Страница 3 из 40
В сборнике документов Тегеранской конференции, опубликованном в США в 1961 году и содержавшем американский вариант протокольной записи переговоров, присутствует несколько ссылок на то, что, реагируя на англо-американские предложения расчленить Германию, Сталин выразил согласие с содержавшимся в них подходом.
В другом сборнике, посвященном уже Потсдамской конференции, также содержащем американскую версию, помещена справка, подготовленная помощником начальника штаба верховного главнокомандующего вооруженными силами США адмирала У. Д. Леги — Дж. Элси. В справке приводится информация, поступившая от У. Черчилля, относительно итогов англосоветской встречи, состоявшейся в Москве в октябре 1944 года. Согласно этой информации, беседуя с министром иностранных дел Великобритании А. Иденом, Сталин выступил за создание южногерманской федерации со столицей в Вене, за отделение Рура и Саара от Пруссии и образование сепаратного государства в Рейнской области.
Советская версия официальных переговоров «большой тройки» излагает позиции своей делегации несколько иначе, чем американская. Согласно записи тегеранских бесед Сталин не ставил вопроса о расчленении Германии и тем более не высказывал предпочтения такому решению ни в варианте Черчилля, ни в варианте Рузвельта. На вопрос Черчилля: «Маршал Сталин предпочитает раздробленную Европу?» — последовал существенно иной, чем в американском варианте, ответ: «При чем здесь Европа? Я не знаю, нужно ли создавать четыре, пять или шесть самостоятельных германских государств. Этот вопрос нужно обсудить. Но для меня ясно, что не нужно создавать новые объединения» (явная критическая реакция на черчиллевскую идею создания Дунайской федерации с участием южногерманских земель. — М.Г.).
Поскольку те и другие документы были опубликованы в годы «холодной войны», когда ФРГ стала союзником по НАТО, нельзя исключать, что над ними были произведены манипуляции, призванные выставить в неблагоприятном свете позицию Советского Союза. Тем не менее и те и другие позиции поддаются логической реконструкции.
Очевидно, Сталин, учитывая сложные отношения в самой антигитлеровской коалиции, не хотел конфликтовать со своими партнерами еще и по вопросу целостности Германии и изредка подыгрывал своим собеседникам. Вместе с тем он считал необходимым периодически публично фиксировать свою позицию по вопросу германского единства.
Разумеется, жестокому и прагматическому политику сантименты были чужды изначально. Сталиным двигали безусловно понимаемые им устойчивые геополитические и исторические интересы России, а следовательно, и Советского
Союза. Если для Великобритании Германия всегда была главным конкурентом в борьбе за лидерство в континентальной Европе, для США — препятствием на пути достижения доминирования на европейском пространстве, для Франции — постоянной угрозой ее восточным провинциям, то Советскому Союзу она представлялась фактором внешнеполитического равновесия в Центральной Европе, противовесом чрезмерному англо-американскому влиянию на континенте. Но для того, чтобы сыграть эту роль, нужна была Германия, дружественно настроенная к СССР и миролюбивая — и в то же время достаточно сильная, чтобы проводить самостоятельную политику.
Думаю, что соображения такого рода наложили свой отпечаток и на позиции советского руководства в германском вопросе в первые послевоенные годы.
Подробный рассказ о маневрах в вопросе о послевоенном устройстве Германии, который я предложил вниманию читателей, не направлен на то, чтобы обвинить или обелить участников тогдашних переговоров. Вообще, я не намерен брать на себя роль прокурора, владеющего истиной в последней инстанции. Вместе с тем строить фигуру умолчания по поводу не всегда приятных сюжетов — значит лишать себя возможности выявить действительные побудительные мотивы политических действий, а следовательно — понять смысл событий.
Разумеется, на конференциях «большой тройки», составлявшей стержень антигитлеровской коалиции, обсуждались все важные вопросы.
В этом несложно убедиться, обратившись к текстам соглашений, заключенных на конференциях трех великих держав.
Документы такого рода были детищем сложного компромисса. Это касается и Потсдамского соглашения. Этим объясняется абстрактность и расплывчатость отдельных формулировок, таивших в себе зародыш разногласий. Тем не менее основная направленность Соглашения была вполне определенной. В документе однозначно указывалось на то, что «союзники не намерены уничтожить или ввергнуть в рабство немецкий народ».
В разделе, определявшем экономические принципы союзных держав, особо отмечалось, что в период оккупации Германия должна рассматриваться как единое экономическое целое.
Соглашение предусматривало также осуществление развернутой программы демилитаризации и демократизации Германии. Главные пункты этой программы:
1. Вся политическая жизнь Германии должна быть перестроена на демократический лад, причем германскому народу следует предоставить все возможности самому осуществить реконструкцию своей жизни на демократической, мирной основе.
2. Германский милитаризм и фашизм должны быть навсегда уничтожены, чтобы Германия никогда больше не угрожала своим соседям или сохранению мира во всем мире.
3. Должны быть уничтожены немецкие монополистические объединения, поскольку именно они несут главную ответственность за развязывание двух мировых войн.
4. Незамедлительно должна быть начата подготовка к разработке мирного договора, а впоследствии — заключен мирный договор с Германией, отвечающий принципам Потсдамского соглашения.
Учитывая конкретную ситуацию, в которой принималось Соглашение, перечисленные выше задачи вряд ли могут быть оспорены — даже если оценивать их в исторической ретроспективе. Вместе с тем, зная последующий ход событий, нетрудно увидеть в Соглашении серьезные просчеты, снизившие эффективность этого документа и расчистившие дорогу негативным процессам. И некоторые из этих просчетов были непосредственно связаны с отрицательным отношением к германскому единству.
Так, например, несомненным недостатком Соглашения было то, что в нем отсутствовало ясное указание на необходимость незамедлительного создания центрального германского правительства. А ведь в 1945 году расхождения между союзниками по антигитлеровской коалиции не были столь существенными, как после начала «холодной войны». Если бы в это время в Германии возникло центральное правительство, оно, действуя в качестве своего рода скрепы германского единства, могло бы помешать вовлечению немцев в противостояние великих держав. В результате восстановление суверенной единой Германии стало бы реальностью гораздо раньше. И это имело бы далеко идущие последствия.
Судя по имеющимся документам, советская делегация на Потсдамской конференции поднимала вопрос о центральном германском правительстве, однако, натолкнувшись на противодействие партнеров, не стала настаивать на своем. В результате по предложению американской делегации рассмотрение вопроса было отложено. Вместо центрального правительства было решено создать на германской территории «некоторые существенно важные центральные германские административные департаменты», в частности в области финансов, транспорта, коммуникаций, внешней торговли и промышленности. Практически из этого в конце концов ничего не вышло.
Неприятие центральной немецкой власти придало негативное содержание решению о членении Германии на оккупационные зоны, принятому в Ялте и закрепленному в Потсдаме. При наличии центральной немецкой власти такое членение выступало бы как преимущественно техническое, временное решение. Но при отсутствии ее разграничительные линии между оккупационными зонами превращались в своего рода границы. При этом чем значительнее были различия в политике, проводимой оккупационными державами, тем жестче становились барьеры, казавшиеся первоначально условными.