Страница 105 из 138
В 1956 году, когда проводилась массовая реабилитация осужденных 1930-х годов, дошла очередь и до нашей восьмерки. В апреле в военной коллегии Верховного Суда СССР было пересмотрено это групповое дело. Следователи тщательно проверили весь материал, послуживший основанием для обвинения, и проанализировали следственный процесс, в котором было много темных мест. Были собраны дополнительные сведения от осужденных, вызваны и опрошены те люди, которые работали с ними и которые остались в живых после репрессий. После сопоставления и анализа всех материалов было принято постановление о том, что в деле нет состава преступления, оно полно признаков насильственного воздействия на арестованных следователями, проводившими следствие. Отказ Шебеко на заседании суда от своих показаний также учитывался при пересмотре дела. Было принято решение о прекращении дела ввиду отсутствия в нем состава преступления. Все восемь осужденных были посмертно реабилитированы, и в деле Токийской резидентуры ИНО была поставлена последняя точка.
Борис Гудзь как один из участников событий того далекого прошлого высказал свое мнение по этому делу в весьма категоричной форме:
«Таким образом, было принято за истину, что Токийская резидентура ИНО не была очагом измены и дезинформации. Снято страшное обвинение с сотрудников ИНО в измене, и это логически приводило к необходимости пересмотра агентурной сети как подставки японской разведки. Такие источники, как „Кротов“, „Сук“, „Простак“ и другие, не были подставкой японских спецслужб, а на том этапе честно работали на нашу разведку. Это не значило, что все было идеально в работе и в руководстве этой сетью со стороны осужденных разведчиков ИНО. Недостатки в работе источников были, но не было основания к тому, чтобы считать их выданными японской разведке и якобы продолжавшими после этого давать дезинформационный материал.
Из следственного дела Клётного, Шебеко, Калужского, Куренкова, Косухина, Добисова и других можно сделать вывод, что все они якобы были японскими шпионами, что подтверждалось их «показаниями».
Таким образом, эта страшная липа оставалась в сознании исследователей, распространялась в справках, докладах, литературе до дня реабилитации всех проходивших по делу разведчиков. Возникает вопрос – отражено ли в анналах истории (в каких-то публикациях) то, что это было не так, что все эти разведчики, может быть, с переменным успехом как могли честно работали для советской родины?
Вопрос поставлен, но он остается без ответа. Конечно, десятилетняя работа Токийской резидентуры ИНО в 1929—1939 годах была отражена в какой-то служебной литературе. Учебные заведения у разведки есть и историю разведки там изучают. Вряд ли там после массовой реабилитации разведчиков и резидентов ИНО в середине 1950-х начали срочно переписывать историю своей службы. Но и в период брежневского застоя, когда о репрессиях 1930-х годов не принято было говорить, переписывать историю никто бы не осмелился. И может быть, и сейчас слушатели этих учебных заведений читают в своих учебниках истории о том, что все токийские резиденты 1930-х были японскими шпионами, японские источники – подставкой японской разведки, а ценнейшая информация – «дезой», которую гнали на самый «верх». Поэтому пусть этот небольшой очерк будет им напоминанием о том, что официальная история не всегда является истиной в последней инстанции.
Но разведка доложила точно…
Летом 1938 года, за месяц до начала конфликта у Хасана, Комитет Обороны принимает решение об усилении войск на Дальнем Востоке еще на 76 820 человек (протокол № 140 от 27. 6. 38 г.). Во время конфликта и после усиление войск в дальневосточном регионе продолжается также интенсивно. На Дальний Восток продолжали перебрасываться новые воинские части. В больших количествах по Транссибирской магистрали переправлялась на Восток из европейской части страны современная боевая техника: орудия, танки и самолеты. В Генштабе считали, что лишней боевой техники не бывает – в случае войны все пригодится, все пойдет в дело. В результате всех этих мероприятий к 1939 году на Дальнем Востоке было сосредоточено 450 тысяч личного состава, 5748 орудий и минометов и 4716 танков и танкеток. Это составляло 31 процент личного состава сухопутных войск Красной Армии, 20 процентов орудий и минометов от общего артиллерийского парка и до 26 процентов танков от общего количества. Что же имелось по ту сторону границы в частях Квантунской и Корейской армий?
Наиболее подробные данные о численности и вооружении японских войск приводятся в разведсводках Разведупра, где дается боевое расписание японской армии и наличие японских частей в различных районах: Китае, Маньчжурии, Корее, метрополии. В разведсводке на 20 февраля 1939 года общая численность японской армии определяется в 1753 тысячи человек. Из них в Китае – 752 тысячи, а в Маньчжурии и Корее – 420 тысяч. Орудий в войсках – 4300, из них в Китае – 1975, в Маньчжурии и Корее – 1300. Танков в Китае – 1295 и 620 – в Маньчжурии и Корее из общего количества 2196. Самолетов соответственно 1360 и 445 из общего количества 3000. Конечно, можно сомневаться в том, что аналитикам в Разведупре удалось вычислить количество японской боевой техники в различных районах с точностью до нескольких единиц. Но даже если и отбросить естественные погрешности в таких расчетах, то все равно можно прийти к выводу, что китайский фронт оттягивал на себя так же, как и в 1938 году, половину численности японской армии и половину имевшейся на вооружении боевой техники. И еще один вывод из анализа разведсводок – в Маньчжурии и Корее войск и боевой техники было примерно в два раза меньше, чем в Китае.
Если по численности противостоящие группировки были примерно равны, то превосходство советских войск в боевой технике было подавляющим: по орудиям – в 4,4 раза, по танкам – в 7,6 раза. И это при значительно более высоком качестве советской военной техники. Проигрывала Квантунская армия и в количестве и качестве боевых самолетов. Еще в начале 1937 года на вооружении ОКДВА и Тихоокеанского флота было 2189 боевых самолетов, а воздушные бои во время конфликта на Халхин-Голе доказали превосходство советских летчиков и советской авиационной техники. Такой был баланс сил на Дальнем Востоке к началу 1939 года, и так же, как и в предыдущие годы, он был в пользу Советского Союза.
Но не успокоились в Токио. Японская агентура в Дальневосточном регионе была, и действовала она активно, несмотря на усилия пограничников и контрразведки НКВД. Транссиб – единственная железная дорога, связывающая Дальний Восток с остальной страной, – всегда была под постоянным контролем японской разведки. В Токио хорошо понимали значение этой магистрали и не жалели лучшей агентуры, чтобы держать ее под контролем. И переброски по ней тысяч танков и орудий (за 1937—1938 годы было переброшено 2000 орудий и 1500 танков) были замечены и правильно оценены в Токио. В японском генштабе умели считать и усиление советских войск определили, в общем, правильно. Конечно, допустить двухкратное превосходство над Квантунской армией военное руководство империи не могло. И начался аналогичный процесс в Маньчжурии. Усиливались войска, в портах Маньчжурии разгружались транспорты с военной техникой и боеприпасами. Теперь уже заработала в полную силу агентура советской военной разведки в Маньчжурии. Под пристальное наблюдение были взяты все военные гарнизоны Квантунской армии. Отслеживалось строительство новых военных городков, казарм, складов и особенно аэродромов. Агентура отмечала прокладку новых железных и шоссейных дорог к границам Забайкалья и Приморья. Фиксировалось любое перемещение на территории Маньчжурии воинских частей и особенно появление новых частей из Китая или метрополии. Разведка делала все для того, чтобы командующие Краснознаменными армиями в Ворошилове и Хабаровске знали все, что творится на той стороне за Амуром.
Результаты агентурной деятельности военной разведки в Маньчжурии были отражены в многочисленных разведывательных сводках, которые выпускались и штабами армий, и Пятым управлением РККА (Разведывательное управление РККА было переименовано в Пятое управление 15 апреля 1939 года). Анализ таких разведывательных сводок – занятие очень скучное для историка. Как правило, в этих документах только цифры и факты: количество частей, их численность, вооружение, фамилии и воинские звания командиров. Если идет речь о новых формированиях, которые зафиксировала агентура, то только место формирования, количество частей и тот район (Китай или Маньчжурия), куда они были переброшены. Если говорится о военно-воздушных силах, то также только номера частей, места нахождения аэродромов, количество самолетов и их типы. В общем, никаких имен и псевдонимов агентуры и никакой романтики – одна бухгалтерия. Военные документы (приказы, сводки, донесения) не терпят многословия. И молодых командиров приучают к краткости еще в военных училищах. Исследователь может только догадываться, какой иногда большой и тяжелый труд многих разведчиков требуется, чтобы в итоговом документе (например, месячной разведсводке Генштаба) появилось несколько сухих, составленных казенным языком фраз с агентурной информацией.