальных романа двух разных писателей, построенных на одинаковом сюжете! Иногда такая мысль приходила мне в голову, она меня привлекала, мне было бы интересно хоть раз увидеть, как два писателя могут развить одну и ту же тему.

Кроме того, я должен был помнить, какие истории рассказывал в веселых компаниях. Я не мог рисковать, тем, что какой-нибудь критик напишет: роман года построен на бродячем сюжете, который уже давно передается из уст в уста и который он не так давно слышал за бокалом вина в погребке Тострупа. Мне нельзя было смешивать истории, которые я мог свободно рассказывать где хочу, и сюжеты, предназначенные на продажу. Приходилось сдерживать свои, так сказать, вербальные проявления. Жить с подобным ограничением было непросто, это был вызов. Я все время пребывал в напряжении, стараясь придумать что-нибудь новое.

Однако с самого начала мне все-таки пришлось смириться с одним весьма значительным исключением из этого правила. Я рассказал Марии столько хороших историй, что просто не мог от них отказаться. Если Мария читала норвежские романы восьмидесятых-девяностых годов, она наверняка порой смеялась в душе. Может быть, даже мечтала вернуться в те времена, когда лежала у меня на руке, слушая мои рассказы. Были на моей совести или, если угодно, в списке моих подвигов — это как посмотреть — и сюжеты нескольких сценариев. Мне нравилось думать, что Мария увидит в кино красивую экранизацию одной из многих историй, которые я сочинял для нее после акта любви. Потребности в другом признании моего авторства я не испытывал.