Преисподняя

В те дни я был непосредственным свидетелем многих событий. Вечером третьего октября группа боевиков человек в двести, вооружённых палками и железными прутьями, под красными флагами на моих глазах оцепила белое здание военного ведомства на Арбатской площади. Человек с мегафоном объявил перед строем, что командиром назначен капитан Широков, он военный, все обязаны выполнять его приказания. Разбившись повзводно, боевики блокировали подъезды.

К оцеплению время от времени подъезжали чёрные «Волги» с антеннами на крышах. Командиры оцепления по-дружески, как с боевыми товарищами, обнимались с ездоками, которые, меняя друг друга, безостановочно переговаривались с кем-то по радиотелефонам. Машины приезжали и уезжали, переговоры по радиотелефонам продолжались, по оцеплению прокатилась весть — «наши взяли „Останкино“!» и все бурно радовались.

Иногда сановного вида седоки чёрных лимузинов передавали телефонные трубки другим пассажирам, сами спешивались и, перейдя дорогу, направлялись к подъездам Министерства обороны на Знаменке в том месте, где она впадает в Арбатскую площадь. Из дверей министерства на улицу к ним выходили озабоченные офицеры и вполне дружелюбно, по-свойски, если не задушевно, вели приглушённые разговоры. Понятно было, что стороны о чём-то сговариваются, все то и дело кивали головами. Это происходило у меня на глазах, в подтверждениях или опровержениях не нуждаюсь.

Спустя два с лишним часа из проходящей машины автоматной очередью было обстреляно здание телеграфного агентства у Никитских ворот, что в квартале от оцепленного здания Министерства обороны.

Подъехавшему на служебной машине к воротам министерского гаража солдату боевики перекрыли въезд. До меня долетели слова: «Уезжай! Кончился твой гараж!»

Ночью боевики сняли оцепление, свернули флаги, быстро и молча ушли.

Я понимал, что если боевые действия перекинутся под землю, где находятся коммуникации жизнеобеспечения города, могут возникнуть непредсказуемые последствия. Не говоря уже о том, что обстановка осложнится, бои приобретут затяжной характер. У меня состоялись телефонные разговоры с разными должностными лицами, мы решили, что лучше предупредить нежелательное развитие событий.

Нелепый штурм «Белого дома» к тому времени закончился, здание дымилось, с крыш в окрестностях постреливали снайперы. Я приехал на контрольно-пропускной пункт наружного оцепления, автоматчики сопровождения передавали меня от одного офицера к другому, с поста на пост. Вскоре я оказался в штабе, развёрнутом на первом этаже «Белого дома».

И вновь меня передавали от одних погон к другим, звания с каждой передачей росли. Дело дошло до генералов, которые в свою очередь стали передавать меня друг другу. На ходу состоялось маленькое совещание, мы обсудили создавшееся положение.

Герметичные двери главного бункера, обозначенного в документах как объект №100, о котором я довольно подробно писал в романе, оказались заблокированными изнутри, дверь пришлось взрывать. Выяснилось, что штурвал герметичности с внутренней стороны оборонявшиеся заклинили металлическим пожарным брандспойтом. За дверью никого не нашли, все успели уйти. Повсюду валялись бутылки из-под выпивки, несколько фашистских нагрудных значков со свастикой.

В сухом коллекторе под сотым бункером работали сапёры, под ногами повсюду звенело битое стекло, тянуло гарью, из торопливых разговоров пробегающих военных я понял, что часть боевиков ушла подземными ходами, но многие помещения ещё не проверили и соваться туда опасно.

Не могу сказать, что моё присутствие вызывало у военных бурную радость. «У нас свои специалисты, свои схемы, поэтажные планы», — с досадой говорили мне полковники и генералы. «Поэтому они уходят», — хмыкнул я, понимая, какая я для них обуза и что лучший исход для военных — если все рассосётся само собой.

Ссылки на схемы и планы, на своих специалистов я слышал постоянно — до и после. Я не видел, но думаю, что вряд ли все ходы и полости обозначены на официальных картах, они обычно учитывают только новострой. Между тем в глубине земли с незапамятных времён таятся старые заброшенные каменоломни, карьеры, горные выработки, осыпавшиеся забои, подвалы давно снесённых церквей и зданий, забытые склады, винные погреба — узнать об этом можно лишь излазив на собственном животе. Изданный в 1913 году атлас старых коллекторов, штолен, сточных каналов, русел рек и ручьёв столь обширен, что перенести его на современную карту просто невозможно.

Три дня после штурма генералы назначали мне встречи в «Белом доме», я исправно являлся, но каждый раз находились дела поважнее. Я понял, что если кто и скрывается под землёй, ему дают возможность уйти. Мне позвонил один из аппаратчиков среднего звена и подтвердил мою догадку: «Ушли и ушли. Пусть уходят».

«Альбиносы» безжалостны и неумолимы, раскаяние им неведомо, смирение — не их свойство. Те, кто ушёл, не станут миротворцами. Нацисты и коммунисты — не та публика. Подвернётся удобный случай, они начнут все сначала.

«Альбиносы» не угомонятся. Вооружённая борьба за власть, пролитие крови — обычная практика коммунистов. Поэтому они не оппозиция, они — террористы. А террористы во всем мире вне закона. С ними иногда вступают в переговоры, чтобы сократить число жертв, но им не дают трибуну, с ними не ведут дискуссий. Для своей защиты цивилизованное общество надевает на них наручники и сажает под замок.

«Альбиносы» отвергают право и закон. Они кричат о правах, пока рвутся к власти, дабы обеспечить себе безнаказанность. Но это лишь уловка: про себя они с издёвкой ухмыляются над демократами, полагая соблюдение прав бесхребетностью. Придя к власти, «альбиносы» отбрасывают закон, как никчёмный клочок бумаги. И не стройте иллюзий: ясней-ясного, что нас ждёт, приди «альбиносы» к власти.

«Альбиносы» всегда полагают, что все средства хороши. Для них не существует запрещённых правил и приёмов. Лозунг нацистов и коммунистов — цель оправдывает средства. Вспомните, как один из коммунистических главарей — меднолобый, похожий на идола с бородавчатым лицом — ах, личико, одно личико чего стоит! — писатель Виктор Астафьев сравнил его с лицом Чичикова, — вспомните, как этот вожак «альбиносов» без устали талдычил с экрана, будто все, кто противостоит Верховному Совету, действует по прямой указке ЦРУ, выполняет его инструкции. В том числе и Президент. Надо отдать «альбиносу» должное — ему и соратникам: они всегда были, есть и останутся блестящими провокаторами, как по своей природе, так и по идеологии, которую исповедуют.

С недавних пор у коммунистов, «розовых» и «коричневых» стало хорошим тоном по любому поводу ссылаться на Всевышнего. На службах в храмах они маячат перед объективами, некоторые из них шевелят губами, изображая молитву, и путая руки, неумело крестятся. Воистину лицемерию «альбиносов» нет границ.

«Альбиносов» нельзя уговорить. Им невозможно ничего доказать. Логики, чужих доводов они не слышат: это всего лишь «буржуазные предрассудки». Ради своей цели «альбиносы» преступят через любое количество жизней.

«Альбиносам» нельзя ничего спускать. Им нельзя уподобляться в беззаконии, но всё, что причитается по закону, им следует воздавать. Действиями в октябре коммунисты поставили себя вне закона. И как любые прочие террористы подлежали запрету. Вместо этого их пустили на выборы. И когда я вижу их на трибунах, когда они вещают с экранов, едкая горечь точит сердце: это оскорбление памяти тех, кто погиб за свободу.

«Альбиносы» неустанно рвутся к кормушке. Объявляя себя радетелями народа, именно коммунистические депутаты в новой Государственной Думе громче всех и неистовей по неистребимой коммунистической привычке без зазрения требовали для себя несусветных льгот и благ. И не отступились, пока не получили. Бились до последнего, стояли насмерть. Воистину, нет таких крепостей, которых бы не взяли большевики… В борьбе за кормушку.

«Альбиносы» не унимаются. Их не остановить словами, не пронять. «Преисподняя» жива и действует. Я смотрю окрест глазами врача: сколько безумцев смутное время вынесло на поверхность. Многие из них нуждаются в срочной госпитализации, в уходе врача. Диагноз ясен, симптомы налицо. Во многих странах для избрания на должность требуется обязательное медицинское освидетельствование. Бедная Россия, неужели она вверит себя больным людям?